Сечень. Повесть об Иване Бабушкине - Александр Михайлович Борщаговский

— Ну, ты взял свое, — решил Воинов. — Взял свое счастье.

Бабушкин промолчал, но сердце откликнулось благодарно: правда, взял, и вся его жизнь была счастьем, и в товарищах, которые идут с ним рядом, тоже счастье, последнее прижизненное счастье.

Впереди, в двух шагах, телеграфисты. Он и за них спокоен. Вот только Ермолаев, как он примет эту минуту? Он изболелся, в революцию пришел недавно, он так чадолюбив. Не станет ли он просить их?..

Вот уже и фонарь, круг света, неожиданно яркий, слепящий даже, а в ушах странный шум, удары, будто ветер сломал байкальский лед и волна бьет в берег. Бялых как-то сказал, что и в самую стужу есть на Байкале открытая вода, но ведь это далеко, там, где начинается Ангара, где берет свой разбег и мчит к Иркутску, к Глазково, к людям, которые все еще ждут оружия. А волна будто рядом, совсем рядом, сливается с ударами крови…

Мы вернулись в поезд и здесь узнали подробности расстреляния. Руководил подполковник Заботкин, командовали кн. Гагарин и Писаренко. Приговоренных отвели несколько от станции по направлению в Иркутску (не выходя из района станции). Здесь им объявили, что они приговорены к расстрелянию. Они не просили пощады... Выбрали место, более других освещенное станционным фонарем. Поставили одного, скомандовали; вместо залпа получилось несколько единичных выстрелов. Было упущено из виду, что при морозе смазка густеет и часто происходят осечки; расстрел производился при свете фонаря, и поэтому пули попадали, не туда, куда следовало, и вместо казни получилось истязание. Заботкин волновался, шумел, рассказывал, как ему с казаками пришлось на войне расстреливать, что там порядка и умения было гораздо больше, винил офицеров, винил людей и еще более затягивал эту и без того длинную и тяжелую процедуру. Казнь продолжалась около 1/4 часа, при ней присутствовали служащие.

(Из дневника поручика Евецкого)

В Петербурге, на Васильевском острове, две женщины ждали Бабушкина — Сибирь не отдавала его.

Паша теперь работала сутками, в одной упряжке с теми, кто верил: баррикада грядет, кончится затишье перед бурей и быть революционной гражданской войне. Выбивалась из сил, словно старалась и за своего непутевого, молчаливого, трудилась за двоих, пока он едет к ней.

Среди питерских зим, в черед суровых и милосердных, и в белые ночи, когда окно настежь и ветер с залива шевелит занавеску, обе просыпались от неурочных шагов по тротуару, от стука пролетки где-то в конце линии.

Мать просыпалась на мгновение раньше: старушечий сон зыбок, его и чужое дыханье перебьет, и сроки у старости коротки.

Случалось, при стирке бросали в корыто и рубахи Ивана — две их осталось тогда на Охте, и без того чистые, глаженые. На счастье стирали, будто и эта ласка может подтолкнуть их друг к другу...

Так шли годы.

Поначалу товарищи справлялись весело, с надеждой. Потом совестились — поняли их черную тоску и страдание. Даже утешать стали: говорят, кто-то бежал из Сибири на восток, через океан, спасся, живой, совсем недавно подал о себе знак. Мир диковинный, чего только не случается...

Только через пять лет узналась правда. В декабре 1940 года «Рабочая Газета» напечатала некролог Ленина «Иван Васильевич Бабушкин».

«Мы живем в проклятых условиях, когда возможна такая вещь: крупный партийный работник, гордость партии, товарищ, всю свою жизнь беззаветно отдавший рабочему делу, пропадает без вести. И самые близкие люди, как жена и мать, самые близкие товарищи годами не знают, что сталось с ним: мается ли он где на каторге, погиб ли в какой тюрьме или умер геройской смертью в схватке с врагом.

...Бабушкин пал жертвой зверской расправы царского опричника, но, умирая, он знал, что дело, которому он отдал всю свою жизнь, не умрет, что его будут делать десятки, сотни тысяч, миллионы других рук, что за это дело будут умирать другие товарищи рабочие, что они будут бороться до тех пор, пока не победят...

Без таких людей русский народ остался бы навсегда народом рабов, народом холопов. С такими людьми русский народ завоюет себе полное освобождение от всякой эксплуатации...»

Ушла надежда увидеть его живым; пришло бессмертие.

Все подлинные тексты и документы даны в книге курсивом.

Следовательно (лат.).

— Нет, голубчик, нет! (франц.)

— Свежего ветра! (франц.).

Наедине (франц.).

Сорванец (франц.).

Даже в бесправную пору реакции, наступившей в 1906 году, члены Государственной думы (31 человек) обратились с думской трибуны с запросом к военному министру о чудовищной расправе на Иланской, характеризуя действия Меллера-Закомельского как преступное массовое убийство и требуя привлечения его к судебной ответственности. — Прим. автора.

«Воспоминания Ивана Васильевича Бабушкина» впервые были опубликованы в 1924 году [прим. автора].

Делать хорошую мину при плохой игре (франц.).