Свидание - Владимир Михайлович Андреев

Командир роты повел их через луговину.

Все дальше в сторону отступает река. Уже давно затерялась в густой траве виляющая вдоль берега тропинка, по которой они шли сначала.

Вправо горбом поднимается поле, затопленное до самого горизонта утренним солнцем. Командир роты подолгу смотрит на это поле, в какую-то там одну точку, и со стороны можно подумать, будто командир держит равнение на кого-то невидимого, как в строю…

Четыре солдата и сержант шагают сзади.

Сквозь усыпляющую истому жары, сквозь глухое позвякивание оружия, словно откуда-то издалека, пробивается тягучий голос пожилого солдата в засаленной пилотке:

— Ну, и травушка… Ну и корма…

Солдаты скользят глазами по земле и молчат. Бледно-алые и бледно-голубые, точно полинялые, цветы виднеются повсюду. Синеет вверху небо…

— Табун бы сюда… — продолжает, ни к кому не обращаясь, пожилой солдат. Его отрешенный взгляд устремлен в поле, но лицо, когда он говорит, остается странно неподвижным. — Проклятый Гитлер… — ругается он. — Все проклятый Гитлер…

— Да перестань ты, Шиниязов, — кричит чернявый солдат с ручным пулеметом на плече. — Заладил свою пластинку…

Шиниязов тупо глядит на чернявого:

— Ты чего, Симоненко?..

Симоненко машет рукой:

— Давай вперед, Шиниязов…

Синее бездонное небо вверху. Симоненко щурится, шумно вздыхает и вдруг подталкивает своего соседа локтем.

— Слушай, Забелин. Сейчас ротный подыщет нам пляж. Искупаемся?..

На лице у тощего, флегматичного парня недоумение. Он озабоченно поправляет на плечах многочисленную поклажу: две винтовки, две лопаты, плащ-палатку, шинель — и молчит.

— Сядем на бережку, Забелин, — тянет, ухмыляясь, Симоненко, — разденемся и будем валяться на песке до обеда. Уж поплаваем вдоволь. Поплаваем?..

— Я не умею плавать, — глухо отвечает Забелин.

— Не умеешь! — охает Симоненко. — Ай-ай-ай…

Забелин откашливается и шагает быстрее.

— Ну, вот к речке выходим, — тихо, сквозь зубы объявляет Симоненко, вглядываясь вперед. — Кажется, вправду командир подыскал нам подходящий пляж…

Луг полого поднимается на взгорок. Трава здесь реже, земля суше. Все ближе кусты прибрежного ольшаника. Река, очертив в своем течении прихотливое полукольцо, теперь снова рядом. Командир роты уже стоит на взгорке, расставив широко свои кривые ноги. Впереди опять пологий спуск; широкая, темная от зелени кайма лощины, поросшая кустарником, легла от реки вправо, огибая холм и расширяясь к лесу.

— Подходящий пляж, — цедит сквозь зубы Симоненко.

— Селезнев! — кричит командир роты сержанту. — Пусть складывают здесь, — он показывает рукой, где складывать. — А ты давай ко мне.

Солдаты бросают короткий взгляд на Селезнева и начинают освобождаться от поклажи. Осторожно кладет на землю свой пулемет Симоненко. У Забелина плечи заняты, он приседает неловко на корточки и, обхватив руками винтовки, пытается положить их на землю. Неудачно: лопаты, потеряв опору, ударяют Забелина в затылок.

— Растяпа, — шепчет Селезнев и идет к командиру роты.

Позади ухо сержанта улавливает треск разрываемой бумаги, чирканье спичек: Симоненко и его второй номер — Тарабрин закуривают. Шиниязов вонзил в землю лопату, повесил на черенок свою засаленную пилотку и растянулся на траве отдыхать. Забелин распахивает гимнастерку — грудь у него впалая, без единого волоска, — положил руки на колени и о чем-то задумался. А может, выражение у него такое, будто он всегда думает.

— Значит, так, Селезнев, — говорит командир роты, прицеливаясь глазами в сторону лощины. — Слева у тебя река, прямо — болото. Справа, как мне сказали, минировано, там пэтээровцы… Там порядок…

Селезнев глядит влево, прямо, вправо — куда показывает командир.

— Там никого нет, — кивает ротный на лощину. — Понял?

— Понял, — отвечает Селезнев.

— Вообще через болото они вряд ли пойдут. Но на всякий случай. Поэтому ты здесь. Понял? Значит, тут копай, — взмахом руки командир показывает, где копать. — Тут по ячейке выроешь… Пулемет, чтоб туда и сюда. Понял?

— Понял, — повторяет Селезнев.

Командир роты прячет карту, хмурый, исподлобья, взгляд его скользит по лицу сержанта. Красивый парень, этот Селезнев! Командир роты замечает это как-то неожиданно и сам удивляется.

— Ты из каких мест будешь?

— С севера… Из-под Архангельска.

— Ох, черт возьми! — восклицает ошарашенно командир роты. — Далеко. Далеко забрался! — повторяет он, и лицо его проясняется. — А я еще дальше. С Урала, родом с Урала, — уточняет он, и взгляд его снова становится официальным. — Слушай, Селезнев, на твоей ответственности это болото. Смотри… — И, помолчав, добавляет совсем сухо: — К вечерку подошлешь кого-нибудь для связи… Ну…

Движением локтя командир роты отводит полевую сумку назад, козыряет и, повернувшись, шагает туда, откуда они только что пришли. Полевая сумка хлопает по его тощему заду. Проходя мимо солдат, ротный останавливается на минуту, смотрит задумчиво, словно что-то припоминая, и, обращаясь к сержанту, говорит резко:

— Сейчас же окопаться!..

— Ну, вот, я же говорил: подходящий пляж, — бурчит Симоненко, глядя вслед удаляющемуся командиру роты.

— Шиниязов, Тарабрин, берите лопаты, — командует сердито сержант. — А ты, Забелин, будешь наблюдать.

Прищурив глаза, сержант смотрит в сторону лощины, потом себе под ноги.

— Вот здесь копайте, — взмахом руки он показывает, куда должен идти окоп. Намечает, где должен быть угол. — Ну, вот так… Приступайте, — говорит он и вдруг хмурится: — Почему оружие оставили… Вы соображаете?

Тарабрин толкает Шиниязова в бок и кричит ему в ухо:

— Винтари захвати сюда, слышишь?

Шиниязов, мешковато повернувшись, бежит к кустам ольшаника, где лежат винтовки. Потом он возвращается, кладет винтовки на пригорок.

Симоненко издали наблюдает за ними и, не дожидаясь понуканий сержанта, берется за пулемет. Все происходящее как будто его не касается, угрюмо двигая бровями, он отвинчивает ствол, достает ветошь, его лицо с пробивающейся на скулах черной щетиной серьезно.

— Вы, шевелитесь, — говорит сержант.

— Понятно, понятно, — ворчит Тарабрин, кидая на землю пилотку. — Перекусить бы сначала.

— Пока не зароемся — нечего и думать. Ты что — не чувствуешь? — Он строго смотрит на Тарабрина. — Копайте, потом вас подменят Забелин и Симоненко. Симоненко, — кричит сержант, — ты останешься за меня. Пойду полазаю тут, посмотрю.

Сержант спускается через поле вниз, к лощине. Кустики можжевельника, верхушки чахлых березок — то тут, то там мелькнет его фуражка; вот, наконец, он скрылся совершенно. Тарабрин, тяжело вздохнув, берется за лопату. Он обрубает дерн с одной стороны, с другой, получается это у него ловко, чувствуется, такая работа ему не впервой. Потом оглядывается вокруг, расстегивает воротник гимнастерки. Напротив него — Шиниязов, склонившись, плюет на ладони.

— Черт, какая твердая, — бормочет Тарабрин, выгребая землю.

Шиниязов не слышит и молча, краснея от натуги, налегает на лопату.

Тихо