АЛЕКСЕЙ СУКОНКИН - СПЕЦНАЗОВСКИЕ БАЙКИ 2

Много позже я понял: и прыжки с парашютом, и бутылки на голове — это не только прыжки и не только разбитые бутылки. Это воспитание в человеке способности пересилить себя, шагнуть через страх и боль. Если хотите — это элементы психологической подготовки воина. Реальное боевое парашютное десантирование в нашей стране не применялось со времен Великой Отечественной — виной тому развитие средств противовоздушной обороны. Ясно, что роту десанта можно сбить одной ракетой, а потому сейчас парашютное десантирование крупных воинских подразделений невозможно в принципе, или возможно, но только в районах с надежно подавленной противовоздушной обороной противника. Тем не менее ВДВ из года в год проводят крупные учения с выброской войск. Готовимся к прошлой войне? Нет. Готовим личный состав умению преодолевать свой страх. Тоже самое и бутылки на голове. Ничего страшного в этом нет. А раны заживут. А еще говорится: что не убивает, то укрепляет. Верно на все сто.

Беру снова бутылку, примеряюсь. Нужен решительный рывок. Будь что будет! Со всей силы бью бутылкой по собственной бестолковке. Аж искры из глаз. Слышу как со звоном бутылка разлетается на мелкие осколки. Еще осколки звенят по полу, а сержант Столяров уже пьяно орет:

— Рядовой смирно!

Вытягиваюсь по стойке «смирно». Чего дембеля еще придумают? Чувствую, как по щеке течет кровь из разбитой головы.

Сержант сам вытягивается передо мной. Видно, что кривляется, и смеется, но уж такова традиция. А пьян он или трезв — об этом особых указаний в данной традиции не имеется.

— Поздравляю с присвоением звания «разведчик»! Носи, заслужил!

Дембель мне передает мой же берет, на котором видно пятно крови. Я надеваю берет и ору во все горло:

— Служу России.

Дурость, конечно, но с глубоким смыслом. Те, кто не смог разбить бутылку, потом по разным причинам довольно быстро покинули роту. А в тот вечер они собирали осколки стекла и отмывали от крови пол в каптерке.

Утром ротный проверил у всех лбы. После чего прямо сказал, что будет разбираться по данному факту. Результатом разбора был перевод «не разведчиков» в другие части.

Я бы назвал это кадровым подбором. У нашего ротного было из кого выбирать — мы жили на территории мотострелецкой дивизии, где было много желающих служить в отдельной роте. Только Иванов и другие офицеры роты делали вид, что ничего об этой традиции не знали. Но традиция эта жила и процветала. Сейчас я уже понимаю, что это была хорошая традиция. Можно было достаточно точно определить пригодность человека к службе.

Прыгни с парашютом, а потом бери бутылку, и мы посмотрим, готов ли ты к службе в спецназе…

Прыгаем в поле. Почти боевые условия. У меня РД-54, винтовка СВД в чехле, противогаз, МСЛ (кстати, карман на лямке рюкзака — это оказывается для черенка лопатки, пока не показали, сам не мог догадаться), котелок комбинированный со вставленной в него фляжкой. Плюс ко всему я одет в зимний бушлат, ватные штаны. Конец октября. Холодно.

Прыгаем с самолета Ан-26 в рампу. Прыгает человек двадцать — почти вся рота. Я в самом конце, т. к. самый легкий. Открывается рампа, летим над Амуром. Горы рядом. Почти все уже покрыто снегом, только осталась открытой центральная часть реки, шириной метров двести, а местами и менее ста.

— Пошел!

Как стадо бизонов, рота специального назначения вываливается из самолета. Здесь понимаешь, для чего нужен стабилизирующий парашют. Если раскрыться на той скорости, что сейчас летит самолет, купол просто разорвет в клочья. А три секунды свободного падения гасят скорость свободного полета до приемлемой. И можно дергать кольцо.

Дергаю. Д-6 раскрывается не так мягко, как Д-1-5у. Провал, хлопок, повис. Сразу появляется чувство глубокого сожаления, что я теперь десантник (а незадолго до этого я был связистом — смотри рассказ «Стрелять так стрелять»). Отчетливо вижу, как меня (и всю роту) сносит в сторону огромной заводи Амура. Мои более тяжелые товарищи быстрее летят к земле. Некоторые уже приземлились в поле. А я легок. И несет меня… и несет…

Вижу, что лечу я прямо в заводь. Д-6 — потрясающе «управляемый» парашют, в связи с чем я делаю однозначный вывод, что мимо воды я уже никак не пролетаю. Быстро в голове проносятся варианты моих действий. Пока меня туда не снесло (вернее пока не снесло слишком далеко от берега), пытаюсь войти в скольжение. Натягиваю свободные концы, дотягиваюсь до строп, тяну их, но тут же понимаю, что уже нет времени на более важную подготовку для приземления в воду, вернее «приводнения». То, что лед меня не выдержит, у меня сомнений нет никаких.

Блин, становится не просто страшно, у меня уже нарастает паника. Глубина Амура большая, пробью лед и уйду на дно как ливонский рыцарь. На столько всего надето и навешано, что утонуть большой проблемы не составит. А жить охота. Тонуть в планы не входит…

Расстегиваю грудную перемычку, отстегиваю один тренчик ранца запасного парашюта, один свободный конец запасного парашюта, успеваю расстегнуть левый ножной обхват…

Земля (вернее лед) летит на меня очень быстро. Мелькает мысль: все, готов… отпрыгался…

И тоска страшная. Погибать в восемнадцать лет совсем нет желания. А то, что это произойдет через несколько секунд у меня уже сомнений нет. Нахлебаюсь воды и мама не горюй…

Со всего маху вламываюсь ногами в лед великой реки. Ну, точно ливонский рыцарь.

Успеваю снова подумать: все, песец…

И тут же башкой со всей силы в лед бьюсь. До открытой воды не долетаю всего метров семь. Купол перелетает над моей головой, несколько секунд играет роль паруса, но касается кромкой воды и тут же весь уходит в воду.

Сижу в пробитой самим собой полынье. Глубина — полметра. Поднимаюсь в полный рост. Воды — по колено. Вода просто обжигает холодом. От парашюта видно только пучок строп, уходящий под воду. Течение его потихоньку начинает засасывать.

Но я рад.

Рад тому, что воды оказалось только по колено, тому, что не слишком далеко улетел от береговой черты, тому, что остался жив. Пытаюсь передохнуть, прежде чем выбираться. После того, как ты себя уже похоронил, возвращаться в жизнь тяжело. Отдышался, ложусь боком на лед, он держит. Выползаю на лед весь. Подвесная система с меня слетела и держится за меня только ножным обхватом. Я не спешу её расстегивать — как бы парашют совсем не унесло под воду.

Снимаю с себя РД и винтовку. Осматриваюсь. Кто-то тоже попал в воду, пробив лед, но у этого товарища парашют на льду. Я один такой. Как самого легкого меня и занесло ветром дальше всех. Не вовремя случился этот порыв ветра. Он мог стоить мне жизни. Но вижу, так же, что ко мне уже бегут мои боевые товарищи.

Я потихоньку начинаю доставать купол. Кусок ткани площадью почти 83 квадратных метра много может впитать в себя воды. Первым ко мне подбегает Лютиков. Он смотрит на меня:

— Ты как?

Я киваю:

— Я в норме, товарищ капитан. Только кажись, промочился немного…

Он оценивает шутку:

— Главное, что не обмочился…

Стою на ветру мокрый. Трясет всего — то ли от холода, то ли от пережитого страха. И не могу точно сказать, есть ли в словах капитана правда…

Парашют вытащили силами шести разведчиков. Сам бы я его фиг вытащил.

Следующие пять дней я провел в санчасти — с температурой (то ли от простуды, то ли от нервов). Хоть выспался.

Сушкой парашюта Лютиков сам занимался. Ко мне претензий он не имел. Всего у меня семнадцать прыжков. В нашем городе несколько лет назад энтузиасты восстановили аэроклуб. Ан-2 летает в небе постоянно. Народ на прыжки едет со всего края. Прыжок стоит от пятисот рублей и выше.

Я иногда смотрю на них и думаю — ну что вас так тянет в небо… за деньги? Мне в армии за прыжки платили (отдельная история), а вы тут за собственные деньги, с одним часом теоретической подготовки, да еще и неизвестно кто укладывал парашют…

Ведь случись что, никаких навыков по действиям в нештатной ситуации эти люди не имеют. И примеры уже были.

Пару лет назад сижу на второе августа в парке с народом. Пьем пиво — подготовка к грандиозному закладыванию за воротник в ожидании прибытия запаздывающих. За соседний стол подсаживается мужик в десантной форме, в тельнике. Мы все без «десантных атрибутов», поэтому мы пока из толпы не выделяемся (это будет двумя часами позже). Я к этому «десантному» товарищу — мол, подсаживайся.

— Сашок, — представляется, к нам за столик садится, достает бутылку водки, наполовину уже отпитую, чокается бутылкой с нашими стаканами пива и предлагает тост:

— За ВДВ!

Отпили. Я поинтересовался, где он служил. Ответ меня насторожил: — Не, пацаны, нельзя мне говорить. Время еще не пришло. Секретный десантно-штурмовой батальон специального назначения ВДВ. Подчинялись только председателю КГБ.

— А где дислоцировался батальон? — не унимаюсь.