Константин Симонов - Так называемая личная жизнь (Из записок Лопатина)

– А все же? – спросил Лопатин, на сей раз не желая мириться со знакомым ему упрямством.

– Сюда за три часа доехали. Дороги тесные, объезды – спешить – себе дороже!

– Я и не прошу вас спешить, – сказал Лопатин, подумав, что, раз он не добрался ни вчера, ни сегодня утром, вряд ли там целый день будут ждать с похоронами. – Спешить нам с вами уже некуда.

– Это верно, некуда, – сказал Василий Иванович, – уже поспешили. Так спешил, так спешил, только в спину не пихал, чтоб быстрей ехал. А для чего спешил, чего там не видел? Речка – она и речка, как Клязьма, и ничего на ней такого особенного – ни на этой стороне, ни на той. Можно бы и не спешить, оглядеться. Еще кабы ты первый! А ты ж не первый – солдаты так и так на той стороне уже сутки сидят! Нет, все же надо ему было сразу, как приехали!

С этого начался рассказ Василия Ивановича о гибели Гурского, в котором смешались и жалость, и досада – поровну того и другого.

Оказывается, как и предполагал Лопатин, заехав с аэродрома на фронтовой узел связи, они махнули прямо оттуда в политотдел армии. Но у редактора, как его по-прежнему продолжал звать Василий Иванович, пробыли недолго, меньше часа. Не дав пообедать, Гурский продержал это время Василия Ивановича на ходу у дома, где стоял редактор, но и сам тоже не обедал – ни там, ни потом по дороге в дивизию, так весь день и не ели. Поужинали только глядя на ночь, когда добрались до штаба полка.

Вышли вместе – и редактор, и Гурский, сели каждый в свой «виллис» и поехали в разные стороны.

Гурский вынес оттуда, от редактора, карту, по ней и ехали. Дорогу ни у кого не спрашивали, только по карте, поэтому ехали дольше, чем надо, три раза напрасно сворачивали и возвращались.

– Он же только командует: давай, давай! Ему чем остановиться, людей спросить, лучше десять километров крюку сделать. Имеет такую привычку – никого не спрашивать, сам все лучше всех знает, – сердито говорил Василий Иванович о Гурском, как о живом.

А когда приехали в полк, дальше, как выразился Василий Иванович, все было по делу. Поговорив с командиром полка, Гурский сказал, что остается тут до завтрашнего дня, машина до утра не понадобится. Командир полка посадил к Василию Ивановичу своего солдата. Подъехали заправиться, поужинали в хозвзводе и с этим же солдатом и другими солдатами из взвода автоматчиков заночевали на сеновале фольварка, где стоял штаб полка. А утром, когда выспались, еще не так поздно, в седьмом часу, уже позвонили, что Гурский убитый. Он и еще трое: капитан из штаба полка, старший сержант и солдат. А раненых – сколько их и кто – Василий Иванович не знал. Слышал, что были, но когда на его «виллисе» подъехали с командиром полка туда, к тому месту, раненых уже вывезли, остались только убитые.

– А разве командир полка там с ним не был? – спросил Лопатин.

– Нет. Когда мы с командиром полка туда поехали, он по дороге ругался, что у него ночью, как назло, где-то еще ЧП вышло и он вместо себя с Гурским капитана послал. «Если б, – говорит, – с ним я, а не этот капитан пошел, он бы меня не подначил, я бы его еще ночью заставил оттуда, из-за Шешупы, вернуться, и ничего бы не было!»

«Вот так, и почти всегда, – подумал о неизвестном ему командире полка Лопатин. – Почему-то нам, живым, кажется, что будь мы сами где-то там, вместе с мертвыми, что-то от этого бы переменилось, и они остались бы живы…»

Василий Иванович рассказал, как они с командиром и его ординарцем поехали на «виллисе» в батальон, как оставили «виллис» около разбитого снарядами дома, где стоял КП батальона, перевалили через гребешок холма и пошли вниз к речке.

– И вы тоже пошли? – спросил Лопатин.

Василий Иванович пожал плечами, как всегда, когда считал какой-нибудь вопрос никчемным. Сказал, что луговина вдоль берега была сыроватая, и по ней воронки от снарядов – старые и несколько новых, не особо больших. Трупы уже подобрали, положили в ряд, собирались копать братскую могилу, уже взяли кругом на пол-лопаты – обозначили края, но командир полка отменил. Сказал, что надо похоронить в другом месте, а до этого позвонить по телефону и доложить.

– А как они… – Лопатин хотел спросить, как выглядели убитые, как их убило. Но Василий Иванович, не дав ему договорить, сам сказал, что сержанту снесло череп, капитану попало в живот – таким осколком, что кишки наружу, а солдату и Гурскому, наверное, в спину, – лежали лицами кверху, и по ним не видать было, куда их убило.

– И чего ему было там, в этой Пруссии, не знаю. Версты за три шпиль торчит, наверное, от ихней церкви, а на самом берегу почти ничего – только буквой «пе» сараи или, скорей всего, хлева. Правда, каменные, толстой кладки, и окна узкие, как дыры. Это и отсюда, без переправы, видать. А больше ничего и нет. Кругом поскотина.

И в этих словах его про поскотину, как показалось Лопатину, была досада, что люди погибли все равно что из-за ничего.

– А где их убило? Я верно понял, что уже на этом берегу? – спросил Лопатин.

– На этом. Пока на том были – немец не стрелял, солдаты говорят – он больше бросает с утра и под вечер. А они задержались там, уже на свету возвращались и как раз под это попали. Так мне сказали, – устав от непривычно долгого для него рассказа, вздохнул Василий Иванович и на целый час замолчал. Только уже когда подъезжали к штабу армии, сказал: – Сейчас приедем. Редактор велел сразу, как приедем – днем ли, ночью, – прямо к нему, где он стоит.

«Виллис» остановился у обшарпанного особнячка, на въезде в небольшой городишко, известный Лопатину только по названию, промелькнувшему в сообщении Информбюро. Одна стена дома была поковырена мелкими осколками, должно быть, от ручной гранаты, а другая, за которую завернули, – невредима, даже все стекла целы. В подъезде стоял автоматчик. Лопатин, предъявив документы, спросил, здесь ли генерал. Автоматчик, к удивлению Лопатина, спросил – какой? Оказывается, здесь квартировали сразу два генерала. Начальника штаба армии не было, а начальник политотдела, по словам автоматчика, недавно вернулся.

Лопатин поднялся на второй этаж и вошел в большую, наполовину сохранявшую остатки уюта, а наполовину пустую, с вынесенной мебелью, комнату, оглядел ее и увидел в углу большой зеленый плюшевый диван, на котором, как ребенок, спал в своей генеральской форме его бывший редактор, уткнувшись носом в спинку дивана и поджав ноги в пыльных сапогах.

Лопатин успел уже дойти до середины комнаты, когда тот вскочил, быстро обеими руками потер лицо и уставился на Лопатина шальными, еще не вернувшимися из сна глазами.

– Здравствуй, – сказал он Лопатину; сказал так же и то же самое, что всегда. – Интересно, сколько я спал?

– Не знаю. Вряд ли долго. Автоматчик внизу сказал, что ты недавно приехал.

Редактор взглянул на часы, быстро шагнул навстречу Лопатину, быстро обнял его, ткнувшись губами в щеку, и так же быстро отпустил, все одним махом, – и, отступив на шаг и застегивая китель, отрывисто спросил:

– Ну, что скажешь?

– Что же мне говорить? Жду, что ты скажешь.

Редактор, не глядя на Лопатина, прошелся взад и вперед по комнате, еще раз посмотрел на часы, потом на Лопатина и сказал:

– Садись.

– Ну, сел, – сказал Лопатин, садясь на диван. – А ты?

– А я должен ехать в Политуправление фронта. Только приехал сюда – звонят, чтоб ехал туда. Утром вернусь, даже ночью. Собирают срочно в связи с тем, что временно переходим к обороне. От тебя секретов нет, да это уже несколько дней как предрешено.

– Сядь. Не мелькай перед глазами, и без тебя – голова кругом.

– Вот именно, – сказал редактор. И сел на самый краешек дивана так, словно собирался сразу же вскочить обратно.

– Откуда ты только что приехал?

– С похорон. Ждал тебя вчера, ждал сегодня утром – и поехал хоронить. До сегодня оттянул, а дальше было бы непонятно, тем более со стороны начальника политотдела армии. По сути, я его живым почти и не видел, – сказал редактор о Гурском, – даже время, помню, тогда засек – тридцать пять минут по часам, а больше – как бы ни хотел – не мог. Нагрянул как снег на голову – отправляй его сразу на Шешупу! А мне через тридцать пять минут с членом Военного совета – в другой корпус, на другое направление. Я ему: «Оставайся до завтра; жди тут, завтра вместе поедем». А он мне: «Вы меня, очевидно, за кого-то другого принимаете, а у меня ваша школа. Сегодня же ночью должен ступить ногой на землю Восточной Пруссии, а завтра днем быть на узле связи и передать корреспонденцию». Этим купил. Мало того! При нем же сам позвонил в дивизию, чтобы не препятствовали. Что разрешаю! Вот и разрешил. Своими руками послал на смерть.

Его голос дрогнул. Но он помог себе тем, что вскочил и снова заходил по комнате.

– А все остальные тридцать минут ушли, конечно, на обычные его шуточки – и как продолжатель моего дела осваивает мой опыт – красным карандашом полосы марает, и как он его учит из длинного короткое делать, и как ему про твою невесту объяснил, чтоб поскорее тебя вызвать. Что у тебя – в самом деле невеста?