Лайош Мештерхази - Свидетельство

С келенфёльдской станции отправились рано утром: «кофейник», пульман с топливом и водой и одна ветхая платформа, старая, маленькая, — наверное, откуда-нибудь из трамвайного парка. Мимо мелькали разбитые станции, заваленные обгоревшими останками вагонов разъездные пути. Хлипкий «кофейник» держался молодцом. Правда, по дороге у него продырявилось брюхо, и горящие угли все время сыпались вниз, на полотно. Но в Пустасабольче брюхо подлатали. Все водопропускные трубы были взорваны. Вместо них — временные, кое-как наспех сколоченные для военных нужд сооружения из бревен, кусков рельсов, по которым двигаться приходилось со скоростью пешехода. На другой день «заготовители» добрались до Шарбогарда. Но дальше пути не было. Решили оставить одного человека при эшелоне: времена были лихие, выражение «паровозов не крадет» являлось вполне реальным критерием весьма высокой нравственности.

Взамен паровоза раздобыли ручную дрезину, а к ней прицепили легкую трамвайную платформу. На платформе сосредоточили все свое богатство — носильные вещи на обмен, цепи, гвозди, подковы, молотки, клещи и другой инструмент, изготовленный железнодорожниками в кузне под навесом, а также ручную тележку на двух колесах. Рычаг дрезины качали вдвоем, по очереди. У Капи от этой работы к полудню на обеих ладонях вздулись пузыри с голубиное яйцо; вместо того чтобы тянуть к себе, а затем толкать рычаг, он тратил силы на то, чтобы как можно крепче сжимать рукоятку. Обмотав ладони платком, Капи перебрался в хвост платформы и сидел там, свесив ноги через бортик. Так оно было даже лучше: без его помощи двигались быстрее.

Местами путь был так плох, что приходилось толкать обе колесные установки вручную, а то и перетаскивать на плечах. Капи же тем временем повергал в изумление Аннушку своими познаниями, способными поразить и энциклопедиста. О каждой деревушке, мимо которых они проезжали, он знал обязательно что-нибудь интересное, примечательное, сыпал историческими датами, объяснял, как определить стороны света, с «медицинской точки зрения», объяснил, что привело к образованию у него на ладонях пузырей… Его всезнайство не пощадило ни деревьев, ни трав:

— Вон смотрите — калужница!

— Ой, что вы! То — куриная слепота!

— Это, очевидно, в ваших краях ее куриной слепотой зовут… А вон какая красавица липа!

— Где? Да это же тополь.

— Гм… Кхе-кхе! — И Капи поспешил вернуться к истории, географии и медицине.

Ночевали в сторожевой будке, а наутро оставили и дрезину и платформу на попечение путевого обходчика. Вещи сложили на тележку и дальше пошли пешком. Сначала путь их лежал по равнине, но потом равнина сменилась горами, лесами. Горки были невелики, скорее холмики, но с такими крутыми подъемами, что, пока доберешься до вершины, семь потов прольешь. На спусках было и того хуже. Измученные, потные, пропыленные насквозь, добрались они на третий день до села.

Шандора Коцку визит будапештских товарищей привел в лихорадочное волнение. Едва гости успели разместиться по крестьянским домам, как он уже примчался за ними: в управлении заседает местный Национальный комитет, приглашают принять участие в его работе! И пока они шли по улице, о каждом доме у него было что порассказать: он уже знал здесь всех.

— На этой улице сплошь живут батраки. Все до одного работали раньше на помещика. У многих и домишки-то хозяину принадлежали… Да тут почти все село батрачило… У кого и по три-четыре хольда земли было, те тоже ходили на поденщину. Иначе было не прожить. Теперь-то у всех по шесть — десять хольдов на семью… А здесь вот, — Коцка показал на небольшой особнячок со стеклянной верандой, с декоративным садом и серебристыми елями, — жил графский управляющий. Между прочим, тоже подал заявление на землю. Выделили мы ему восемь хольдов, — усмехнулся Коцка. — В хозяйстве он толк понимает, пусть в селе и останется. Вначале все стращал людей: смотрите не трогайте барскую землю, а не то… И вдруг сам приносит заявление! Вы представляете: управляющий помещика — и просит выделить ему надел из барской земли! — Коцка довольно засмеялся. — Это вот — школа, — показал он на приземистое, длинное здание. — Привели в порядок. Уже можно учить детишек… Раньше-то? Раньше здесь комендатура немецкая была…

Все встречные приветливо здоровались с Коцкой, останавливали его, каждый рассказывал о. своем. Какая-то старушка пожаловалась, что у нее убежали в чужой огород три цыпленка. Она признала их, но хозяин огорода не хочет отдавать. Человек лет сорока в драной одежонке — со своей печалью: господский трактор снова обошел стороной их землю. Шестнадцать человек получили наделы в том конце, тракторист за один день мог бы вспахать все. А ведь пора уже сеять кукурузу, как бы не опоздать. И снова: «Товарищ Коцка, разговор у меня к вам… вот послушайте…»

Капи удивился. Там, в Буде, в районной парторганизации, Коцка был тихим, неприметным человеком, держался больше молчком, в сторонке, скажут что-нибудь сделать — сделает, да и опять сидит в уголке. Товарищи считали его немножко недотепой.

«У него нет собственной концепции», — говаривал обычно Капи. «Да, этот кадр — не находка, — соглашался с ним Поллак. — Так, для количества!».

И вот на тебе! Кто бы мог и подумать? И ведь как рассказывает: «Батрацкая улица… управляющий… школа!..» Будто он сам все это здесь создавал.

Капи казалось, что Шандор Коцка немножко подражает Сечи. Ходит, набычась, наклонив вперед голову, когда к нему обращаются, только глазами косит сбоку, словно у него болит шея или он очень занят, не хочет отрываться от работы и потому только ухом поворачивается к говорящему.

Беке удивил другим: женился, получил землю, стал самым заправским крестьянином. Удивил тем, что не изменился, только раздобрел лицом, порозовел как-то. Одним словом, стал снова прежним Андрашем Беке, крепышом-мужичком, каким он и был всегда, служа графским камердинером, работая шофером в Вене…

В Национальном комитете было шумно, но когда гости вошли, установилась уважительная тишина. Капи так и не понял, относилось ли это к Шандору Коцке или к нему самому: на гостей смотрели, конечно, с любопытством, но на Коцку — с нетерпеливым ожиданием. Появление Капи и его товарищей только еще больше поднимало авторитет Коцки.

Очень уж непривычно было видеть, как он неторопливо обошел всех собравшихся, здороваясь с каждым за руку. Кто постарше, даже не поднимались при этом, не вынули трубки изо рта, не сняли с головы шляпы. В маленькую комнатушку набилось человек двадцать, а то и больше. Воздух был густо пропитан табачным дымом и запахом пота. Здесь же сидел и сельский староста, почти ничем не отличавшийся от простых крестьян, разве только лицом был поглаже и не такой загорелый. Капи сел с ним рядом, заговорили. Писарь рассказал, что было раньше: четыре крупных имения, хотя по кадастровым книгам они числились за двенадцатью владельцами: женами, взрослыми сыновьями, — после многочисленных дарственных и разделов. Но управлялись все четыре как единые хозяйства. И вот теперь выясняется, что, пока бушевала война, пока немцы сменяли у власти нилашистов, а по коппаньским холмам катился фронт, гусеницами танков кромсая кукурузные поля и виноградники, — все эти господа, находясь там, в Пеште, оказывается, участвовали в движении Сопротивления. Трое из них с гербовыми печатями на бумагах уже объявились в селе. Вот отчего шум и переполох в Национальном комитете…

— Назад вернуть? — возмущался цыганковатый парень. Он выглядел здесь молодым, потому что мужчины солдатского возраста будто повымирали в этом селе. Парень гневно швырнул свою ветхую, засаленную шляпчонку на стол и тут же нахлобучил ее снова. — Тогда ведь и остальные понабегут! Черт бы всех их побрал!..

Парень вскочил, словно собираясь уйти. Капи заметил, что он хром. На углу писарского стола, в самом конце лавки, сидел плотный, пожилой мужчина с угловатым лицом. Он был в военном обмундировании, только без пояса, воротник нараспашку, на голове — армейское кепи без кокарды. Большие, узловатые руки вцепились в стол.

— Не отдадим!

Все повернулись к нему, ждали, может, он скажет что-нибудь еще. Но старый крестьянин и не собирался больше ничего говорить. Что хотел, он уже сказал.

Староста же был явно растерян:

— Документы у них в порядке… Как тут возразить?.. И зачем только выдают им бумажки эти? — вдруг вспылил он. — Одну мороку устраивают нам, местным органам!

Все в комнатушке сразу зашевелились, уставились на старика в солдатской форме, на Коцку. А Коцка уже готов был с ответом. Хитро усмехнулся — совсем как Сечи в хорошую минуту…

— Земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает, — таков закон. И в законе не сказано, что участники Сопротивления должны иметь триста хольдов земли. Там сказано: могут иметь… Верно я говорю? — Он торжествующе обвел всех взглядом.