Владимир Григорьев - Один день, который за три

Центр внезапно опять превратился в окраины, я отвлекся от окна и подумал, что надо бы и мне что-нибудь спросить у Мирзы. «Давно ты тут?» (Попытки заговорить на «вы» он пресек сразу.) «В общей сложности — давно, но не безвылазно, слава богу. В отпуске был раза три». «Как с перспективами, — набрался я смелости, — что будет-то?» «А нифига не будет. Посидим тут еще лет пять (Мирза ошибся на год, в плюс) и уйдем.» «А эти?» — я кивнул в окошко. «Разберутся», — пожал плечами Мирза, достал из внутреннего кармана плоскую фляжку, отхлебнул и убрал назад, не предложив мне.

Судя по запаху, пил он коньяк. Разговорился. «Работали» они с Игорем по всей территории — от Джелалабада до Файзабада. Запомнилась мне история про Вали Хана Кукихейля. Этот демон в конце 85-го поднял восстание пуштунов на территории Пакистана, типа, против лагерей подготовки душманов. Об этом активно писали наши газеты, и я слышал про данный факт.

«Факт-то он факт», — сообщил Мирза, «а кто такой Кукихейль, ты знаешь?» Я не знал. «Это наркобарон, опиумный царь. Владелец маковых плантаций в Пакистане недалеко от границы с Афганом. Достал он пакистанцев, наконец, вот они взяли, и пожгли все его планташки огнеметами. Ущерб — миллиардный. Но…» Мирза отхлебнул еще глоток. «Хохма в том, что внучек этого Вали Хана женат на дочке Бабрака. Игорь! Давай к Крепости, а то сегодня не успеем машину выдернуть… Так вот, Вали Хан к Бабраку — обижают, мол, родственников, решай вопрос, пуштуны мы или нет?»

«И что?» — спросил я, уже наслышанный о том, что «Боря Кармалев» практически споен нашей охраной и чуть ли не посинел от водки. «Решил?» «А как же!.. Только не он решил, а мы». Игорь обернулся, лицо было недовольным. «Нет», — продолжал Мирза, «не мы с Игорем, конечно, а великий могучий. Оплатило родное наше государство убытки дедушке Кукихейлю… Деньгами, оружием, мало ли чем… А тот в ответ поднимает волну народного гнева — справедливого и праведного — против всех, кто тусуется в его „зоне ответственности“, то есть опять же вдоль границы. Громит лагеря духовские, паков тоже не жалует — они же его хозяйство пожгли. Заодно это самое хозяйство и восстанавливает. Тьфу. Вот такая вот братская помощь».

Пока мы извилистыми улочками поднимались к Крепости, где была штраф-стоянка, Мирза рассказал еще много интересного, не знаю уж, что на него нашло. Разговорчивость, кажется, не присуща людям его профессии. Достал из-под сиденья бутылку «Столичной» и дал мне несколько раз хлебнуть из горлышка, предварительно отсыпав горсточку серебристых шариков японского антиполицая «на всякий случай». Приехали, из машины нам велели не выходить, хотя я порывался заглянуть в армейский агитотряд, стоявший тут же, в Крепости.

Пока Мирза с Игорем разбирались с Деревянко и вынимали наш 66-й, я, изрядно пьяненький — не жравши с утра, а дело шло к вечеру — инструктировал Алимова на тему сохранения государственной тайны, рта на замке и прочей фигни, хотя солдат заснул, кажется, сразу же, как только сел в «Волгу», и проспал всю дорогу и все разговоры.

Расстались мы как-то скомкано, начинало быстро темнеть, и пора было двигать к 181-му полку, в местечко с двусмысленным московским названием. Назавтра была нам дорога в Баграм, когда спокойная, как прогулка, когда совсем наоборот. А я долго еще находился под впечатлением от услышанного, пока не поменялись мои место службы и должность, а с ними и уровень осведомленности об изнанке той войны, сгладивший и заставивший поблекнуть историю о двух родственниках и их могучем соседе.

Через год, в Рухе, заступив как-то помощником дежурного по полку, я со скуки (зная, что Мирза уже в Союзе, и комиссован после очередного ранения) поделился историей народного бунта пуштунов конца 85-го с дежурным, представив это откровением афганского офицера, с которым я, дескать, встречался, еще служа в дивизии. Дежурный — замначальника автослужбы, вполне здравомыслящий, неосолдафонившийся еще парень — сказал, не задумываясь, глядя мне в глаза: «Я тебе не верю».

И правильно сказал, я считаю. Даже если поверил. Уж больно погано, отмотав почти весь «афганский» срок, принимать подобные истории близко к сердцу. Не так уж и много просветов всяких было в службе, и затмевать хотя бы один из них — совершенно ни к чему.