Аркадий Бабченко - Чечня Червленая

— Никак нет.

— Почему?

— Товарищ майор, я хотел бы служить поближе к дому.

— Ну, на нет и суда нет.

— Рядовой Сидельников, вы?

— Так точно.

— Рядовой Киселев?

— Никак нет.

— Рядовой…

Поезд, в купе набиты солдаты как сельди в бочке. В одном кубрике по тринадцать — пятнадцать человек. Они сидят на лавочках, словно грачи на проводах. С верхних нар свешиваются босые грязные ноги. Невыносимая духота, вонь. Но солдаты в шинелях — их попросту некуда класть. Все свободное пространство занято вещмешками и сапогами. На полу под столиком спят двое, свернувшись калачиком. Сидельников, Татаринцев и Киселев сидят на одной полке. Рядом с ними — Тренчик.

Сидельников: — Кисель, у тебя хлеба не осталось?

Киселев: — Нет.

Тренчик: — Майор, пидарас, сутки не кормил уже. Возят-возят солдат на войну, а кормить их так и не научились…

Поезд останавливается. За окном — забор, над ним — пулеметная вышка; на вышке за пулеметом — здоровенный амбал, обнаженный по пояс. На соседних путях стоит эшелон со сгоревшей техникой.

Тренчик: — Мужики. Смотрите.

Он показывает на бэху с оторванной башней.

Под окнами идет осетинка, лицо закутано. Тренчик, высовываясь в приоткрытое окно: — Тетенька, а что это за город?

Осетинка: — Моздок, ребятки, Моздок.

Разгрузка. Солдаты выпрыгивают из вагонов, слышны команды: «Быстрее, быстрее! Строиться поротно!»

Колонна солдат идет мимо эшелона, из последнего вагона повара выбрасывают заплесневелый хлеб.

Тренчик: — Хлеб! Мужики, хлеб!

Он выбегает из строя, подбегает к хлебу и запихивает две буханки себе за пазуху, еще две берет в руки. Его прогоняют. Тренчик возвращается в строй, к нему тянут руки, он разламывает хлеб, делит.

Тренчик: — На. На.

Из строя: — Дай мне!

Тренчик: — На. На. Ну хватит, хватит, больше нет! Только нам осталось.

Он отламывает хлеб Киселю, Сидельникову, Вовке.

Колонна идет по дороге.

ТИТРЫ: «Моздок»

Взлетное поле в Моздоке. Очень много солдат. Постоянное движение, крики, стоны, суета. На взлетку непрерывно садятся вертолеты, из них выгружают раненных и складывают вдоль бетона. Раненные кричат. Их на носилках бегом несут в полевой госпиталь, развернутый тут же на взлетке. Одного проносят рядом с героями, это белобрысый парнишка, он сидит на носилках, а его правая нога почти оторвана и болтается на волокнах мышцы. Сквозь ногу видно небо. Парнишка вцепился руками в носилки, откинул голову назад и мычит.

В госпитале солдат оперируют прямо на земле. Хирург стоит на колене над раненным, ковыряется у него в груди, на земле окровавленный скальпель, к нему прилипли травинки, кусочки грязи. Все в крови. Рядом с хирургом фельдшер держит капельницу.

В вертолеты загружают солдат, они вбегают в грузовые люки цепочкой по одному и все время оглядываются на хирурга, на раненных, на госпиталь.

Под тополем пьют водку легкораненые. У них безумные глаза и черные осунувшиеся лица. Поверх грязных разорванных камуфляжей белеют свеженаложенные бинты.

Очень много солдат. Вновь прибывшие сидят группками на этом поле, все в зимнем необмятом обмундировании, в отличие от местных запыленных солдат, которые работают в одних кальсонах и тапочках.

Одна из групп — Сидельников, Киселев и Татаринцев. Они сидят молча, крутят головами, в глазах — страх и растерянность. Над ними низко пролетает вертушка. Они задирают головы, провожая её взглядом.

После раненных из вертолета выгружают что-то в серебристых пакетах и складывают на краю взлетки. Пакетов много.

Татаринцев: — Что это? Мужики, что это, а?

Сидельников: — Может, гуманитарка?

Киселев: — Гуманитарку везут туда, а не оттуда. Это знаешь что? Это трупы. Говорят, наши сегодня штурмовали какое-то село.

Татаринцев: — Майор же говорил, что там сейчас перемирие. Ведь перемирие же! А?

Сидельников: — Пидарас он, твой майор.

Киселев: — Вот и наелись булочек в Беслане.

Полог одной из палаток в госпитале откидывается, из неё на носилках выносят обнаженное тело пацана без ноги. От подбородка до лобка у него идет грубый патологоанатомический шов. Рука убитого спадает с носилок и болтается в такт шагам несущих его солдат. Вслед за телом из палатки выходят два солдата в резиновых фартуках, до самого верха забрызганных кровью. На руках — резиновые перчатки. Один держит большой хлебный нож. Солдаты закуривают, провожая взглядом убитого.

Убитого заносят в другую палатку, рядом с которой на столах стоят цинковые гробы.

Сидельников: — Есть курить?

Молча курят.

За кадром: Мы не первые на этом поле. Здесь были десятки тысяч таких, ждавших своей судьбы, и степь впитала наш страх, словно пот. Страх висит над нами, словно туман, он выходит из отравленной земли и заполняет наши тела, ворочается скользким червяком где-то под желудком, и от него становится холодно. После войны это поле надо будет чистить, от страха, как от радиации.

Татаринцев поднимается, начинает одеваться:

— Пойду за водой схожу. Давайте фляжки.

Он уходит.

Сидельников: — Кисель, ты обещал дать мне аккорды Агузаровой, помнишь?

Киселев: — Записывай.

Сидельников: — Сейчас.

Он достает ручку и самодельный блокнот, вырезанный из толстой тетради.

Киселев: — Город плывет в море ночных огней… Здесь Аm… Город живет счастьем своих людей… Dm, E, Am. Старый отель двери свои открой. Старый отель в полночь меня укрой…

На взлетную полосу выезжает крытый брезентом «Урал», из него выпрыгивают два солдата и начинают загружать трупы в кузов.

За кадром поет Агузарова.

Татаринцев возвращается. Он молча становится около Сидельникова, смотрит на него сверху вниз.

Сидельников: — Чего стоишь-то? Давай воду, пить охота.

Татаринцев протягивает ему фляжку. Сидельников пьет.

Татаринцев: — Тебя забирают.

Сидельников: — Откуда ты знаешь?

Татаринцев: — Майор сказал. Сказал, чтобы ты собирался. Тебя отправляют.

Сидельников: — А вы?

Татринцев: — Тебя одного.

Сидельников с Киселем встают, некоторое время все втроем молча смотрят друг на друга.

Сидельников: — Ну ладно, Кисель. Пока.

Кисель смотрит на протянутую руку.

Киселев: — Я пойду с тобой. Я пойду с тобой и попрошу майора, чтобы он меня тоже отправил. Мы должны быть вместе. Куда ты, туда и я.

Сидельников: — Не надо, Кисель. Ты же не хотел лететь. Может, правда будешь печь булочки в Беслане.

Киселев, собирая свои вещи: — Нет. Нет. Ты что, так ничего и не понял? Здесь никто никогда не остается. Это транзитное поле — либо туда, либо оттуда, нас привезли сегодня, чтобы всех отправить в Чечню, нас всех родили, вырастили и воспитали только затем, чтобы всех сегодня отправить в Чечню. Я пойду с тобой.

Татаринцев: — Я тоже. Я тоже пойду с вами к майору.

Втроем они стоят около майора, который сидит на земле и раскладывает личные дела солдат на три стопки. Первая — очень большая, вторая намного меньше, в третьей же всего несколько штук.

Сидельников: — Товарищ майор… Товарищ майор, разрешите обратиться. Нас трое.

Майор: — Что?

Сидельников: — Товарищ майор, мы с самого начала вместе, с самой учебки. Мы хотим продолжить службу в одной части. Товарищ майор, я вас прошу отправить меня в Чечню, а вместо меня оставить здесь Киселева. Я оставаться не хочу.

Майор: — Солдат! Вы что, не поняли? Вы остаетесь здесь, товарищ рядовой, в том составе, который я назначил! Свободны!

Сидельников, Киселев и Татаринцев стоят втроем.

Сидельников: — Пока, Кисель.

Киселев: — Пока. Хорошо, что я успел дать тебе аккорды. Хоть что-то останется тебе на память.

Татаринцев свинчивает с груди значок классности — синего цвета щит с дубовым венком и цифрой три посередине — и протягивает Сидельникову:

— На, возьми. Пускай будет у тебя.

Сидельников взамен отдает свой значок.

Сидельников: — Жалко, что все так получилось.

— Да, — говорит Вовка.

— Да, — говорит Кисель.

Снова пролетает вертушка. Солдаты задирают головы и смотрят, как машина садится на взлетку. Раздается команда: «Третья рота, приготовиться к погрузке!» Киселев с Татаринцевым поворачиваются и бегут к вертолету, у которого уже строятся солдаты. Сидельников смотрит им вслед.

Пятеро солдат стоят в каптерке — Сидельников, Тренчик, маленький еврей Витька Зеликман, Якунин и Рыжий. Перед ними на столе сидит старший прапорщик. У него хороший камуфляж, большая «натовская» кепка. Он стегает себя по ноге железным прутом. На столе — бутылка водки, тушенка, хлеб.

Прапорщик: — Значит так. Поздравляю вас, сука, с прибытием в четыреста двадцать девятый орденов Богдана Хмельницкого, Кутузова и еще какого-то Сутулого мотострелковый полк. Или, попросту говоря — «Моздок-7», сука. Я старшина роты связи, старший прапорщик Савин. Служить теперь будете под моим непосредственным началом. Ну и под началом майора Минаева, конечно.