Вячеслав Ворон - И тут случилась война

В те редкие облавы, которые совершала милиция вместе с дружинниками по подвалам, им удавалось только лицезреть объедки награбленного. Сорванцы, словно кошки, вмиг устремлялись во всевозможные открытые заранее форточки и фрамуги, куда большим дяденькам было не пролезть. Вот они и почивали на лаврах собственной беззаботности и безнаказанности.

В июне, за день до войны, на рынке к Ваське подошел взрослый мужик, представившийся Толяном, и приказал проследовать за ним. Васька не то чтобы испугался, но все же насторожился. Мужика этого он и раньше видел здесь в компании урок, иначе и не назовешь. Всегда небритые, с прищуром в глазах и папиросой в зубах, у некоторых виднелись наколки на руках и пальцах. Васька знал про таких и понимал своей смышленой головой, что до хорошего дружба такая не доведет, и интуитивно их сторонился. А тут этот Толян сам подошел, сплюнул сквозь зубы слюну и процедил что-то невнятное, из которого Васька понял одно – надо идти. И уж если ты «работаешь» на рынке, ты принимаешь правила игры этого сообщества, и ему ничего не оставалось делать, как проследовать за Толяном.

Они прошли между мясных рядов, свернули к рыбным и проследовали до самой последней лавчонки. Здесь рынок обрывался высоким кованым забором, в котором не хватало несколько прутьев. Толян умело пронырнул сквозь отверстие и оглянулся на Ваську. Не медля, Васька проследовал за ним. Вырулив в квартал, где он вечерами промышлял со своей шпаной, и пройдя около ста метров, они вошли в незнакомый подъезд. Это был огромный подъезд, сохранивший свое величие еще с царских времен, огромные двери окаймляли вход, а высокие потолки залы венчала огромная, раскидистая люстра. Но светила она слабо, так как из-за положенных дюжины лампочек на ней всего горела одна, видимо, из экономии электроэнергии. Они, дойдя до лестнице, ведущей от парадной, поднялись на этаж, подошли к такой же огромной двери, что и при входе. Толян позвонил в механический звонок.

– Кто там, чё надо? – глухо раздалось за дверью и показалось чем-то знакомым.

– Это я, Червоный, – шипя, ответил Толян.

Дверь распахнулась, и на пороге Васька увидел свою мамку. Он замер. Все его подростковое тело остолбенело от неожиданности.

– Ну, что ты встал, как истукан, входи уже, – скомандовала мать, а Толян подтолкнул его внутрь. Дверь за ними закрылась. – Васька, ты чё застыл-то, проходи, Червоный, запри дверь.

Червоный, который Толян, запер дверь и удалился в уборную. Мать взяла Ваську и увлекла его за собой по коридору. Через секунду они вошли в большую темную комнату, зашторенную тяжелыми занавесями. Посреди нее стоял огромный стол с разными яствами и питьем. А по кругу сидели урки, те, которых временами он видел с Толяном на рынке. «Но как с ними оказалась его мамка?» – недоумевал Васька. Она подошла к суровому седому мужику со взглядом вепря и указала на Ваську:

– Вот, гляди, Секач, это и есть гроза всех пацанов нашего района, мой сын Василий Шальнов.

Секач поднял тяжелые брови и устремил свой взгляд на Ваську:

– Стало быть, ты и есть Васька, про которого все трезвонят, что бесстрашен и напорист. И фамилия у тебя серьезная, прям как по судьбе твоей дана. Ты проходи, садись за стол, откушай, небось не видал столько еды. А?

– Видал, и поболи видал, вон, в кооператив зайдешь, там все прилавки ломятся от еды, – сострил Васька, вызвав неподдельный смех среди присутствующих.

Секач поднял руку, и тотчас же все умолкли. В комнату вошел Толян и сел рядом с Секачом. Налил себе из бутылки вина и вмиг осушил бокал.

– Слышь, Червоный, на вино-то не налегай, упьешься, – проскрежетал Секач. – А ты, я смотрю, парень не из робких. Сюда пришел, не боясь, и отвечаешь смело. А кто я, знаешь? Ну, да ладно. Я тебя вот зачем позвал. Мамка твоя переживает, чтобы ты со своей шпаной глупостей не натворил, вот и обратилась ко мне. А я добрый, никому не отказываю, – он пристукнул Васькину мамку по ягодицам.

– Я и не собираюсь никаких глупостей творить, с чего это вы, дяденька, взяли? – ответил Васька.

– Да земля слухами полнится. К ментам попадал? Попадал! Участковый тебя предупреждал? Предупреждал! А Секач и без мамки твоей все сечет.

Все дружно засмеялись. Он снова поднял руку, и тут же замолкли.

– Вот что, Васька, с сегодняшнего дня я тебе и отец родной, и мамка, и бабка. Я буду блюсти твою нравственную честь, и марать ее о всякую шваль, тырящую у пьяных по карманам мелочевку, не позволю, – он хмуро сдвинул брови, и его лицо стало похоже на голодного волка, напавшего на жертву. – Садись за стол, Червоный, а ну подвинься.

Червоный встал, метнул злобный взгляд на Ваську и пересел поодаль от Секача. Васька присел на место Толяна.

– Налей ему вина полстакана, взрослый уже, да пожрать положи, – обратился Секач к Васькиной мамке. Та беспрекословно выполнила приказ. Секач поднял свое вино и расплылся в улыбке:

– Друзья мои, вот посмотрите, это – наше всё, наше будущее. С такими, не страшно и ментов встречать. Выпьем же за нового члена нашей организации, Василия Шальнова. С этими словами все дружно чокнулись бокалами и осушили их до дна. Васька немного отпил вина и поставил стакан на стол.

– Я что-то, дяденька, не пойму, что за организация у вас такая?

– Зови меня Иван, – предложил Секач. – Просто Иван, Ваня. А организация у нас самая что ни на есть серьезная. Мы, Василий, по мелочам не размениваемся. Слышал про Сберкассу на Приморской, так это мы ее взяли, а про магазин золота на Торговой? Вот он, герой, Червоный, обчистил. Не зря кликуху свою носит. Я тут подумал, коль у тебя есть твои пацаны, мы могли бы им тоже применение найти. Нам такие во, как нужны, – он провел большим пальцем у горла, как бы разрезая его. Мы вам подкидываем квартирку, вы тудысь проникаете, открываете, и всё, дело в шляпе, и волки сыты, и вы обуты и одеты. Идет?

– Надо обмозговать всё, – молниеносно ответил Васька. – С пацанами погутарить, мож кто зассыт.

Все дружно рассмеялись. Секач снова поднял руку:

Ну что ж, погутарь, только тихонько, чтоб легавые не прослышали о нас. Усек? А то я не погляжу, что мамка твоя с нами, порешу обоих. Усек?

– Да усек я, дядь Вань, не бойся, все будет в ажуре. Пацаны у меня крепкие по духу, хотя и маленькие в теле, но это от недоедания. Я к тебе завтра загляну вечером. И это, как его, благодарствую за вино и жрачку, я пойду, а?

– Ух и нравишься ты мне, Васька. Складно чешешь, по-нашему, по-пацански, – похлопал его по плечу Секач. – Проводи его, Клавдия, и яблок дай, пусть своим раздаст, – обратился он к Васькиной маме.

– Идем, Василий, – Клавдия указала рукой на коридор. Перед самой дверью она достала из мешка, стоящего рядом, яблок, уложила их в импровизированный пакет, сооруженный из газеты «Правда», и отдала Ваське.

– На, сынок, накорми своих архаровцев, небось заждались своего предводителя, – с грустинкой в глазах сказала женщина. – И не держи на мать зла, это я попросила Секача тебя к делу приобщить, переживаю я, Василий. Внутри меня беспокойство за тебя и в общем. Что-то в воздухе витает нехорошее, а что, сама не пойму. Батьке не говори, ежели свидишься. И бабуле тожа. Ну, давай, бывай.

Васька вышел из квартиры, держа в двух руках огромный пакет яблок, и зашагал в сторону своего района. Войдя в подвал и вывалив на стол яблоки, он изложил своим пацанам о его сегодняшнем визите и разговоре с главарем шайки. Шпана дружно накинулась на фрукты и принялась бурно обсуждать свое будущее. Так, за яблоками и разговорами, пацаны досиделись до полуночи. Надо было расходиться, и Васька, имея право последнего голоса, объявил:

– Ну все, пацаны, хорош трепать языком, надо с этим всем переспать, а завтра утром на рынке каждый скажет свое решение. По рукам?

– По рукам! – дружно ответили парни.

– Тоды расход. Утро вечера мудренее, – резюмировал Василий и удалился в проеме подвала. Все остальные последовали за ним.

И тут случилась война.

Утро 22 июня 1941 года было омрачено тревогой. Ровно в 4 часа город подвергся массированной бомбардировке со стороны границы и в одночасье превратился в руины. Через три часа наступило затишье, артобстрел прекратился. Воспользовавшись паузой, городская военкомендатура объявила по радио о досрочной мобилизации всего активного населения, способного держать в руках оружие и готового защищать город и страну. Ваську эта новость застала в бомбоубежище, где он и его бабушка пережидали блицкриг. Здесь он твердо решил, что никакой Секач ему не друг и не товарищ, что он, Василий Шальнов, обязательно должен встать на защиту своих пацанов.

– Ба, ты тут, короче, посиди, пока я сбегаю в одно местечко, а после приду за тобой, – сказал Васька твердым и решительным подростковым басом.

– Куды ты, окаянный, собралси? Сидел бы ужо рядом, ан нет, неймется яму. Все дружки его покоя не дають. Тута вона што, война, Василий, – по-матерински осадила его бабушка.