Владимир Корнилов - Девочки и дамочки

— Нет, — продолжая выть, мотнула головой Санька.

Студент вывел машину на дорогу и стал ждать. Женщин больше не несли.

— Все, что ли? — крикнул он в темноту, закрывая задний борт. Всех раненых было девятнадцать — пятеро бойцов и четырнадцать женщин.

— Возьми меня, парень. Я все равно как раненая, даже хужей, — ныла крутившаяся возле грузовика Ганя.

— Ну черт с тобой, лезь, бабка, — согласился студент. — Лопату брось. На колесо заднее встань и перемахивай. И по-быстрому…

Он боялся, что попросится еще кто-нибудь из проходивших мимо женщин, но они шли молча, вовсе не похожие на тех вчерашних — на пересылке.

«Хорошо бы рыженькую подсадить. Совсем доходила…» — студент огляделся, но Лии нигде не было.

— Патроны у кого остались? — крикнул он бойцам в кузов. — Я все в небо пустил.

— Бери, — ответил сверху раненый и протянул ремень с двумя кожаными подсумками.

— Ну, все. Поехали! — крикнул студент и полез в кабину. — Цацку только перевесь, — сказал Гошке, кивая на автомат. — Пусть в окно смотрит. Или дай диск вытащу.

Он оттянул защелку и, к Гошкиному неудовольствию, положил магазин на сиденье рядом. «ГАЗ» тронулся, сразу забило ветром в кабину, и стало холодно.

— Пронимает? — подмигнул студент. — Зато сектор обстрела какой! — и показал на пустую раму. — Ты теперь стреляный!

— Что? — крикнул Гошка. Из-за ветра ничего не было слышно.

— Страшно было? — крикнул шофер.

Гошка неопределенно пожал плечами. «ГАЗ» прибавил скорость, и впору было закрывать лицо рукавом.

— Мне тоже! — кричал шофер. — Руки аж дрожали. Ни разу не попал.

Гошка ничего не расслышал и не понял, но согласно кивнул.

— А рыженькая где? — снова крикнул шофер.

Гошка опять кивнул. Он не слышал.

— Рыжая где? — больно дунул ему в ухо водитель.

— Там! — крикнул Гошка, закрывая от ветра ладонью голос.

— Живая?

— Да-да, — закивал Гошка.

Он не знал, как сказать про Лию. Отчаянно било ветром, а сразу за переездом посыпался какой-то снег, твердый, вроде мелкого града. «Кажется, он называется крупа», — вспомнил Гошка.

Лию он последний раз видел, когда бежал с автоматом к машине. Она как будто позвала его, но ему было некогда и неловко разговаривать с ней при капитане, да и позабыл он тогда о всех их дневных разговорах. После бомбежки они сразу вылетели из головы. Тогда на бугре он уже думал о раненых. «Ее там все равно не оставят», — успокаивал себя, стараясь из солидарности с шофером не прикрываться от бившей в лицо крупы, и гладил правой рукой автомат, а левой лежащий на сиденье диск. Крупа барабанила по лицу, и нельзя было попросить шофера, чтобы ехал помедленней. О том, что с ним было во время бомбежки, Гошка старался не думать.

Лия видела, как Гошка побежал на бугор к капитану, и, поняв, что он не вернется, даже не огорчилась. Разговоры до бомбежки были далеким детством, а сейчас наступал последний и решительный момент, и нельзя было его пропустить. «Гошенька мальчик, совсем еще мальчишечка, — усмехнулась она, вспомнив его позеленевшее, недомытое, страдальчески-счастливое, измученное лицо и тоненькую шейку, на которой болтался автомат. — Спрошу Санюру. Не захочет — одна останусь».

— Жива, — снова кивнула она мрачному капитану, который второй раз прошел мимо ее окопчика. «Слава богу, не ранена. Но и раненая бы осталась… Если ранили друга, перевяжет… Ах, это не то… Это песня… За рекой много оружия… Там, наверно, и раненые… Но раненых должен забрать капитан. А я возьму только оружие. Винтовку. Жалко, что мы не изучали ручной пулемет…»

Она посмотрела вслед капитану, тот к мосту не пошел, а вернулся к церкви.

«Надо от него спрятаться, не заметит. А вдруг за мостом раненые?.. Может, старичка попросить. Он увезет их к себе в деревню на тачке, спрячет на чердаке или в погребе. Нет, это безобразие, что капитан не забирает тех раненых!»

Она хотела подняться, но ноги были словно не свои.

«Ничего, еще подожду… Пусть пока женщины уходят. Капитан должен все-таки забрать с того берега красноармейцев. Наверно, туда поедет шофер. Какой он молодец! Не испугался. Стрелял. Хорошо бы он остался, а раненых повез в госпиталь капитан…»

— Ты чего? — склонилась над ней Санька. — Чего лежишь? Простудишься!

— Ничего, — слабо улыбнулась Лия. — Просто жду. Мы же договорились… забыла?

— А это… про винтовки. Пустое.

— Как хочешь, — холодно сказала Лия.

— Брось и не думай. Давай поднимайся. Совсем чокнулась, подруга.

— Как хочешь, — холодно сказала Лия.

— Пошли в церковь. Сумку нашу заберем и ведро. Сахарку насыплем.

— Иди, — сказала Лия. Она еле передвигала ноги.

Женщины быстро уходили с бугра. Некоторые несли раненых. Те стонали. Возле стены храма, где обрывалась задняя траншея, лежали две убитые поварихи. Сюда же, таща неловко, словно бревна, принесли командира в кожанке и бойца, что прибегал с того берега за кашей.

— Хороша курточка, — на миг отвлеклась Санька. — Неужели закопают? Никуда тебя не пущу, — снова обернулась к Лии.

— Иди-иди, — сказала Лия. — В Москве убивай свои пять немцев.

— Вот врежу сейчас, — рассердилась Санька. — Марь Ивановна! — прибавила она голосу, но не так, чтоб та услышала. — Вот сдам тебя сейчас, будешь тогда…

— Так ты еще и предатель?! — прошипела Лия.

Они стояли друг против друга, одна ладная, рослая, другая тощая, маленькая, готовые вцепиться одна в другую.

— Дура, — первой остыла Санька. — Да глянь на себя. Чего ты им сделаешь? На хвост соли насыплешь? Не видела, чего сейчас было?

— За рекой есть оружие, — повторила Лия.

— Оружье, оружье… Дура! Да ты что, храбрей меня? С умом надо. Видишь, тут оборона никуда…

— Я пошла. Прощай, — надменно кивнула Лия и, с трудом волоча ноги, спустилась к реке.

— Стой! — Санька схватила ее за плечо.

— Раненые есть? Марш, марш… Быстрей уходите! — кричал капитан — он ехал на мотоцикле вдоль самой воды, отгоняя от нее женщин, которые ополаскивались на дорогу.

— Уйди, — сказала Лия.

Капитан проехал дальше к железнодорожному мосту. Быстро темнело, становилось одиноко.

— Не пущу тебя, — вдруг заныла Санька.

— Тогда идем…

— Не, там мертвяки, — тянула Санька… — Я их боюсь… — Теперь она выла, как ее детскосадовские малолетки.

— Иди в Москву, — беззлобно, устало ответила Лия.

— Нет, — Санька мотала головой.

— Уходи!

Снова приблизился стрекот мотоцикла. Капитан возвращался с другой стороны бугра.

— Заметит! — обрадовалась Санька.

— Пригнись, — выдохнула Лия и неловко кинулась к мосту.

— Вернешься? — спросила Санька. — Я тебя в церкви подожду.

— Можешь не ждать! — крикнула Лия, почти уверенная, что подруга останется.

Она потащилась через мост. Было темно и жутковато. Направо от моста, берегом, шли старичок в балахоне и трое мальчишек.

«Надо бы окликнуть их, — подумала Лия. — Вдруг там раненые?..» Но побоялась, что услышит капитан.

Первого убитого она увидела сразу за мостом на развороченной взрывом булыжной дороге. Он выглядывал по грудь из воронки, сжимая в руке обломанный черенок лопаты.

— Товарищ. — Она нагнулась над ним и тронула за плечо. Он покорно и как-то чересчур легко повернулся, и она вдруг увидела, что он не засыпан, а обрублен по пояс.

— Ва-ва-ва!.. — завизжала она, но тут же, собравшись с духом, до крови закусила губы.

— Ва-ва! — тряслось, надрывалось в ней, как будто снова началась бомбежка.

Не оглядываясь, она обежала воронку и кинулась в лес. Тут было еще темней.

— Ра… Раненые есть? — задыхалась Лия, а сердце выбивало барабанную дробь. — Ра… Ра…

Ее начало рвать. Она покачнулась, ударилась лбом о березу, обняла ее, прижалась, и уже рвать было нечем, а Лия все никак не могла оторваться от березового ствола.

— Раненые есть? — наконец спросила она шепотом.

Никто не отвечал. Только с того берега еле слышно доносилось Санькино:

— Лийка! Лийка! — но отвечать не было сил.

— Чего таишься? — строго спросил Гаврилов. — Немцев ждешь?

— Немцев?! Скажете тоже… Подругу, — всхлипывала Санька. — За винтовками побежала.

— Чего? — не понял он. — Какие винтовки?

— Обыкновенные. На тот берег за ними побежала.

— А ну вылазь! — разозлился Гаврилов. «И что они все заладили про тот берег?..»

— Вылазь, вылазь. Нету там никого. Я от речки всех шуганул…

— Врете! — обрадовалась Санька.

— Я тебе не Геббельс. А ну, выходи. Где она, подруга? — спросил, когда Санька, подхватив кошелку, вышла за ним из храма. Было совсем темно, холодно, и с неба быстро сеялась колючая крупа. — Никого нету, видишь.