Павел Яковенко - Снайпер

И даже становясь старше, он не бросал игры, пока отец не сказал ему, что до дыры в стенке туалета осталось совсем, совсем немного. Тогда ему пришлось соорудить мишень в виде щита, и установить ее отдельно от хозяйственных построек. Теперь при неудачном выстреле за стрелами приходилось довольно далеко бежать, и мальчик старался стрелять точнее.

Апофеозом игры стало сооружение арбалета. Это было уже серьезное оружие. А когда отец случайно увидел, как сын одним метким выстрелом пронзил насквозь соседскую курицу, имевшую несчастье забраться в чужой огород, то сразу же запретил мальчику эту опасную игру. Мальчик был послушным, он беспрекословно протянул арбалет отцу, но по его внешнему виду — поникшему и печальному — было абсолютно ясно, что это ему совсем не по душе. Отец заколебался, потом протянул арбалет обратно, и только сказал: «Иди стреляй в лес… Тут люди кругом, и окна… Мало ли что».

В четырнадцать лет мальчик впервые попал в настоящий тир.

В школе у него появился новый предмет — начальная военная подготовка; и новый преподаватель — Павел Александрович Русаков. Отставной военный на первом же занятии проверил физическую подготовку подопечных, и остался крайне недоволен.

«Хреново вам в армии придется, товарищи!», — сказал он. — «Будем повышать физическую культуру». Учащаяся масса встретила такую неприятную речь глухим ропотом. Но не больше. Теперь наряду с уроками физкультуры отжиматься, подтягиваться и приседать приходилось еще и на НВП. Впрочем, мальчика это не особенно раздражало: он и отжимался хорошо, и подтягивался неплохо.

Но настоящую благодарность к Русакову он стал испытывать только с того момента, как тот привел их восьмой класс в тир местного ДОСААФа.

Еще у входа в тир мальчик почувствовал легкий приятный озноб. По телу пробежали волной сладостные мурашки. Непонятно отчего.

Двери открылись, оттуда выглянул седоволосый незнакомец, вопросительно посмотрел на Русакова, окинул взглядом толпу школьников, и сердито скривился:

— Пришли все-таки. Ну, ладно — заходите.

Так мальчик вошел в мир, который захватил его по настоящему и надолго.

Он полюбил запах оружейной смазки и пороха, искусственный свет люминесцентных ламп, легкую сырость длинного помещения, желтые от старости плакаты на стенах, которые с помощью картинок пытались научить стрелять посетителей; даже ворчливого деда он почти полюбил.

Потому что он предоставил ему возможность по настоящему наслаждаться.

А стрельба — это было наслаждение.

Дождавшись своей очереди, (уже не мальчик, а парень), получал патроны, занимал позицию у левой стены, украдкой гладил винтовку, смотрел в прицел, открывал затвор, вставлял первый патрон, еще раз устраивался поудобнее и кричал: «Первый к стрельбе готов!»

Дождавшись команды на огонь, плотнее упирал приклад в плечо и тщательно целился. Когда его палец медленно сгибался, по спине волнами пробегало предвкушение, а когда внезапно винтовка выплевывала пулю из ствола, то на краткий миг он терял сознание. Это было восхитительно.

Его никто не учил, но как-то сразу стрелять он начал лучше всех в классе. Очень быстро периодичность один раз в неделю перестала его устраивать, в результате чего парень стал просить у родителей деньги на тир, чтобы ходить уже самому, вне школьных занятий. Учился он хорошо, даже прилично, и родители не стали отказывать, тем более что просил он не много.

Теперь уже парень стрелял не только из винтовки, но и из карабина, из пистолета. Но эти виды оружия ему не понравились: не было тех восхитительных чувств, которые вновь и вновь толкали его к стрельбе из винтовки. А из нее он вскоре стал выбивать пятьдесят из пятидесяти. Старик только щелкал языком: какой талант пропадает! Из него бы вышел хороший спортсмен, но только жил то он не в городе, а в районном центре. Какие тут спортшколы, кому он нужен?

А парень и не стремился к спортивной славе. Он наслаждался стрельбой, а не ее результатами. Все остальное происходило как бы само собой. Во всяком случае, он не чувствовал, что прикладывает к этому какие-то особые усилия.

До самого окончания школы Саша Куценко не давал родителям никакого ответа на все чаще и чаще задаваемый вопрос: куда ты хочешь пойти учиться? На семейных ужинах отец пытался устроить дискуссию по этому жизненно важному вопросу, но наталкивался на глухое неприятие сына. Дело было в том, что он и сам не знал, куда ему пойти учиться. Если честно, глубоко в душе, он хотел поступить в физкультурный институт, на стрельбу. Но он точно выяснил, что в ближайшем учебном заведении такого рода кафедра стрельбы отсутствовала, а ехать куда-то в другой город, помимо областного центра, ему бы явно запретили родители. А другие профессии его привлекали мало.

На следующее утро после выпускного бала, прямо с порога, вернувшись со встречи рассвета на реке, он заявил родителям: «Поеду в сельскохозяйственный, на бухгалтера». Отец только рот раскрыл от удивления: с чего бы это вдруг, да такое неожиданное решение. Сын объяснил просто: «Сейчас бухгалтера в большом почете. Хочу побольше денег получать. Да и работа с чистыми руками, а инженеры сейчас и даром никому не нужны»! Отец молча проглотил пилюлю — на дворе стоял июнь 1993 года, у семьи начались денежные трудности.

Но на самом деле решение Саша принял совсем по другому поводу: бухгалтерский учет нравился ему не больше, чем все остальные занятия вместе взятые, кроме, конечно, стрельбы. А дело было в том, что на реке он случайно подслушал разговор двух одноклассниц, одна из которых была Галей Гречаной, по которой Саша тайком вздыхал уже с шестого класса. Галя доверительно сообщила подруге, что идет на бухгалтерский учет в сельскохозяйственный институт, что тетка обещала помочь с поступлением, и тому подобное. Саша, недолго думая, прикинул, что если он поступит с ней на один курс, то точно не упустит ее из поля зрения, а там чем черт не шутит? А бухгалтерский учет, не бухгалтерский учет — какая разница? Главное, что из бывших одноклассников рядом с Галей окажется, скорее всего, он один, и ей, волей-неволей, придется быть к нему ближе. А из этого можно будет что-то, да и извлечь.

Мама отнеслась к решению сына с радостью. Бухгалтер — работа чистая, по нынешним временам в почете, так что все правильно. Оставался только самый «пустяк» — поступить.

В пустой аудитории, за преподавательским столом, друг напротив друга, сидели двое. Один, невысокий, крепко сбитый, темноволосый парень, вся фигура которого выражала безграничное отчаяние, и женщина неопределенного возраста, горбоносая, осветленная, и накрашенная как кукла.

— Элла Эмильевна! Может быть, все-таки поставите мне «троечку», а?

— Извини, Куценко, я от своих слов не отступаю. Философию ты не знаешь — она не для твоей головы. И не узнаешь никогда. Ты вполне заслуживаешь «двойки» — это тебе подтвердит любой преподаватель. Но только чтобы дать тебе возможность учиться дальше, я прошу скромную сумму в двести долларов.

Саша не поднимал глаза, он боялся, что философичка прочтет в них все, что он о ней думает. Ему и так хватало неприятностей.

— Вы два раза пытались сдать экзамен: результаты удручающие — сами знаете. А двести долларов, — она бросила быстрый взгляд на дверь, — нормальная для нашего института, и особенно для экономического факультета, такса.

— Ну нет у меня таких денег. И у родителей нет. Где я их возьму?

— Это твои проблемы. Раньше надо было думать. А теперь извини, у меня свои дела!

Элла Эмильевна элегантно поднялась с мягкого стула, подхватила дамскую сумочку, и почти торжественно выплыла из кабинета. Саша с ненавистью посмотрел ей вслед.

— Сука!

Студент уперся ладонью в лоб, барабаня пальцами левой руки по столу, и задумался. А подумать было о чем. Назревала катастрофа. Первая сессия на втором курсе горела синим пламенем.

— И надо же было пройти «вышку», чтобы сгореть на философии!

Он чуть улыбнулся, вспомнив, сколько сил ушло на весеннюю сдачу высшей математики, на которой сгорела пятая часть курса, а он прошел хоть и не без труда, но четко, не дав никому усомниться в своем праве на дальнейшую учебу. Но тут же его лицо опять приняло мрачное выражение: барабань — не барабань пальцами, а решения нет. По крайней мере, он его не находит.

Вся эта сложная ситуация выросла из одного мелкого происшествия, как оно казалось поначалу. Но, сами знаете, обычно крупные неприятности начинаются с пустяков, например, капитальный ремонт двигателя — с легкого, едва заметного стука; так и здесь, начало было мелким и нелепым.

Перед первым семинаром по философии на втором курсе был обед. Саша, Слава и Леха в полупустой студенческой столовой употребляли пиво. Немного, по бутылке на брата, но пиво было крепкое, и на семинар они появились уже, как говорится, под хмельком.