Павел Шафаренко - Мы все были солдатами

— Чем же вы занимаетесь?

— Как уволили из армии, вернулся в колхоз, работал учетчиком. Моего года из нашего села ушло человек шестьдесят, а после войны вернулось семь. И работают все больше женщины да молодняк. Скучно мне стало. Здоровый мужик, а ставлю палочки в тетрадке. В 50-м году подался я в город, поступил па завод и вот уже 27 лет работаю слесарем. С одной ногой тяжело, конечно, но постепенно привык. А без работы не могу.

— Куда же вы едете?

— В санаторий. Путевку бесплатную дали и дорогу оплачивают…

Мы замолчали. И я подумал о том, что еще многие следы войны стерлись только на поверхности. Поезд, мягко стуча на стыках рельс, стремительно несся вперед. Одиночный самолет высоко в небе вычерчивал мирную трассу. Вдали, в свете лучей заходящего солнца, возникли очертания города. Мы подъезжали к Одессе.

…Давно уже отгремели бои, а письма о войне все идут. Становятся известными все новые имена людей, проявивших в борьбе с врагом величие духа, не пожалевших своей крови и самой жизни… Разные судьбы, думы и чаяния… Недавно я получил письмо от бывшего рядового 81-го полка 25-й гвардейской дивизии Александра Ермиловича Боброва:

«…Северная окраина села Урыв на Сторожевском плацдарме. Здесь обороняется паша 3-я стрелковая рота. Кучки камней от фундаментов давно сгоревших хат уже несколько раз переходят из рук в руки. Вы помните, наверное, товарищ комдив, как 8 сентября 1942 года гитлеровцы буквально засыпали нас листовками. Одна из них прилетела к нам па огневую позицию. «25-я гвардейская, — писалось в ней, — учитесь плавать, завтра вы будете в Дону».

— На пушку гады берут, — говорит стоящий рядом лейтенант Володин, — хотят вызвать у нас панику… А если не врут, значит здорово подготовились. Надо запасать побольше мин…

На следующий день в 5 часов 30 минут гитлеровцы и хортисты нанесли по нашей обороне удар страшной силы. Ротная траншея была разрушена. Кругом все изрешечено воронками. Дым и пыль от ведущих огонь артиллерии, танков и самоходных орудий, бомбежки авиацией заслонили первые лучи солнца. Но мы выстояли. Все, кто мог держать в руках оружие, открыли огонь, потом начались рукопашные схватки. Враг прорвался и к нашей траншее, уже начал метать гранаты. Установив минометы на критическую дистанцию[7], открыл ураганный огонь. В том бою, со своего ротного миномета я выбросил по гитлеровцам 25 ящиков мин. И они это почувствовали.

Над нами появилась «рама». Выпустив вниз серию красных ракет, она убралась восвояси. И сразу по нашей позиции ударил шестиствольный миномет. Подносчик мин рядовой В. П. Богомолов был убит, а мне осколок угодил в правое плечо. Сгоряча опять бросился к миномету, но боеприпасы кончились. Схватился за карабин, — но правая рука отказала полностью. Так очутился я в медсанбате, а потом в Новохоперском госпитале. Здесь больше раны беспокоила меня судьба плацдарма. Но вскоре прибыла очередная партия раненых и среди них наши гвардейцы. Они рассказали, что фашист не прошел. На душе полегчало…

35 суток продержали меня в госпитале. Медленно тянулись дни и ночи. Несколько раз обращался к командованию — просил поскорее отправить на фронт, но врачи не разрешали.

— Ты, — говорят, — свое дело сделал. Подлечись. Воевать еще долго придется…

В свою роту вернулся где-то во второй половине октября. Многих товарищей и друзей уже не застал. Одни погибли, другие лечились по госпиталям. Командира нашего взвода лейтенанта Володина убило. Вместо него назначили старшего сержанта Мелких…

Новый, 1943 год мы встретили в окопах. Позади уже был Сталинград. Столько времени в непрерывных боях держать Сторожевский плацдарм!.. Душа рвалась вперед…

13 января началось наше наступление. Уже прорвана первая позиция. Гитлеровцы и хортисты ожесточенно сопротивляются. У разрушенного дзота ведет огонь вражеский пулеметчик. Рота залегла. Сквозь шум боя услышал переданную по цепи команду ротного: «Прямо триста — пулемет. Подавить!» …А вражеские мины рвутся все ближе. «Успею ли?» — пронеслось в голове. В сторону дзота послал очередь мин. Пулемет замолк. С громким «ура!» рота поднялась в атаку. И тут я услышал звук летящей на излете мины. Она взорвалась у моих ног…

Очнулся я уже в медсанбате в селе Давыдовка. Вначале не понял, куда ранен. Болело все. Потом врач рассказал: «Правую ногу оторвало напрочь, бедро левой — перебито. Да еще 45 осколочных ранений… Сильный ты, — говорит, — человек, Бобров, — не всякий такое выдержать сможет…»

Полгода кромсали меня, сшивали, можно сказать из кусков. Восемь раз кровь переливали… Из Давыдовки меня перевезли в Липецк, а когда начал поправляться, переправили в Рассказово под Тамбов. О чем только не передумал я за эти дни и ночи! О войне — долго ли еще протянется. О послевоенной жизни — ведь сколько придется восстанавливать. О себе и семье… Думы были невеселые — ведь столько ран…

Уволили меня по чистой, и в мае 1943 года я уехал в деревню на родину. Много лет работал в колхозе бухгалтером. Потом перебрался в город Рыбинск и 20 лет работал наладчиком станков на моторостроительном заводе. Боевых наград не имею, да ведь мы воевали не за награды… И личных геройских подвигов я не совершал… Награжден медалью «Ветеран труда» и юбилейными медалями…»

Сейчас Александр Ермилович имеет право на заслуженный отдых, но продолжает трудиться.

…8 марта 1979 года в гости ко мне из Днепропетровска приехал бывший адъютант, капитан запаса Иван Григорьевич Козырь. Здесь же бывшая приемщица полевой почты дивизии лейтенант в отставке Галина Яковлева. Сегодня Международный женский день и мы вспоминаем о женщинах, которые воевали вместе с нами.

…Вторая половина дня. По узкой лесной дороге вместе с адъютантом и радистом мы едем в район Ухтдорф, где части готовятся к предстоящим боям за Берлин. Ветер с моря развеял тучи, и лучи солнца наполнили светом леса, покрыли серебром безбрежную гладь реки, ярко заиграли на разноцветных черепичных крышах покинутых жителями домов.

— Кто-то скачет навстречу, — говорит капитан Козырь.

Видно, как всадник придержал коня и, чтоб освободить дорогу, прижался к деревьям.

— Стоп, Ваня! — говорю я водителю и выхожу из машины. — Это что за амазонка?

На всаднице шинель под пояс, брюки в сапоги, аккуратно надетая на свернутые косы шапка. На туго перетянутой талии пистолет в кобуре, через плечо сумка. От быстрой езды лицо ее раскраснелось.

— Товарищ генерал! Приемщица дивизионной полевой почты лейтенант Яковлева. Следую в финчасть.

Я люблю верховую езду, и хотелось посмотреть, как держится эта девочка в седле.

— Желаю удачи! Можете следовать…

Отдав честь, лейтенант, рванув с места на полном галопе, скрывается за поворотом дороги.

— И кто только обучал ее так ездить?

— Я у них иногда бываю, — говорит адъютант. — Начальник почты капитан Постников командовал на фронте эскадроном. В 1942 году был ранен и после излечения в госпитале получил «ограниченно годен».

— Хоть в тыловое подразделение, но на фронт! — просил он военкома. Тот посмотрел личное дело — до войны Постников работал на почтамте — и направил его начальником нашей почты.

— Ну и как он с ней справляется?

— Отлично! Но почта больше походит на боевое подразделение. У них на вооружении и трофейный пулемет имеется. Галина Яковлева — его наводчик. Отлично стреляет, а как ухаживает за пулеметом… Капитан не нарадуется…

Один раз я видел почту на марше. Девушки с автоматами в хорошо подогнанном обмундировании и обуви. Повозочные — с карабинами. Лошади ухожены. Повозки и полуторка подкрашены. Капитан Постников — верхом. В общем, на полевой почте — полный порядок…

— Между прочим, — продолжает капитан, — недолюбливают Постникова некоторые тыловики. Мол, наше дело обеспечить, а воевать да муштрой заниматься тем, кто впереди…

…Бои уже шли в центре Берлина. 26 апреля тылы дивизии переместились в Панков. Полевая почта разместилась в брошенном хозяевами особняке с большим холлом. Шум боя в городе был слышен и здесь. Неожиданно в дальнюю канонаду вплелись звуки близких разрывов гранат, очередей из автоматов и пулеметов.

— Боевая тревога! — скомандовал вскочивший в дом капитан Постников. — Гитлеровцы пробиваются из окружения… Надо прикрыть медсанбат, там полно раненых. За мной!

…Лейтенант Галина Яковлева очнулась. Страшно болела голова, шумело в ушах. Раскрыв глаза, она в зыбком свете заходящего солнца стала присматриваться к окружающему. Вокруг на носилках, поставленных на подставки, лежали раненые…

«Наверное, я в медсанбате», — догадалась она. И в памяти до мельчайших подробностей возникла картина боя.

Схватив оружие и боеприпасы, они, выскочив из особняка, помчались вслед за капитаном туда, где слышалась частая стрельба.