Георгий Венус - Зяблики в латах

— …А стена камеры, вся как есть, была исчерчена, — кому-то за орешником рассказывал поручик Зайчевский — «Здесь сидели юнкера Владимирского военного училища такие-то и такие-то…» «Да здравствует Учредительное Собрание!» Я подошел к следующей надписи: «Долой Керенского! Вся власть Советам! Рабочие Путиловского завода Петров Иван и Петр Малинин». Кажется, в этом роде что-то. Не помню… Рядом была еще одна надпись: «генерал-майор» — не помню какой, — «Зинченко», кажется. А внизу: «Боже, царя храни!» — очень четко… Я взял карандаш и написал: «Прапорщик Зайчевский». «А лозунг?» — подошел ко мне какой-то сидящий со мной капитан. Лозунга у меня не оказалось… Ну и вот…

Меня все более клонило ко сну.

Передо мной, прорастая сквозь сон круглыми желтками, медленно вздувалась малороссийская яичница. На сале. И с помидорами…

«Вот бы ее ножом! — думал я. — Напополам, и еще раз напополам!.. Крест-накрест… Потом на вилку и в рот».

И я уже потянулся за вилкой, как вдруг шепот надо мной стал тревожнее.

Я быстро сел. Но сон, как извозчика на козлах, тихо меня раскачивал. Чтобы овладеть собой, я подтянул под себя ноги и прислонился к стволу убегающей в темноту ели.

Вокруг подпоручика Тяглова, только что пришедшего из штаба полка, толпились черные фигуры.

— Убили?

— Кого?.. Кого убили?.. — услышал я тревожные вопросы.

— Туркула?..

— Но где?.. Когда?..

Недалеко от нас пасущиеся лошади мирно жевали траву. Кто-то ласково хлопал одну из них ладонью.

— Устала, бедняжка?.. Заморили?.. Ну, ничего, ничего… Выбьемся!..

— Да не Туркула вовсе!.. Господа, и не стыдно!.. Что за паника!.. Убили Бабиева… — рассказывал мичман Дегтярев. — Но вот, говорят (это, господа, хужее), вся наша конница с правого берега сбита… Вся… Никополь опять сдан… Говорят, наши части отступали в панике…

— И рубили их, говорят, рубили!..

— Подожди, и мы порубаем!.. Вот дорвется до них Туркул!..

А поручик Аксаев все так же ласково беседовал за кустами с какой-то лошадью:

— Отдыхай, Машка!.. Э-эх, отдыхай, милая!.. Это тебе, Машка, не навоз возить!.. Это тебе…

Я опять качнулся и, потеряв за спиною ствол ели, тихо опустился на траву…

— Вставай! Вставай! — прикладом в бок толкал меня подпоручик Морозов.

Рота построилась и, сдвоив ряды, молча пошла в лес.

Из леса в степь бежала узкая полянка. За ней, далеко через дорогу, уползали куда-то наши солдатские роты, уже рассыпанные в цепь.

Мы остановились в лесу, — поперек дороги, — развернутым строем в степь.

В лесу кричала иволга. «Дождь будет!..» — думал я.

На пне, сейчас же за нашей ротой, стоял генерал Туркул. Туркул смотрел в бинокль.

— Второй и первый, ваше превосходительство! — докладывал Туркулу оперативный адъютант. — Третий батальон еще в резерве.

— И пусть остается! Если нужно, двинем офицерскую. Пробьем цепь и смажем их к чертовой…

Но вдруг он соскочил с пня и, выбежав вперед, остановился перед строем.

— Третий!.. Третий, куда прете?

Сквозь лес, ныряя в кустах, шли роты 3-го батальона.

— Батальонного сюда!.. Полко-о…

Но 3-й батальон переменил вдруг направление и бросился на нас.

На солнце, широким потоком падающем на орешник, сверкнули ручные гранаты.

— Сдавайсь! — кричал, размахивая кольтом, бегущий перед красноармейцами комиссар в погонах и с белой повязкой вкруг фуражки. Сдавайсь!..

И в тот же момент, под глухой треск разрывающихся гранат, левый фланг нашей роты повалился, и над ним, прямо на нас, метнулась пыль и звонкие осколки.

Мы побежали.

— Назад!..

В лесу, сейчас же за первыми кустами, Туркул нас обогнал. Обогнав, обернулся и сбил кулаком двух бегущих передо мной офицеров.

— Назад! Ура!

Когда, со штыками наперевес, мы вновь выбежали на полянку, красные уже кружились на земле под огнем пулеметов наших разведчиков, стоящих на соседней с нами поляне.

— Ура! — кричала офицерская рота. За ней, тоже с криком, бросилась команда разведчиков. Пулеметная стрельба сразу оборвалась.

Передо мной, прыгая через раненых, бежал подпоручик Морозов. Офицеры вокруг нас уже работали винтовками. Я помню, как взлетали кверху приклады и как острой молнией летели штыки к земле.

Не задержавшись на поляне, подпоручик Морозов зачем-то сбежал в степь и, пересекши дорогу, бросился туда, где цепи солдатских рот широким фронтом отбивали атаки красных цепей.

Я и еще несколько офицеров побежали вслед за ним. А на поляне за нами трещали быстрые выстрелы и уже носился хриплый и дикий хохот.

Было далеко за полдень.

Отдыхая после боя, 8-я рота лежала в степи. К лесу ее почему-то не оттягивали.

— Можете теперь идти, — сказал нам командир 8-й роты. — Скажите полковнику Лапкову, что замещали у меня раненых взводных… Счастливо!

…Сухая, как сено, трава лежала на земле примятая. В траве блестели обоймы и медные гильзы из-под патронов. Около леса стояли пулеметные двуколки. Слева из леса выходили санитары. Санитары несли носилки.

Я все более ускорял шаг, пытаясь нагнать подпоручика Морозова, идущего впереди меня и почему-то все более и более подающегося вправо. На ходу он то и дело наклонялся. Немного нагнав его, я заметил, что наклоняется он над ранеными. У некоторых он что-то отбирал и пускал потом по ветру какие-то мелко изорванные бумажки.

— Това-а… Товарищи!.. Пи-ить! — услыхал я вдруг чей-то голос. Я остановился. В нескольких шагах от меня лежал раненый красноармеец. За его головой торчала его винтовка, штыком в землю воткнутая подпоручиком Морозовым.

Подойдя к раненому, я наклонился и протянул ему флягу.

Зацепившись за траву, в ногах красноармейца тоже валялись какие-то клочки изорванной бумаги. Я поднял несколько и расправил. Это были изорванные листы его красноармейской книги.

«…бернии Новгороде» — прочел я на одном клочке. На другом: «…полка, 5-й роты», на третьем: «…волец, комму…»

Только тогда я понял, отчего подпоручик Морозов рвал красноармейские книги некоторых раненых.

Когда мы подымались к лесу, на опушке несколько офицеров 4-го взвода рыли могилу. Двое сколачивали большой березовый крест.

— И многих убило?

— Без малого — два отделения, — ответил мне поручик Устинов. — Ну и мы ж их перекололи! Всех!.. Впрочем, их там не так уж много было!

— И откуда Туркулу батальон померещился? Да еще третий, огромный такой!.. Рота, и то едва ли!..

— Сволочи! — пробасил третий офицер, поручик Макаров. — Удивляюсь, господа! Словно на Руси у нас своих сволочей мало! Вот сейчас, — смотрите, китайцев каких-то пригнали!

И, наклонившись, он вновь ударил по земле топором. Ель над ним задрожала. С ветвей посыпались шишки.

— На бедного Макара все шишки валятся! — засмеялся поручик Устинов.

Мы уже входили в лесок.

— Нет, брат, снимай и штаны и гимнастерку! Всё, брат, снимай!

Поручик Пестряков сидел на земле, вытянув вдоль корней кривые, как у кавалериста ноги. В руках он держал наган. Перед ним, окруженные офицерами, стояли человек 8 пленных — низкорослых и желтолицых, с редкими, острыми бороденками.

Один уже лежал на земле. Трава под ним краснела.

— Я!.. Подождите!.. Я!.. — подбегая ко взводному, кричал поручик Горбик. — Вози-и-ться?! — И, подскочив к пленным, он ударил одного из них прикладом по голове. — Раздевайся, китайская кавалерия, мать твою в шелк!

— Нэ Китай! — бабьим голосом, закричал, хватаясь за голову, пленный. Нэ Китай!.. Башкирия!

Держа руки над головой, он прыгал под ударами, быстро дергая острыми плечами.

— Моя нэ Китай!.. Моя — Башкирия!.. Нэ… нэ… нэ Китай!

— Умора!

— С ума сойти!

— Ну и публика!.. — хохотали офицеры.

— Ну, раз Башкирия, ничего не попишешь! Одевайся! — сказал поручик Пестряков, вставая.

Но поручик Горбик вскинул в плечо винтовку.

— Вот этого, поручик, этого, — врет! — уж больно на китайца смахивает!

— Да сто-о-ит ли? — Пестряков зевнул. — Пусть дышит, пу-у-у…

Но поручик Горбик выстрелил.

Через лес шел генерал Туркул.

Часа через два вдоль дороги перед лесом уже вытягивались подводы офицерской роты.

Мы спускались с опушки. Около свежего березового креста, бросавшего на дорогу длинную, тяжелую тень, я остановился и, поджидая подпоручика Морозова, оглянулся назад.

За крестом на зеленой лужайке лежали переколотые красноармейцы. У тех, кто не был еще раздет, карманы были выворочены.

— Коммунисты, думали… А у них и махорки нету! — сказал за моей спиной капитан Темя.

— Поручик Морозов!.. Поручик Морозов!.. — крикнул я. — Да идем же!..

Подводы солдатских рот уже медленно двигались к юго-западу.

В цепи за колонией Фридрихсфельд мы лежали с раннего утра.