Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

— Слушай, я так обязан тебе… — и тут замялся, вдруг осознав, что не знает имени Дудко.

— Дмитрий. Друзьям можно просто — Митя, — подсказал Дудко, лукаво покосился на Одуванчика и продолжал: — Между прочим, имею просьбу. Хочу, чтобы ты подарил мне одну штуковину.

— Считай, что та штуковина уже твоя.

Дудко кивнул Одуванчику, тот исчез на несколько минут и явился… с выходным кителем Максима. Но в каком виде был он, этот китель! Весь изрешечен осколками!

Глянул Максим на китель и вспомнил, что еще в самом начале боя один из вражеских снарядов, угодил точно в его командирскую каюту, разорвался там. Пробоина оказалась выше ватерлинии, ее наскоро заделали, чтобы волны не заплескивали, а на целость имущества лейтенанта внимания и не обратили, что вполне естественно в горячке боя; скорее всего, уже сегодня, пока он, Максим, был в штабе дивизиона, матросы и обнаружили это чудо.

Конечно, было жаль, что погублен китель, сшитый специально к выпуску из училища и надеванный считанное число раз, но даже и в том случае, если бы он оказался целехонек, Максим в обмен на реактивные пусковые установки все равно отдал бы его Дудко. Но сейчас непроизвольно вырвалось:

— Да зачем тебе такая рвань?

Дудко ответил без промедления:

— Это моя личная тайна.

Максим пожал плечами.

Ремонт катера с самого первого часа его появления на заводе пошел нормально — не скоростными темпами, но и без раздражающих проволочек. И уже на второй день Максим пришел к выводу, что ему здесь делать нечего: все работали на совесть, да и Мехоношин с Разуваевым оказались чрезвычайно придирчивы даже к кажущимся мелочам. И тогда, сам себе не признаваясь, что его неудержимо тянет в тот дом на Пятой линии, решил сходить в город. Правда, несколько смущало отсутствие выходного суконного кителя, но успокоил себя тем, что сейчас война и только дурак осудит его, увидев во вполне приличном хлопчатобумажном.

Сказал мичману о своем решении, добавив, что катер оставляет на его догляд, — Мехоношин молча козырнул: мол, ваше приказание понял. Зато матросы немедленно полезли с предложениями по ремонту или со своими личными делами, которые, как считал Максим, можно было спокойно отложить на завтра. Так много самого неожиданного вывалилось на него, что в каюту, чтобы хоть немного привести себя в порядок, удалось зайти только под вечер, когда солнце, отстояв свое в зените, быстро покатилось к горизонту, подернутому голубоватой дымкой.

В каюте Максим прежде всего увидел суконный китель. С новенькими нарукавными нашивками лейтенанта и с надраенными до белизны пуговицами, он на плечике висел напротив двери в каюту. Максим догадался, что этот китель матросы получили на базе взамен того, истерзанного осколками. Может быть, в те самые часы, какие он провел в штабе дивизиона, отчитываясь за поход.

Особенно же умилил значок ГТО второй ступени, прочно сидевший на отведенном для него месте. В училище не было принято украшать грудь различными значками, но этот с гордостью носили все. Как свидетельство мужской силы и ловкости, готовности на любой труд или на смертный бой.

Значок Максима, если не обманывала память, был искалечен одним из осколков. У этого — ни царапинки. Словно только сегодня его достали из коробочки. Но думать о том, откуда он, этот значок, сейчас не хотелось. Отказаться от него — не было ни сил, ни желания. И, решив все эти вопросы оставить на потом, Максим, переполненный благодарностью к матросам, вышел на верхнюю палубу бронекатера. Намеревался хотя бы кому-нибудь одному сказать слова, рвавшиеся из души, но матросы работали нарочито усердно, ни один из них даже не покосился в его сторону.

Что ж, и это понятно: хотите тайком полюбоваться на свою работу, тайком разделить с командиром его радость…

Вышел за проходную завода — случилось как-то так, что ноги вроде бы бездумно вынесли его сначала на набережную Невы, а потом и к дому, половина которого лежала грудами битого и задымленного кирпича.

Шагая через две ступеньки, взлетел на третий этаж, потянул на себя знакомую дверь, в душе опасаясь, что она закрыта, но дверь охотно пропустила его в прихожую. Здесь он сразу же увидел вешалку. Всего на четыре пальто, но настоящую вешалку. И с удовольствием положил на нее фуражку. А потом, одернув китель и ладонями пригладив волосы, костяшками пальцев осторожно стукнул в дверь знакомой комнаты.

— Входите, она открыта, — ответила Аля.

Максим вошел. Оказывается, и здесь изменения: у окна, выходившего во двор, теперь стояли довольно приличный стол и три несколько обшарпанных стула; и платья Али висели на плечиках.

Увидев Максима, Аля спрыгнула с подоконника, растерянно посмотрела на тряпку, которой недавно протирала стекла окон, вспыхнула, казалось до корней волос, и сказала:

— Здравствуйте, Максим… И большое вам спасибо.

— Нельзя ли уточнить, за что? — весело спросил Максим, которому почему-то было хорошо и от присутствия Ляли, возившейся со своей куклой, и оттого, что Аля оказалась дома и занималась самым обыкновенным житейским делом.

— За стол, за стулья и… вообще за все.

— Как говорят дипломаты, уполномочен заявить, что к указанному не имею ни малейшего отношения. Готов под присягой подтвердить, что говорю правду, правду и еще раз правду!

На лице Али растерянность, недоумение; чувствовалось, она хотела верить Максиму, но что-то мешало ей. Зато Ляля не сдалась, она сказала с детской непосредственностью:

— Нет, все это ты прислал. И вообще будешь помогать нам. Так сказал тот дядя.

— Какой дядя?

— Который велел тебе не торопиться.

Медведев! Комиссар Медведев!.. Значит, пока они выполняли задание, он от имени его, Максима, побывал здесь…

Затянувшуюся и несколько неловкую паузу прервал решительный стук в дверь, и почти сразу же на пороге комнаты возник Дудко. Он шагнул к Але и несколько церемонно представился, театрально склонив голову:

— Дудко. Дмитрий. Так сказать, сослуживец и друг Максима.

Аля, разумеется, назвала свое имя, но руки не подала, сославшись на то, что минуту назад занималась приборкой.

А Дудко не давал опомниться, он продолжал напористо, продолжал тоном человека, которому дорога каждая минута:

— Надеюсь, вы готовы?

На лице Али читалось только недоумение. Да и Максим не мог вспомнить, к чему они должны были быть готовы.

— Неужели, Аля, он так ничего и не сказал вам? — возмутился Дудко. — Посмотрите внимательно на мой китель. Надеюсь, видите его многочисленные шрамы? Так вот, в этом кителе Максим был в недавнем бою. Скажите, разве это не чудо, что он не только жив, но даже и не ранен? Чудо. Да еще какое. Нужно или нет достойным образом отметить этот исторический факт? Как говаривал известный адмирал Макаров: «Непременнейше». И сегодня мы, друзья Максима, собираемся по этому поводу. А это чадушко специально убежало вперед, чтобы предупредить вас, пригласить на нашу скромную вечеринку… Догадываюсь: Максим и словом не обмолвился о цели своего сегодняшнего визита. Что ж, этого и следовало ожидать: он у нас, в Охране водного района, самый скромный командир. После меня, конечно.

— Что после вас — это бесспорно! — засмеялась Аля, почти не выбирая, взяла одно из платьев — голубенькое с белыми разводами, висевшее на плечиках за дверью, и выскользнула из комнаты, бросив уже из коридора: — Извините, мне нужно привести себя в порядок.

Исчезла Аля — наступило неловкое молчание, тягостное тому и другому. Максим злился на Дудко за его развязную болтовню и в то же время прекрасно понимал, что стал невольным участником спектакля, разработанного матросами до мелочей. И их неожиданная активность, когда он изъявил желание сходить в город, преследовала одну цель: выиграть время, необходимое для того, чтобы выяснить, дома ли Аля, и известить Дудко о том, где и когда он сможет перехватить его, Максима. А Дудко, считая себя в принципе правым, все же опасался, что чуть-чуть переборщил и обидел Максима, что никак не входило в его планы.

Затянувшуюся паузу, тягостную для обоих, прервала Ляля. Она подошла к Дудко, угрюмо сидевшему на стуле, и сказала:

— Бедненький. Ему, наверное, было очень больно.

Дудко не понял ее, он спросил:

— Кому — ему?

— Ему, — ответила Ляля и погладила ладошкой рукав кителя, погладила там, где штопка была наиболее заметна.

Не было вечеринки, обещанной Дудко, все произошло во много раз проще и приятнее. Просто Дмитрий, весело балагуря всю дорогу, привел их в дом на Зверинской улице, своим ключом открыл дверь квартиры из двух комнат и познакомил со своим старшим братом-погодком, который, как скоро выяснилось, был командиром эскадрильи штурмовиков, а сейчас «отбывал» три дня отпуска, «пожалованного» командованием за последний боевой вылет; «отбывал» и «пожалованного» — его собственные слова.