Андрей Бронников - Девятая рота. Факультет специальной разведки Рязанского училища ВДВ

Лейтенант Нафиков посмертно был награжден орденом Ленина.

В такую мерзкую погоду случилось заступить нам в караул. Хуже придумать было невозможно. Я заступил караульным второго первого поста, в который входили в основном склады артвооружения и боеприпасов. Это было самое угрюмое место. С трех сторон он был окружен лесом, с северной стороны — уходившим в глухие мещерские чащобы. Этот пост всегда проверялся ответственным офицером и дежурным по учебному центру.

Достоинств и преимуществ, с точки зрения службы часового, у этого поста не было. Даже сморчков здесь можно было собрать меньше всего, а ввиду пожароопасности приходилось почти при каждой проверке едва ли не дважды в сутки бегать с огнетушителем, изображая тушение пожара.

Зимой завывание ветра при низкой облачности, зловещий шум темного леса, жалобный скрип тусклых лампочек слабого освещения вдоль ограждения из колючей проволоки создавали атмосферу сродни той, что испытывает ребенок в темном зале кинотеатра при просмотре кинофильма «Вий». Даже будучи курсантом четвертого курса, мне приходилось преодолевать пусть не страх, но напряженное ожидание внезапных неприятностей.

Лейтенант Нафиков

В центре курсант Куба

Первая смена, второе заступление на пост, глубокая ночь. Даже в те спокойные времена хотелось дальние углы периметра поста проскочить как можно быстрее. Пост был оборудован по всем правилам и наставлениям караульной службы, но чувствовал я себя, как в обезьяннике. Дело в том, что часовой нес службу между двумя заборами из колючей проволоки. Приходилось вышагивать по освещенной тропинке, а к внешнему забору вплотную подступала темень. Таким образом, часовой был как на ладони для всех, сам же не видел вокруг ничего и никого.

Нам, как уже достаточно подготовленным диверсантам, было понятно, что лучшей ситуации, чтобы нейтрализовать часового, и придумать невозможно. Буквально с пяти шагов одного пистолетного выстрела с насадкой бесшумной стрельбы из мрака ночи достаточно, чтобы уничтожить часового, а затем проникнуть на уже никем не охраняемый объект и хозяйничать там до заранее известного времени прибытия караульной смены.

Телефонная связь находилась при входе на пост, на каждом углу периметра был оборудован окоп для стрельбы стоя, но при умелом нападении на охраняемый объект в них не было ни смысла, ни необходимости.

Каждый из нас знал примерное время, которое требовалось для преодоления одного круга по периметру поста, и поэтому обычно считали круги, а не минуты. Так гораздо легче коротать время до смены.

Я старался ходить медленнее, чтобы обмануть себя. Вокруг лежал первозданный снег, что облегчало задачу, с каждым кругом я просто осматривал подступы к забору на предмет появления следов в глубоких сугробах. Таковых, естественно, не было. Шанс получить пулю из кустов, откровенно говоря, был нулевой, но, тем не менее, приходилось бороться с собой, со своими страшными фантазиями.

До смены оставалось менее часа или два круга вокруг складов. Я медленно брел, изредка бросая взгляд в темноту. Пробирал холод, шинель плохо защищала от мороза, но зато была свобода действий и хороший обзор. В тулупе часовой походил на чучело, у которого обзор был ограничен сектором высоко поднятого воротника.

При очередном круге я только-только преодолел участок дороги, миновал телефонную точку и свернул направо, в сторону самого темного участка… Вдруг глухой удар пули о дерево, а затем специфический звук рикошета совсем близко от меня заставили меня вздрогнуть, и в то же мгновение я упал на снег, прополз по тропинке десяток метров и ящерицей свалился в окоп на самом углу забора. То, что это была пуля, я догадался сразу, но кто в меня стрелял? В том, что целили именно в часового, тоже не было сомнений; если бы не молодая сосенка прямо передо мной, то попадание было бы точным.

Передернув затвор, я затаился, безрезультатно вглядываясь в темень леса. Пробираться к телефону я не отважился. Вернее, это было бы неправильно. Через тридцать минут ожидалась смена, поэтому безопаснее оставаться в окопе, чем еще раз подставиться невидимому стрелку. Я лишь изредка оглядывался назад, стараясь сделать это незаметно, только для того, чтобы проконтролировать освещенные двери складов.

Через полчаса сквозь завывание ветра я услышал шум приближающейся смены. Как правило, часовой ожидал караульных возле входа, рядом с телефонной точкой, и сейчас, видимо, разводящий забеспокоился, не увидев часового ни у ворот, ни на периметре поста.

— Часовой! — услышал я знакомый голос Сани Зай-кова.

— Шура, я тут! — мгновенно отозвался я, выбираясь из окопа.

— Ты что там забыл? — продолжил расспросы Зайков.

— У меня патрон в патроннике, — вместо ответа сообщил я.

После разряжания оружия я поведал свою историю. Теперь после того, как нас стало пятеро, мысль о том, что целили именно в меня, показалась глупой. Однако более или менее реальной версии тоже не находилось. Единственное, что мы смогли придумать, так это рикошет с директрисы, где сейчас проходили ночные стрельбы, но и это представлялось невероятным, потому что огневой рубеж находился гораздо севернее периметра поста, а уж мишенное поле и подавно.

Преодолевать расстояние в несколько десятков метров по сугробам до дерева не стали, но и с того места, где я на тот момент находился, была видна щепка, которая висела возле выходного отверстия пули.

В конце концов, все свелось к шуткам, но я не думаю, что у караульного, который меня сейчас должен был поменять, такое настроение осталось после того, как мы выдвинулись на следующий пост, а он, будучи уже часовым, остался в ночи один. Начальству докладывать тоже не стали и тем все дело и закончилось.

Через много лет в Интернете я прочитал воспоминания выпускника 1982 года о том, как примерно в это время их третий взвод, который и находился в тот приезд вместе с нами, возвращался с ночных стрельб и развлекался, расстреливая остатки патронов по лесу. Не уверен, что это был тот самый случай, но разгадка стала очевидной. С дороги, по возвращении со стрельбища, палить можно было только в этом направлении — в сторону поста.

Загадкой только осталось, как пуля умудрилась, преодолев около трехсот метров по густому лесу, минуя все препятствия, попасть в молодую сосенку только в трех метрах впереди меня.

Годы, проведенные в казарме, сыграли свою роль. Уклад жизни стал настолько привычным, что об ином, может, и мечтали, но по-другому себя уже не мыслили. Физическая подготовка каждого из нас заметно выросла. Ваш покорный слуга, будучи одним из самых дохлых во взводе, перед госэкзаменами делал пятнадцать выходов силой на перекладине, из них почти половину сразу на обе руки.

Мы кое-как доучивались, выезжали на стрельбы, играли в карты на самоподготовке, занимались спортом по мере желания, ходили в караул по мере необходимости, изредка бегали в самоходы, да и то по делу, например, сфотографироваться на удостоверение инструктора по ВДП или в цивильную парикмахерскую. Изредка попивали водочку, но тоже в основном по поводу, не без причины. Было все равно: спать или не спать, как и чем питаться, мерзнуть, мокнуть или дремать в кузове машины.

Многого из того, что мы теперь умели, не было в программе обучения. Например, упомянутое уже мной каратэ кёкусинкай. Владение ножом или саперной лопаткой отрабатывалось в свободное время, передавалось от старших к младшим, а истоки, я подозреваю, лежали где-то за линией фронта времен Великой Отечественной войны.

Программа обучения также подходила к своему логическому завершению, и это уже чувствовалось. Капитан Оверчук в начале урока рассказывал об армейском укладе жизни в Китае, разумеется, на китайском же языке, а потом обсуждал с нами проблему — какими обоями ему поклеить гостиную в новой квартире, но только уже на русском, и даже демонстрировал образцы.

Преподаватель военного перевода капитан Курков иногда вместо занятий приносил нам свежие номера китайской газеты «Женьмин жибао», бросал на стол и уходил, а мы с увлечением читали о том, как «советские оккупанты» воюют в Афганистане. Меня, правда, больше интересовали объявления из культурной жизни Пекина на последней странице газеты или их телевизионная программа.

Преподаватель военного перевода майор Курков

Ротные офицеры тоже перестали докучать дисциплиной, очевидно, полагая, что теперь уже не стоит тратить на нас время и нервы, но старались удержать от крупных «залетов» для нашего же и своего блага. Только непримиримый полковник Ашихмин продолжал воспитывать уже более чем воспитанных и взращенных им самим курсантов, да и то уже из последних сил. Однажды при очередном выезде нас поселили в каком-то гостевом домике на задней линии учебного центра, где мы проспали даже завтрак, и заинтересованный Ашихмин пошел нас искать. Нашел. Отворил дверь, взревел как бык, затопал ногами и убежал. Мы тоже следом за ним на всякий случай смылись, чтобы не подводить нашего замкомвзвода Юру Козлова, правда, было уже поздно.