Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой

– Давайте, дальше сам, – протянул руки к оружию Зыков.

С ППШ оказалось еще хуже – автомат был в чрезвычайно запущенном состоянии. Марков долго с ним возился. Наконец пересчитал патроны. Их оказалось штук сорок. Покачав головой, снарядил и взвел наполовину заполнившийся по кругу диск.

– У тебя сколько? – повернулся к Зыкову.

– Две обоймы, – с полуслова понял старый сибиряк. И, виновато поглядев на свои жутко кровоточащие руки, протянул винтовку Маркову. – Зарядите мне пяток, я сам не смогу. А вот пяток подряд, ежели что, отшмаляю…

Едва они закончили приводить в порядок оружие, где-то со стороны холмов вниз по течению послышался лай собак.

– Село? – с надеждой впился взглядом в Маркова Прохор.

Они напряженно прислушивались еще несколько мгновений. Взлетевшая вверх совсем рядом сигнальная ракета рассеяла все сомнения – это облава. Теперь собачий лай слышался сзади и слева. А справа также неспешно катила свои воды река…

Они посмотрели друг на друга.

– Спасибо, что дали мне умереть человеком, Егорий Владимирыч, – проговорил Зыков и сжал кулаками винтовку. Из растрескавшейся кожи с обратной стороны ладоней брызнули во все стороны струйки крови. Прохор даже не поморщился.

– Не хорони себя раньше времени, Проша. – Марков закинул за спину вещмешок и взвел затвор автомата.

Собачий лай сзади приближался. Уже можно было различить топот множества ног по берегу и бряцанье оружия.

– Унтер-офицер Зыков! – привычно окликнул Марков.

– Я!

– Прорываемся вдоль берега вперед. Без команды не стрелять. Все, с Богом!

Они поднялись на ноги и заскользили с холма вниз к реке. Навстречу им за кустами замелькали фигуры в белых полушубках с малиновыми погонами.

– Взво-од, в цепь! – отчаянно блефуя, закричал Марков.

– Правый фланг, подтянись! – фельдфебельским басом на бегу рыкнул от берега Зыков.

– Фронтовики, фронтовики, – испуганно понеслось от кустов.

Фигуры в малиновых погонах дрогнули и подались назад, к прибрежной низине. Совсем рядом хрустнула ветка. Марков машинально повернулся и увидел в десятке шагов слева от себя двух молоденьких солдатиков, опустивших винтовки и испуганно глядящих на них во все глаза. Его бросило в жар. Он с ходу дал короткую очередь, специально забирая высоко над их головами. Мальчишки повалились на землю, закрыв головы руками. Марков и Зыков пронеслись мимо них дальше. Впереди было открытое пространство, на границе которого перегруппировывались белые полушубки. Сзади отчаянно лаяли собаки. Вскоре оттуда, у них за спинами, раздалась стрельба. Над головами засвистели пули. Начали по ним стрелять и с фронта.

– Огонь! – прокричал Марков, поднимая автомат вверх и давая длинную очередь веером.

Быстро глянув на него, все понял и выставил винтовку под углом в сорок пять градусов Зыков. Один за другим прозвучали его пять гулких винтовочных выстрелов. Пули ушли в небо.

Третий раз пуля ударила Маркова в левое предплечье. Он пошатнулся, выпрямился снова, перехватил автомат и отдал последнюю в своей жизни команду:

– Держать равнение!

Тот десяток шагов по снегу вдоль берега они сделали с Зыковым плечо к плечу. По ним стреляли со всех сторон. Что-то отчаянно кричал Прохор, держа винтовку наперевес. Марков с удивлением осознал, что тот ревет «Сибирских стрелков 1914 года».

– «… шли на бой сибиряки», – разобрал Марков рядом под огнем и подхватил на тот же мотив написанный уже в гражданскую марш Дроздовского полка.

– «Для спасения народа …»

– «Волнам Рейна и Дуная…», – прогудел Зыков и вдруг споткнулся, подкошенный пулей.

– «Исполняя тяжкий долг…», – прошептал Марков, успев обернуться на раскинувшего руки, словно обнимавшего берег, товарища и пройти еще два шага вперед.

Принятая в грудь автоматная очередь опрокинула его в снег. Марков лежал на спине и совершенно не чувствовал боли. Быстро-быстро пробежали обрывки картинок прожитой жизни: две великие войны, гражданское противостояние, радостные юнкера-»павлоны», они с Лукиным, маленькие кадетики Симбирского корпуса в белых косоворотках и черных брючках навыпуск. «А как же Лиза и Ваня?» – вдруг попыталось уцепиться за эту мысль уплывающее сознание. Отчаянно захотелось, чтобы Ваня непременно вернулся. Кровь вытекала из-под спины и растапливала вокруг Маркова свежий пушистый снег. Может быть, впитавшись в родную землю, она поможет зарастить разлом? Ведь сегодня они никого не убили, он это знал точно. А убивать, оказывается, гораздо тяжелее, чем быть убитым…

«Ты так устал, Егорка», – протянула вдруг руки к Маркову откуда-то сверху мама. Марков увидел себя на речке маленьким мальчиком в закатанных штанишках, как много-много лет назад. И где-то высоко над берегом притаился скрытый зарослями малины и облепихи их большой рубленый дом. А сказали, что его больше нет. Как так? Ведь он же сейчас дома.

«Пойдем, Егорка», – позвала мама. Так называла его только она. Он выскочил на берег и припустил к ней со всех ног…

Поздней осенью 1955-го года пассажирский поезд подходил к маленькому полустанку в тридцати верстах от станции Кайранколь.

– Спасибо, дяденька. – Девочка лет восьми со счастливым видом понеслась по вагону, держа в руках карандашный рисунок, на котором был изображен луг с пасущимися коровами и лошадьми. – Мама, мама, гляди какой рисунок! Прямо как настоящие…

– Дядя, нарисуйте мне танк, – протянул всю дорогу развлекавшему детей рисунками пассажиру четвертушку бумаги очень серьезный мальчик.

Пассажир оглядел его внимательным взглядом и отрицательно покачал головой:

– Давай, дружище, чего-нибудь не военное…

Поезд стоял здесь всего две минуты. Подхватив фанерный чемоданчик, пассажир вышел из вагона на пустой перрон. Поставил чемодан на деревянный настил, откинул со лба рыжеватую челку и достал из кармана пачку папирос. Закурил, оглядел окрестности чуть зеленоватыми глазами. Ему было едва ли многим больше тридцати пяти лет, но коротко стриженные виски блестели на солнце сединой с оставшимися небольшими вкраплениями рыжего цвета. Он не был на этой станции почти двадцать лет. За плечами были война, плен, три неудачных попытки побега из немецкого концлагеря, затем десять лет лагерей советских. И вот теперь он возвращался домой, туда, откуда провожала его, тогда совсем еще мальчишку, в военное училище матушка. Он ничего не знал о ней с самого начала войны, но очень надеялся, что она до сих пор живет там, куда они в очередной раз так внезапно переехали из маленького уральского городка. Теперь он понимал, зачем. Но это ровным счетом ничего не меняло – ведь он вернулся домой. Он подхватил чемоданчик и зашагал по равнине в сторону далекого села, прятавшегося где-то на линии горизонта, где смыкались воедино небо и степь.