Талгат Бегельдинов - «Илы» атакуют

— С ума спятил, — отвечает он. — Ночь, затемнение, а ты хочешь огонь разводить. Увидят немцы сверху — разбомбят.

Все же на первой остановке я выпрыгиваю из вагона и без труда разыскиваю какой-то поломанный штакетник. Растапливаем печурку. Из углов к нам начинают подходить люди. А мы-то думали, что вагон пустой!

Смотрю, сидит в сторонке девушка. Шинелька на ней, ушанка, сапоги. Смотрит на тех, кто ближе к печке примостился, с какой-то грустью. Видно, замерзла, а протиснуться вперед стесняется. Раздвинул людей, поместил девушку ближе к огоньку. Ба, да это же авиатор: на шинели голубые петлички с крылышками! Разговорились. Достали мы с Сергеем хлеб, консервы. Зина — так звали девушку — вызвалась быть хозяйкой. Ловко нарезала хлеб, разложила его на вещмешке, сахар достала, кружки.

Все расспрашивала меня, кто я и откуда. О себе сказала, что служит в авиации радисткой сама с Украины, из-под Полтавы. Там, в оккупации, остались мать с отцом, маленький братишка. Всплакнула. Мы ее успокоили как могли.

А поезд идет и идет. Проносятся контуры полуразрушенных зданий. Здесь прошла война. Это она оставила глубокие раны, разбросала братские могилы, опалила огнем жилища и сады.

Состав остановился у развалин какого-то строения. Припорошенные снегом воронки, исковерканные рельсы, обломки вагонов и — точно надгробные памятники — печи и трубы сожженных домов.

Распрощались с Зиной, пожелали друг другу счастья. Она дала свой адрес. Дальше пошли фронтовые дороги, разбитые проселки, непролазная грязь, схваченная лютым в тот год морозом.

Село Андриаполь. Здесь расположен штаб штурмовой авиационной дивизии, которой командует Герой Советского Союза полковник Каманин. Тот самый легендарный летчик, который вел звено «Р-5» на спасение челюскинцев. Он уже был лейтенантом, когда я в трусишках бегал по пишпекским улицам. Сердце замирает от сознания, что буду воевать вместе с таким знаменитым авиатором.

Слезли с машины, идем улицей села. Холодно. Натянули пилотки на уши. Ботинки и обмотки — плохая защита от декабрьской стужи. Наконец добрались до штаба, доложили. Офицер посмотрел на нас, прочитал документы.

— Замерзли? — почему-то очень строго спросил он.

— Никак нет! — в один голос рявкнули мы с Сергеем.

— Ладно. Отогрейтесь, а потом идите в Обруб. Это недалеко, через аэродром. Спросите командира полка Митрофанова. Ясно?

— Ясно!

— Исполняйте.

Что же исполнять? Греться или идти? Мы решили, что лучше всего скорее добираться до полка. Тронулись в путь. Едва дошли до аэродрома, как раздался грохот выстрелов.

— Ложись! — крикнул Чепелюк.

Лежим в канаве носами в снег. Проходит несколько минут, грохот не прекращается. Поднимаем головы. Ничего нельзя понять. Вдруг видим направляется к нам человек. Лежим, ждем.

— Что, соколики, отдыхаем? — обращается человек.

Молчим.

— Вы с какой целью здесь? Куда путь держите?

Объясняем.

— Угу, все понятно. Вставайте, братки, вставайте. Ничего страшного нет. Зенитки ведут заградогонь. Идите, а то носы отморозите.

Красные не столько от холода, сколько от смущения, поднимаемся, отряхиваем снег и идем в Обруб. Собственно говоря, смущались мы зря. Ведь ни разу в жизни не слышали орудийного выстрела, а тут сразу десятки. Любой, пожалуй, струхнет.

Входим в дом, где разместился командир полка. В просторной комнате полумрак, на столе чадит коптилка.

— Старший сержант Чепелюк прибыл в ваше распоряжение для прохождения службы! — четко произносит Сергей.

— Добро, — Митрофанов выходит из-за стола. — А кто это там еще?

Выбираюсь из-за широкой спины товарища и докладываю.

— Ишь ты, — поражается моему звонкому голосу командир полка. — Силен! Сколько имеете налета на самолете «ИЛ-2»?

— Одиннадцать часов.

— Не густо. А годов тебе сколько?

— Девятнадцать.

— Так, значит, уже совершеннолетний. И то слава богу. Идите оба к командиру третьей эскадрильи. Скажите, что я вас к нему послал.

Вышли на улицу, а куда идти — не знаем. Уже совсем стемнело. На счастье, встретили группу летчиков, спросили. Пилоты с интересом посмотрели на наши куцые шинеленки, ботинки, обмотки. Рассказали, как найти командира третьей эскадрильи старшего лейтенанта Шубина.

Нашли, вошли в дом, и едва доложили, как из угла комнаты послышался голос:

— Чепелюк! Ну, конечно, он. Серега, здорово!

Оказалось, что Сергей встретил своего друга еще по довоенным временам. И Чепелюк остался в эскадрилье, а меня ждало разочарование.

— Иди в первую эскадрилью к капитану Малову, — напутствовал меня Шубин, — у него летчиков не хватает.

Пошел дальше по деревне. Нашел. Доложил.

— Кто прислал? — спрашивает Малов.

— Командир третьей эскадрильи.

— Иди во вторую, там летчиков маловато, а у нас полный штат.

Вышел на улицу и едва не заплакал от обиды. Что же это такое? Так рвался на фронт, а оказывается, что никому здесь не нужен. Может быть, пойти к командиру полка? Нет, схожу все-таки во вторую эскадрилью, а уж потом…

С трудом отыскал нужный дом. Обмел веником снег с ботинок и обмоток. Открыл дверь и остановился в нерешительности: к кому обращаться? Сидят в темноте люди вокруг печурки и едят картошку. Ни к кому не обращаясь, доложил.

Поднялся один из летчиков.

— Я командир. Моя фамилия Пошевальников. Прибыл, говоришь? Вот и хорошо. Садись есть картошку. Садись, садись. Да разуйся, ноги погрей.

Уселся к огню, взял картофелину, а очистить не могу — пальцы от холода одеревенели. Пошевальников помог, а тем временем расспросил, кто я и откуда. Все рассказал ему. И о том, как сегодня гоняли, тоже.

— Вот чудаки, — помотал головой командир эскадрильи. — От такого парня отказались! Останешься у нас.

Поели, стали укладываться спать. Заметив свободную кровать, я направился к ней.

— Подожди, — на плечо легла рука Пошевальникова, — сюда нельзя. Сегодня поспишь на печи с ребятами, а завтра устроим как следует.

Потом я узнал, что в тот день хозяин кровати не вернулся с боевого задания на базу, На его месте не полагалось спать сутки. Кто установил такое правило? Неизвестно. Но оно всегда соблюдалось свято.

Утром командир приказал переодеть меня. Я облачился в меховой комбинезон, унты, получил планшет и карту. Пошевальников снабдил литературой.

— Сдашь зачеты и будешь летать, — сказал он.

Все ушли на аэродром, на полеты. Сижу в избе один, читаю, изучаю карту. Так прошел и следующий день. Наконец я заявил, что готов сдать зачет по изучению района боевых действий.

— Штурман, прими!

Я на память быстро начертил район боевых действий, рассказал, что к чему.

— Ого! — изумился штурман эскадрильи. — Молодцом. Завтра выйдешь на полеты.

К вечеру собрались летчики. Я к ним с расспросами о войне, о полетах. Молчат пилоты — опять в полку потеря. Потом Пошевальников усадил меня рядом и подробно рассказал о сегодняшнем дне, о том, как под Торопцом погиб товарищ.

Утром вышел на полеты. Командир полка приказал тренироваться на «ПО-2» и «ЯК-12» несколько дней. Затем инспектор дивизии по технике пилотирования принял зачеты.

— Можно пускать на тренировочные полеты на боевом самолете, — заключил он.

— Полетишь? — спросил Митрофанов.

— Хоть сейчас, товарищ майор.

— Без инструктора?

— Да.

— А самолет не разобьешь?

— Никак нет, не разобью.

— Ну, добро. Видишь, вон там стоит самолет? Иди, прими его у механика и прирули к старту.

Подошел к «ильюшину». Весь-то он изрешеченный, весь в заплатках и латках. На стабилизаторе цифра тринадцать. Между прочим, забегая вперед, я должен отметить интересное совпадение. На тринадцатом я первый раз летал на боевое задание. На самолете с таким же номером я закончил войну, летал на Берлин и в Прагу. Чего после этого стоят разговоры о том, что «чертова дюжина» приносит несчастье?

Итак, подошел к самолету. Из кабины вылезает механик. Передаю ему приказ майора. Механик смеется.

— На нем никто не летает.

— Ничего, я полечу.

— А в бога веришь? Номер видал?

— Не верю ни в бога, ни в черта.

— Смотри, сержант, его зенитки любят. Кто летит — тот новые дыры привозит.

— Ладно. От винта!

Мотор работает чисто. Молодец, механик! Значит, он не только подтрунивать умеет.

Подрулил. Командир полка приказал произвести разбег, но не взлетать. Исполнил.

— Один полет по кругу, — говорит Митрофанов и приказывает выложить «Т».

Взлетел, набрал высоту. Сердце поет. Еще бы, лечу на боевом самолете! Лечу на фронте! Лечу один! Точно рассчитал и сел на три точки у «Т». Даже сам удивился, как это здорово получилось. Смотрю, командир показывает: еще, мол, один полет. Повторил. Потом еще раз.