Дмитрий Быков - Живой

Погода была прекрасная, лучше не бывает, еще не жарко, свежо, небо синее, и где-то струится вода. Какое счастье — вода. Во рту у Кира было абсолютно сухо и очень, очень отвратительно. Он с трудом поднял голову от стола. Сумка на месте, куда же денется сумка? Кто же будет грабить солдата? И шашка на месте, кому нужна шашка? Что делать с ней дома? Повесить на ковер. Будет мать выбивать ковер, как вчерашняя тетка… Почему все бабы становятся тетками? Где это у них записано, в каком генетическом коде? Таня тоже будет тетка, будет выбивать ковер… Если Таня вообще где-то есть… Неужели и Оля будет тетка?

Кир повернул голову: около гаража стоял начфин. Рядом лежал шланг, из шланга текла вода. Кир выполз из-за стола и, хромая сильнее обычного, проковылял к шлангу. Вода была, конечно, техническая, с мерзким резиновым привкусом от шланга, но он впитывал ее, как губка.

— Эй, ты чего? — спросил начфин. Он узнал Кира.

— Ничего, — сказал Кир. — Пью. Нельзя?

— А домой чего не едешь?

— Сегодня поеду.

С утра, в гражданке, начфин казался еще толще и наглей. Офицер, блядь. С такими офицерами мы много навоюем. Такому офицеру закатки делать, маринады. За спиной начфина виднелись ряды банок, которыми вперемешку с запчастями были уставлены полки в гараже. Запаслив.

— Что ты тут шляешься, я не пойму? — опять спросил начфин.

— А что? — спросил Кир и закурил. Начфин нехорошо, типа с осуждением, посмотрел на пачку «Парламента».

— Разбогател, — сказал начфин.

— Курите, — предложил Кир.

— Мы такого не курим, — сказал начфин. — Нам чего попроще.

Этого ему говорить не следовало. Попрекать Кира, на котором сам же начфин наварил десять кусков, — было совсем, совсем не нужно. Кир почувствовал, как внутри поднимается, ворочается, побулькивает ярость. Та, которой он не владел, которая им владела, если уж на него накатывало.

— Ты бы с деньгами тут не шлялся, — сказал начфин. — А то много всяких…

— Каких? — спросил Кир.

— Всяких, — повторил начфин. Он не понимал, чего ждать от солдата и чего тот вообще приперся.

— Это таких, что на солдатиках любят навариться? — спросил Кир. — Вроде вас, товарищ майор?

— Ты чего? — не понял начфин. Он действительно в первый момент не понял, что солдат может до такой степени оборзеть.

— А на взводном нашем вы сколько наварили? — тихо спросил Кир. — Смертных, я имею в виду? Вы со смертных тоже процентик имеете?

— Ты свое получил? — так же тихо спросил начфин. — Тебе выплатили? Вот и не тявкай.

— Да мне столько не надо, — дурашливо сказал Кир.

Эту его дурашливую манеру хорошо знали во взводе и старались от него отстать, когда он начинал так разговаривать. — Мне столько много. На вот, товарищ майор. Не жалко.

Он вынул из сумки пачку и швырнул на мокрый капот.

— Еще хошь? И еще не жалко!

Он достал вторую пачку, с изумлением чувствуя, что действительно не жалко. Какая-то словно анестезия на него навалилась. Никаких чувств, одно веселье. Все глушила злость, такая злость, что Кир ее даже не чувствовал. Он из нее состоял.

— Ты деньги не швыряй! — закричал на него начфин. — Из-за таких, как ты, смертные кому-то не достались! Ишь, расшвырялся. Вояки за бабки. Ко мне тоже вчера один подходил — сколько мне будет за контузию, а сколько за ранение? Мы еще проверим, кто тебя ранил. А то тут много молодцов, ходят с самострелами… Воевал он. Я знаю, как вы там воюете. Мародерка одна и баб насиловать…

Кир пошел на него, но майор легким движением пихнул его в грудь. Кир рухнул, потому что с похмелья и так не очень хорошо стоял на своих полутора ногах. Вдобавок земля перед гаражом напиталась водой, была скользкая.

Это падение его ненадолго отрезвило. Тут бы начфину и отстать. Но он увидел, как Кир возится в грязи, и попытался ему помочь. Кир стал собирать деньги. Начфин молча смотрел, как он ползает перед капотом.

— Слышь, воин, — сказал он. — Может, тебе реабилитация нужна?

— Какая реабилитация? — спросил Кир.

— Ну, после войны. После ранения. Чтобы в себя пришел. Не хочешь? Это можно.

— Вы, что ль, реабилитировать будете?

— Почему я? — Начфин не обиделся. — Есть люди. Я тебя устрою.

Он сунул Киру маленький картонный прямоугольник — визитку. Кир вскользь глянул, усмехнулся: визитка была по краям окаймлена золотом. Визитка, охуеть можно. Он не глядя сунул ее в карман, к другим бумажкам.

— Сколько будет стоить?

— Двести баксов, по старой дружбе. Так-то оно дороже, но тебе — двести.

— Шесть штук типа?

— Чуть поменьше. Зато психолог… а? Перестанешь хоть на людей бросаться.

Говорить про старую дружбу уж точно не следовало.

Кир засветил ему в зубы справа и тут же добавил слева; майор не глядя схватил старый табурет и замахнулся, но Кир ушел от удара, табурет не попал по голове, а только скользнул по плечу. Этого, однако, хватило, чтобы Кир пошатнулся. Тут он, сам не понимая, что происходит, схватил идиотскую шашку, торчащую из сумки, и вытащил ее из ножен.

Со стороны, наверное, это выглядело смешно, но смотреть было некому и смеяться тоже. Майор отступал в глубь гаража, Кир шел за ним.

Дети их не замечали — прыгали во дворе, опять считались, опять лезла в ухо идиотская мандаринка по имени Иринка.

— Ты чего, воин, — хрипло шептал начфин, — ты на кого… Ты знаешь, что тебе будет?

Может, Кир бы еще и одумался, и выбросил бы к ебеням эту шашку, и ничего не сделал бы начфину, но тот сунул руку за спину, схватил там не глядя одну банку с помидорами и метнул прямо в Кира.

Это была уже третья вещь, которую делать не следовало. Кир совершенно не думал убивать начфина. Он просто обозлился, что тот еще швыряется. В разведроте ведь как? В разведроте долго думать не полагается. Пока ты думаешь, с тобой уже поступят сообразно шариату. Еблом можно щелкать где угодно, только не в разведроте.

— Ты на роту не кати, — сказал Никич. — Вот я из разведроты, и что? Я разве убил начфина? Или Игорь?

— Вы не успели, — сказал Кир. — Вы бы тоже его убили, клянусь, мужики. А главное, я же не убивал. Я ткнул ему в глотку, и все. Я думал, она тупая.

— Сбоку тупая, а на конце острая, — сказал Игорь. — Я знаю, у отца была такая. Мы ее потом при переезде потеряли.

— Ты ему в сонную попал небось, — предположил Никич.

— А хуй его знает, куда я ему попал. Он захрипел — и брык! Я сначала думал — откуда столько кровищи натекло? А потом гляжу — там же банки попадали. Он так и лежал в помидорах.

— Долго хрипел-то? — поинтересовался Игорь. — Когда трахею перережешь, минут двадцать человек хрипит.

— Ты почем знаешь?

— А чех один рассказывал. Такой реальный боец, ты что. Он говорит: я вас всех презираю, вы не мущины. А мы мущины. Много интересного рассказывал. Говорит, я вам, собакам, люблю трахею резать. Поддеваешь так и режешь, а артерия цела. Человек еще минут двадцать свистит и хлюпает, очень интересно. Если б я его тут встретил, еще бы раз убил.

— А тогда чего с ним сделали?

— А тогда его ногами запиздили, чтоб не презирал так сильно. А то презираю, презираю… Мороз лично разрешил и сам поучаствовал. Достреливать не дал, добьем, говорит. Жалко пулю тратить на такого мущину.

— А я где же был? — спросил Кир.

— Это до тебя было. Ты тогда еще срочную дослуживал.

— Не, это ты ему точно артерию разрезал, — сказал Никич. — Он бы не помер иначе так быстро. А артерия — раз, и все. Три минуты максимум. Он хоть понял, чего происходит?

— Не похоже, — сказал Кир. — За мобилой тянулся, но говорить не смог уже. Он смотрел так… знаешь, с интересом, я бы сказал.

— Еще бы не с интересом. Они все смотрят с интересом. Я думаю, в это время не до злости уже. Чего на тебя злиться, все равно ничего не поделаешь. Но ощущение очень интересное. Как это — смерть пришла? — Игорь заржал, Никич посмотрел на него и покрутил пальцем у виска.

— Слушайте, мужики, — сказал Кир. — Я все хочу спросить: вам не жарко?

— Нам очень холодно, — серьезно сказал Никич.

— Что, все время?

— Практически. Ну ты вспомни, тогда как было?

— Это ты, значит, на всю жизнь замерз? — спросил Игорь Никича.

— На всю смерть, блядь, — ответил Никич, любитель острого словца.

Некоторое время Кир тупо стоял над майором, который уже и дергаться перестал в своих помидорах. Он уже умер, а девочка во дворе все выкрикивала:

Ясно было, что эта девочка домой не собирается, и пройти незамеченным возле нее будет трудно. Кир хотел было все бросить — и сумку с деньгами в том числе, — но понял, что по вещам его вычислить будет проще. Как это вышло, чего теперь делать? Дошлялся, вот тебе. Теперь он уже и письмо Морозовой не отдаст, почему-то письмо его особенно беспокоило.