Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает

— Гражданин прокурор, — вкрадчиво заговорил Муртазанов, постепенно вскипая. — Сука! На какой бакинской барахолке ты купил свои туфли, собака?

Прокурор оцепенел. Наконец, он с трудом наклонился и посмотрел на свои ноги. Выпрямиться он не смог, так и стоял, разглядывая пыльные носки стоптанных туфель.

«Ну вот и все, — подумал Кот. — Вот и освободили заложника. Все впустую. Все напрасно.

Еще можно догнать гадов, чтобы расплатиться сполна. Да только нечем. Все оружие лежит на дне сточного канала. Нет, кажется, мы еще не скоро отсюда уедем».

— Ну, и что теперь с тобой делать, собака? — спросил Махсум. — Куда дели настоящего прокурора?

— Я настоящий прокурор, — ответ прозвучал еле слышно, но твердо.

— Ярослав Ильич, — обратился к нему Панин. — Эту проблему можно решить очень легко. Назовите домашний телефон вашего отца.

— Триста двенадцать четырнадцать сорок, — быстро ответил прокурор.

Панин подошел к Махсуму и пожал ему руку.

— Поздравляю. Помнишь свои слова? Ты сказал, прокурор теперь твой. Он твой. Делай с ним что хочешь.

— Не имеете права! — окрепшим голосом сказал прокурор. — Вы должны доставить меня в Ленинград.

— Ага, должны.

— Немедленно позвоните в холдинг!

— Наверно, шмотки они на него надели, а про туфли забыли, — сказал Муртазанов, не обращая внимания на крики прокурора. — Я так думаю, настоящего они просто кончили. Поэтому все так и получилось. И засаду делали поэтому. А зачем ты телефон спросил?

— Они его хорошо подготовили, — сказал Панин. — Наверно, знали, что мы блефуем. Знали, что и в глаза не видели прокурора. Ему, главное, надо было отвечать уверенно. Он хорошо справлялся до сих пор. И номер назвал четко. Мы же не знаем ни черта, а кто тут проверит… Только вот папаша прокурорский сейчас проживает не в Ленинграде, а в Штатах.

— Так, — сказал Кот. — Если вы все такие умные, то что мы делаем тут? Где вы были раньше? О чем раньше думали?

— Эх, Сергеич, чего по пьянке не бывает, — махнул рукой Панин.

— Один-один, — сказал Курд, — ничья. Мы дураки, и вы дураки. У вас ничего нет, и у нас ничего нет.

— И один придурок на всех, — сказал Махсум. — Ну что, брат, хватит нас дурить. Давай поговорим по серьезному.

— С чего начать? — «прокурор» тяжело вздохнул и обвел взглядом собравшихся.

— С самого главного, — сказал Панин. — Где настоящий прокурор?

— Это не самое главное. Заложников держат на ахундовской даче. Я могу показать дорогу, только вы туда не попадете. Там все перекрыто. Но это не самое главное.

— А что главное? — спросил Махсум.

— Сначала скажите…Что вы сделаете со мной?

— Шашлык сделаем, — сказал Кот с кавказским акцентом. — Я думаю, торг здесь неуместен.

— Вы из Питера, да? Ну конечно, я забыл, конечно, из Питера. Из холдинга, да? Так вот. Ваш человек… Я слышал разговор… Один человек из вашего холдинга вместе с женой и ребенком сейчас тоже там, на ахундовской даче. Он тоже заложник. У него немецкая фамилия. Кажется, Клейст.

— Не знаю такого, — сказал Кот. — У Клейна нет жены и детей, и он сейчас в Питере.

— Он ни разу не подошел к телефону, — напомнил Панин. — Не факт, что он в Питере. А про жену ты мог не знать.

— На даче сейчас мало охраны, потому что все уехали на базу в горы, — торопливо продолжал «прокурор». — Сейчас вам надо обратиться в полицию и сделать официальное заявление. Пусть произведут обыск дачи. Там склад награбленного. Банда чистила челноков. И еще там тюрьма для заложников. Надо освободить людей, которые там остались.

— Красиво получается, — сказал Ковальский. — Слишком красиво. Вот мы сейчас все бросим и пойдем освобождать заложников. А там засада.

— Да нет там никакой засады, поверьте! Вы что, не видели, в какую сторону все уехали? Они уехали в Насосную, на аэродром, там их ждет вертолет, чтобы перебросить на базу в горах. А на даче никого не осталось!

— Зачем же всем лететь в какие-то горы, да еще ночью? — спросил Панин.

— Да там у них между собой чуть до драки не дошло, кому везти эту аппаратуру на базу. Я так понял, что там будет расчет, кто привезет аппаратуру, тот и деньги получает. Вот они все и рванули туда.

— Красиво излагаете, но детали хромают, — сказал Кот. — Ночью вертолеты не летают. Димка, подтверди.

Но Панин не поддержал его.

— Знаешь, Сергеич, есть такие места, куда летают только ночью. Особенно с таким грузом интересным… Так что все это очень правдоподобно.

— Слишком правдоподобно, — отмахнулся Ковальский.

— Я понимаю, что вам трудно мне поверить…

— Сергеич, так ты что, против налета? — спросил Панин. — Ахундовская дача. Это же совсем рядом.

— Я знаю это место, — вмешался Фикрет. — Ахундов был хороший человек. Мой отец ему рыбу возил. Можно с моря подойти, там берег хороший.

— Что мы стоим? — сказал Махсум. — Поехали брать дачу.

— Нет, вы должны обратиться в полицию…

— Слушай, ты кто такой?

— Я? Какое это имеет значение… Я несуществующий корреспондент несуществующей газеты. Задержанный в несуществующей зоне боевых действий. На территории несуществующего государства… — он говорил, постепенно оживляясь, и явно собирался рассказать свою душераздирающую историю людям, которые, скорее всего, хотели его убить. Но подняв глаза, он увидел их лица. И осекся. Его история никому не нужна. Да и он никому не нужен.

— Нет, земляк. Ты, наверно, все-таки прокурор, только другой, — сказал Махсум. — Какая такая полиция? Мне все ребра сломали, я и то не кричу «полиция, полиция!» Разберемся сами.

— Черт с вами. Налет так налет. — Ковальский хлопнул по прикладу винтовки, висевшей поперек груди. — Все равно других вариантов нет.

— Но теперь давайте договоримся, — предупредил Панин. — Прокурор, живой или мертвый, наш. Клейн, если он там, тоже наш. Все заложники выходят на свободу.

Муртазанов резко повернулся к нему и скривился от боли, держась за бок:

— Какой хитрый! Всех на свободу? А мой интерес какой?

— А тебя, в общем-то, никто и не приглашает.

— Вдвоем идете?

— Да я и один схожу, — сказал Кот, — а Димка подстрахует. У тебя есть другие предложения?

— Сергеич, зачем ты так, — миролюбиво улыбнулся Махсум, — свои же мужики. Вместе хлеб кушали, слушай. В общем, я с вами. Таких козлов надо наказывать, вот мой интерес. Вот и все. Ну, если что-нибудь подберу со склада, не обижайтесь.

— Олды, — сказал Панин, и Фикрет хлопнул по его подставленной ладони, а потом по ней ударили Махсум, курд, лезгин, хохол, Али и Вели, талыш, и последним приложился Ковальский.

Хлопнули двери машин, взревели моторы, и скоро на дороге осталась только одинокая фигура. «Прокурор» долго смотрел вслед удаляющимся красным огонькам. Потом бессильно опустился на песок и застыл, обхватив голову. Сколько раз сегодня он прислушивался к дыханию смерти за спиной? Когда его вывели из камеры и переодели в чужую одежду, он решил, что его убьют, а тело подбросят. Банальная операция, когда покойника опознают по одежде и антропометрическим признакам.

Но белобрысый мент объяснил, что его приняли за пропавшего прокурора, и надо поддерживать эту версию, потому что иначе ему из тюрьмы не вырваться. Как только он окажется в России, обман раскроется, но это уже не страшно. Страшнее сгнить в карцере.

Он почти поверил им, но трупный запах, которым он надышался на карабахском фронте, преследовал его. И обостренным слухом он уловил разговоры своих «освободителей». Если размен сорвется из-за того, что обнаружится подмена, то будет открыт огонь, и никто не уйдет. Никто? Значит, и я? То, что он подслушал чуть позже, уже не оставило места для вопросов. Если размен будет удачным, все равно никто не уйдет. Гасим всех на месте.

Поработав в комиссии по массовым захоронениям, он мог бы привыкнуть к виду и запаху смерти. По крайней мере, пытаясь заглянуть в свое будущее, он видел только бурую рыхлую массу, из-под которой проглядывала гармошка ребер, видел волосы, склеенные черной жижей, видел развороченный перламутровый пах, облепленный мухами… Его вырвало. Встав на четвереньки, и шатаясь, как больная собака, он добрался до прибоя и рухнул лицом в воду.

Когда он поднял голову и рукавом вытер глаза, в ночи еще были видны красные огоньки, удалявшиеся по дороге вдоль моря…

Жителям апшеронского побережья было запрещено иметь моторные лодки. Разрешалось иметь удочку. Но осетра на удочку не поймаешь, и браконьерам приходилось приспосабливаться к жестоким правилам игры с государством. Одним из достижений подпольной браконьерской науки стали лодки, хранившиеся в длинном кузове грузовика. Грузовики пока еще никто не запретил. И они могли беспрепятственно подъехать к прибою на каком-нибудь достаточно диком берегу, и даже заехать задними колесами в воду. Это тоже не запрещалось. Что происходило потом, никто не видел. А кто и видел, не рассказывал. А происходило вот что.