Илья Вергасов - Героические были из жизни крымских партизан

Как быть с ним? — ломали мы голову… Решили оставить его в Бахчисарайском отряде под негласным надзором партизана Николая Спаи, который считал своего подопечного преданным нашему делу человеком. Однажды произошел случай, который высоко поднял румына в глазах всех бахчисарайцев.

Охотники убили оленя. За мясом послали пожилого партизана Шмелева и, по настоянию комиссара Черного, в напарники ему определили Апостола.

Те прибыли к охотникам, нагрузились мясом — и айда в отряд. Тома отстал от Шмелева и заблудился.

Сбежал?

Комиссар отрицал:

— Куда он денется. Может, он впервые человеком себя почувствовал.

— Дьявол его знает, — сомневался Михаил Самойленко, который во всех случаях жизни ничего не принимал на веру.

Искали румына долго, изнервничался Николай Спаи… К вечеру следующего дня он оглашенно закричал:

— Ползет наш Тома, собственной персоной!

Тома плакал, оленья ляжка, которую он нес, окончательно доконала его. На четвереньках карабкался по горам, кричал. Он не бросил груз, приполз. Несколько раз повторял:

— Туариш Тома удирать не делал…

В марте 1942 года, в дни самого отчаянного голода, там, под стенами Севастополя, в рядах врага наметились кое-какие перемены. И они касались пока лишь румынских частей, усталых от бесконечных атак, от застоя, от того, что не всегда желудки солдат были наполнены даже самой неприхотливой едой.

В горных селах, прилегающих к линии фронта, можно было обнаружить бродячие «команды» румынских солдат. Они под всяческими предлогами требовали у старост продукты, вино, табак, настаивали на ночевке. Поначалу их принимали за представителей румынских подразделений, но попозже немцы издали специальный приказ о таких «командах», и румын бродячих начали повсеместно и беспощадно преследовать.

Как-то Михаил Самойленко, возвращаясь с очередной разведки, заприметил на партизанской тропе румын без оружия.

— Или рехнулись окончательно, или в царство небесное хотят до срока попасть, — шепнул Самойленко Ивану Суполкину.

Выбрали удобную позицию, Самойленко вышел на тропу, энергично скомандовал:

— Руки вверх!

Румыны не заставили себя упрашивать, а покорно подчинились.

Обыскали их, на всякий случай отрезали у всех задержанных пуговицы с брюк (выдумка Ивана Ивановича), аккуратно вручили их владельцам:

— Понадобится — пришьете!

Тома Апостол, конечно, пришел в восторг, когда увидел своих — оказались однополчанами, — прыгал по-мальчишески, побрил им бороды, беспрерывно лопоча что-то на родном языке.

Румыны, оказывается, искали дорогу к партизанам. Вот таким манером бахчисарайцы пополнились чуть ли не целым отделением румын…

— Наши гости хорошо знали состав гарнизона вокруг леса, знали кое-что другое, крайне важное для нас, — говорил Македонский. — Например, в Шурах — горной деревне в Качинской долине, есть мельница. Она мелет румынам, частям второй дивизии. Там есть пшеница, а то и мука залеживается день-другой. Правда, в тех же Шурах румын — не протолкнешься. Да и оборона не дай бог: пулеметы глядят не только на дороги, но и на тропу. Штурмом не взять!

— Так что же ты надумал — выкладывай без запиночки! — потребовал я от Македонского.

— Сколотить «румынскую» роту, без боя войти в Шуры, добраться до самой мельницы, а там будет видно.

— Переколотят всех.

— Что ж, отдать себя голоду? — обозлился Михаил Андреевич.

Я думал, прикидывал, спрашивал у себя: разве помнишь случай, чтобы Македонский из пустого в порожнее переливал, занимался пустозвонством? Он из тех, кто семь раз отмерит…

Решили еще раз разведать: что на самой мельнице, есть ли мука или пшеница?

Двое суток ждали Дусю, которая пошла прямо к мельничихе — в Шуры. Она знала ее, вместе когда-то в сельской школе учились.

Вернулась Дуся, доложила, что мука есть, румыны живут, как случайно собранное стадо, приходят и уходят в Шуры команды, солдаты-одиночки, и никто даже их документы не проверяет. Ночью все охраняется, но так — через пятое на десятое.

— Действуй, Македонский, — согласился я.

Выработали план операции. Я быстро обошел отряды, собрал тех, кто еще способен пройти два десятка километров, кто не струсит ни в каком бою. Встретился с Северским, договорился с ним, что он подбросит на помощь нам партизан Евпаторийского отряда.

Готовились торопливо, но тщательно; непрерывно следили за Шурами. Конечно, беспокоило нас «румынское подразделение». Отбирали в него самых сильных, но партизаны мало напоминали действовавших в тылу румын.

Командовать «румынами» будет Тома Апостол — это для виду, а главная ответственность ложилась на плечи Ивана Ивановича; с него спрос за настоящих румын и партизан, переодетых в румынскую форму, которую собирали в двух районах — в нашем и у Северского. Помощником у Ивана Ивановича — Николай Спаи, переводчик и правая рука Тома Апостол.

А Македонский и Черный поведут основную партизанскую массу в обход — к сосновому бору, что темнеет напротив мельницы и отдоили от нее бурной речкой Кача.

Итак, в путь, ни пуха ни пера.

Иван Иванович, прекрасно зная лес, наикратчайшим путем вывел «румынскую» роту к шоссе Бешуй — Бахчисарай, огляделся, через Спаи приказал Апостолу:

— Бери командование на себя, выходи на дорогу!

Вышли и марш — ать… два! Впереди «фельдфебель», маленького роста с веселыми глазами. Им был Тома Апостол, который легко вошел в роль и браво командовал по-румынски.

Партизаны шагали по сухому асфальту, их порой обгоняли машины с грузами, а то и с солдатами.

Из одной встречной, затормозившей перед «ротой», высунулся румынский офицер. Тома четко шагнул к машине, по-уставному приветствовал офицера.

— Куда путь держите? — спросил офицер.

— В Шуры, господин капитан.

— Какой дурак туда вас направил?

— Начштаба полка подполковник господин Видражку, господин капитан.

— Вот болван! — Капитан посмотрел на часы. — Хорошо, ночуйте в Шурах, утром получите дальнейшее указание.

— С кем имею честь, господин капитан?

— С адъютантом командира дивизии.

— Так точно, господин капитан!

Машина укатила. Апостол — потный, ошеломленный — досадливо повторил диалог с офицером Николаю Спаи, а тот перевел его Ивану Ивановичу, у которого даже спина вспотела от волнения. Он не был из трусливого десятка, но боялся срыва операции пуще смерти.

Солнце спряталось за развалины древнего городка Чуфут-Кале. С гор струился сырой весенний воздух, напитанный ароматом тающего снега и хвои.

Наступал партизанский «день». В сумерках команда Апостола пошагала смелее. Разноголосый собачий лай встретил партизан на шурынской окраине.

Вошли в деревню. Патрули молча пропускали строй запоздавших румын. Тома устало и сердито отдавал команды, всем голосом своим показывая, как ему все осточертело, как он нуждается в отдыхе и покое.

Шум падающей воды, мельканье огонька — мельница. Свернули к бушующей реке. Вдруг из темноты вынырнул еще один патруль в составе целого отделения солдат. Высокий румын в папахе что-то выспрашивал у Тома, тот отмахивался от него и упорно продолжал подгонять растянувшуюся колонну.

Неожиданно высокий румын вскинул автомат, что-то скомандовал солдатам, стоявшим чуть поодаль от него. Тома срывающимся голосом закричал:

— Лупи!!!

Румынский патруль скосили автоматными очередями в один миг.

— Давай сигнал! И на мельницу бегом! — Команду взял на себя Иван Суполкин.

Пошла суматоха, беспорядочная стрельба, слышались отдаленные тревожные команды. Сигнальные ракеты взвились над всей долиной.

Македонский бросился форсировать буйную речку.

— Черный, гони всех за мной! — кричал он с речки комиссару.

Ноги скользили, партизаны с ходу падали в воду, захлебывались, но неудержимое движение к цели продолжалось. Девяносто человек оказалось на нужном берегу.

Стрельба на самой мельнице вмиг оборвалась, там уже хозяйничал Иван Суполкин. На покрытом мучной пылью полу лежали убитые.

Мельник, муж Дусиной знакомой, семенил рядом с Иваном Ивановичем, доказывал:

— Ты, балда, понимаешь, что я русский человек, значится, Петр Иванович. А ты, тьфу, как напужал… Ведь чуть не ухлопали. Это как же понимать, в конце концов?

— Свой, а якшаешься с кем? Работаешь на кого, подлюга? — огрызнулся Иван Суполкин.

— «Работаешь, работаешь»… Жрать захочешь, так будешь работать, мил человек… — обиженно пробормотал мельник и отошел. Вдруг увидел Василия Ильича Черного: — Товарищ секретарь райкома! А мне что, пропадать? Ведь фрицы кишки вымотают, как перед богом клянусь!

— Что ж с тобой делать, а?

— Бери к себе — в лес. Куды же мне деваться?

— Хорошо, а пока разрушай свой механизм.