Михаил Крикуненко - Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

По моей угрюмой физиономии Люк понял, что настроения у меня сегодня нет. Да и откуда ему взяться, если Канта с самого утра уехала с Дэниелом в ближайший городок делать заказы для общины? Вернутся они только ближе к ночи. Завтра я решил поговорить с Дэниелом и Хлоей. Они обязаны меня понять. Так дальше продолжаться не может. Мы с Кантой должны работать вместе. Мне не нужен ни второй, ни первый круг Лотоса. Мне нужна Канта.

Люк пытается развеселить меня шутками, но я почти не слушаю его. Ревность пожирает меня, когда представляю Канту рядом с похожим на зверька Дэниелом. Уверен, что он причина моих проблем. Думаю, ему понравилась Канта, и он решил меня изолировать, насколько это возможно. «Что, если и он ей понравится? — думаю я. — Если ей понравится его запах, пока они будут ездить на старом «Фольксвагене» по делам общины? Понравится говорить с ним, смотреть на него…»

Вместо плосколицего кришнаита сегодня на птицеферме отдает распоряжения старая немка с веснушчатыми от солнца плечами и грудью. Вероятно, кришнаит в девятом секторе больше охранял оранжевый забор, чем занимался фермой. Я не слушал болтовню Люка до тех пор, пока он не стал рассказывать о себе. Он заговорил неожиданно откровенно, что не принято в Санвилле. Люк рассказывает свою историю быстро, иногда запинаясь, и тут же торопливо продолжает, словно боится, что его перебьют или он сам передумает.

Подозрения Ратхи оправдались. Люк действительно скрывается в Санвилле от закона. Он никогда не работал рекламным агентом. Во Франции Люк промышлял кардингом. Не в смысле того, что гонял на треках на маленьких гоночных машинках. Будучи первоклассным хакером, Люк воровал деньги с чужих платежных карт. С двумя приятелями они взламывали компьютеры богачей и совершали финансовые операции с их картами от имени хозяев, а попросту — снимали с них деньги. Он пошел на преступление, чтобы спасти от рака свою бабушку, которая вырастила его. Родители Люка погибли в автокатастрофе, когда ему было три года, и он помнит их только по фотографиям. В день, когда Люк собрал необходимую на операцию сумму, бабушка умерла. Вскоре его приятелей арестовала полиция, а Люк, передав все деньги в местный хоспис, бежал подальше из Франции в место, где нет телевидения и газет и где его вряд ли будут искать.

— Ты не выдашь меня? — спросил он взволнованно, когда закончил рассказ.

— Не выдам, — ответил я. — Но зачем ты мне это рассказал?

— Очень сложно держать все внутри. Здесь же и поговорить толком не с кем. Каждый сам в себе. Я знаю, что поступал плохо. Но я делал это не для себя. Конечно, я не мечтал быть кардером. И моя бабушка видела для меня другое будущее. Но теперь я здесь и иногда думаю — может, лучше в тюрьму?

— Да, у тебя неважно получается притворяться, что ты здесь по убеждениям.

— У тебя тоже. Может, поэтому я все рассказал именно тебе, — сказал Люк.

— Почему ты постоянно споришь с Ратхой? — спросил я.

— Ратха — она неплохая, только очень одинокая, какая-то несчастная, — сказал Люк. — Иногда я специально ее злю, чтобы растормошить, добиться хоть каких-то эмоций.

— Слушай, что ты думаешь по поводу белого дома в девятом секторе? — спросил я.

— Не знаю. Об этом месте здесь даже говорить боятся, ты же знаешь. Слышал то же, что и ты у Полозова, про умалишенных и почетных пенсионеров Санвилля. Лучше в эту тему не лезть.

— Откровенность за откровенность. Я хочу выяснить, что там. Теперь и ты знаешь мою тайну.

— Из-за Канты? — спросил Люк. — Вижу, как ты мучаешься без нее целый день, часы считаешь. Я бы с ума сошел, если бы за меня кто-то решал, когда и сколько времени мне проводить с моей девушкой. Только чем этот дом за забором тебе поможет?

— Пока не знаю. Ты со мной?

Люк думал секунды две. Потом лукаво прищурился:

— Почему нет? Мне самому интересно.

«Все-таки Ратха права. Он настоящий авантюрист», — подумал я, и на душе почему-то стало немного легче…

Канта вернулась поздно вечером. Я ждал ее на скамейке, перед нашим общежитием с фанерными стенами. Сегодня я решил с ней откровенно поговорить о нас. Канта шла по тропинке одна, в сумерках, раздираемых криками диких зверей, готовящихся к ночлегу. Ее стройный силуэт в темно-синем легком платье, подпоясанном широким белым ремнем, почти сливался с наступающей ночью. Когда Канта растворялась полностью, я следил за белым ремнем, боясь потерять его из вида. Она заметила меня и прибавила шаг. Я поднялся навстречу.

— Нам надо поговорить, — сказал я, когда Канта подошла.

— Да, нам надо поговорить, — повторила она за мной, и мы поднялись в нашу комнату.

Только здесь я заметил слезы в ее глазах. Канта готова была разрыдаться.

— Что случилось? — спросил я, а внутри все обожгло ненавистью к Дэниелу. — Он обидел тебя? Он… прикасался к тебе?

— Нет, что ты! — Канта улыбнулась, и слезы сорвались из глаз вниз по щекам. — Какой же ты все-таки глупый, — она провела рукой по моим волосам и прижалась к груди. — Дело совсем не в этом.

— Тогда в чем?

Она подняла глаза, снова наполнившиеся слезами:

— Я ухожу.

Лампа с зеленым абажуром поплыла влево и резко вверх. В грудь будто вонзился раскаленный клинок. Страх обдал панической волной, и по телу пробежала мелкая дрожь. Меня затошнило, к горлу подкатил ком, как это не раз бывало в военных командировках, когда бывало очень страшно.

— Прости, что я предаю тебя, — плакала Канта. — Но так будет лучше для нас двоих. Мы не можем больше быть вместе. Я ухожу жить в четвертый сектор, потому что иначе тебя выгонят из Санвилля. Я не смогу уехать отсюда с тобой. Я совсем запуталась и не знаю, что мне делать.

Я молча слушал ее, не в силах что-нибудь сказать. Случилось то, чего я больше всего боялся. Я потерял Канту.

— Понимаешь, они считают, что ты приехал сюда только ради меня и у тебя нет истинных мотивов для жизни в Санвилле, — продолжала Канта. — Дэниел сказал, что тебе нужно побыть одному, без меня, чтобы лучше разобраться в себе. Или ты станешь полноценным членом общины и будешь активно участвовать в ее жизни или покинешь Санвилль. Скоро у тебя заканчивается испытательный срок, и община может отказать тебе в членстве. Тогда мы никогда больше не сможем быть вместе. Вернуться обратно в тот мир выше моих сил. Прости меня. Мне здесь хорошо и спокойно, понимаешь?

— В монастыре было бы еще спокойнее, — речь вернулась ко мне. — Ты действительно думаешь, что они меня здесь оставят, если ты уйдешь от меня?

— Так сказал Дэниел. Это только на время, если ты справишься.

— И ты веришь ему?

— Пока что у меня не было поводов сомневаться в его честности. Здесь все просто и прозрачно, все на виду. Никто никого не обманывает. Но для того, чтобы остаться, тебе самому надо сделать выбор.

Честно говоря, все обстоит именно так, как сказал Дэниел. Ради Канты я искренне пытался проникнуться идеями Нового общества, но не смог. И уж точно, никогда бы здесь не оказался, если бы не Канта. «Идейных» здесь видно сразу. Я не из их числа, это правда.

— И ты сможешь без меня, если я уеду обратно в Москву? — спросил я.

— Не знаю, не мучай меня! — Канта разрыдалась. — Я совсем запуталась, — снова повторила она.

— Когда ты уйдешь? — спросил я.

— Прямо сейчас, — ответила она. — Вот ключ, мне дали комнату недалеко от Полозова.

Говорить больше было не о чем. Я молча помог ей собраться. Мы идем почти на ощупь по узкой, темной тропе в четвертый сектор, где живут привилегированные члены общины. Санвилль спит. После десяти вечера свет отключают из экономии, и остается только присоединиться к спящей природе. Дикий лес молчит, лишь самцы древесных жаб пытаются привлечь самок звуками, напоминающими блеяние овец:

— Ме-е-е-еко! Ме-е-е-ко! Ме-е-е-еко!

Крупные звезды отливают в индийском небе синим светом. Мне вспомнился разговор у Полозова об адских и райских планетах. Задрав голову, я всматриваюсь в космос, пытаясь определить, какие из планет могли бы быть по-настоящему райскими.

Канте дали двухкомнатные апартаменты с небольшой кухней в соломенно-глиняном доме. Снаружи он покрыт штукатуркой, выкрашен в желтый цвет и выглядит как каменный От прежних жильцов остались висеть на стенах самодельные календари, какие-то рисунки и изречения Великой Шанти на транспарантах. Судя по календарям, здесь уже год никто не живет. О судьбе прежних хозяев Канте ничего не известно. Я сложил ее вещи в угол и попрощался.

— Придумай что-нибудь, — сказала она мне вслед, когда я закрывал дверь. — Я люблю тебя…

Иногда во сне ты не знаешь, что спишь. Кошмар бывает настолько реален, будто все происходит на самом деле. Ты щипаешь себя, чтобы проснуться, и не можешь. И тогда убеждаешься, что сон — это явь. А когда все-таки тебе удается вернуться в этот мир, проснувшись, радуешься, что настоящая жизнь — здесь. А там был мир снов… В этом бывает очень сложно разобраться. Потому что сон — это другая реальность, раз в нем можно ощущать свое тело так же, как в этом мире. Никто не может гарантировать, что все, что с нами сейчас происходит, происходит на самом деле, и нет еще какой-нибудь потайной дверцы в лабиринтах нашего сознания. Отличие сна от реальности только в том, что сны бывают хаотичны или, наоборот, повторяются. А реальность — как сериал, где никогда не знаешь, чем закончится очередная серия.