Юрий Иваниченко - Разведотряд

Не заметили, как в отверстии люка показалась фигура в затрапезном сером вязаном свитере, но в каске с распущенными ремнями. Выдернув из-под себя ручной пулемёт, немец, часто моргая от визга пуль, щелчков по броне лодки и по бетону и чуть ли не норовя просесть обратно в бронированную прорубь, осмотрелся.

Увидел двух диверсантов. К вящему его удивлению, не в какой-то там специальной амуниции, а в одних только портках с сапогами.

Увидел — и приладился щекой к короткому прикладу MG. Каска затряслась на его голове, сползая на затылок.

Пыльные фонтанчики проскочили как-то между сапог Кольки Царя, но сшибли с ног лейтенанта Войткевича, словно кто-то городошную биту ему в ноги бросил.

Неверно пропетляв шага три-четыре, Яков оказался на самом краю шлюза. Взмахнул, балансируя, рукой с автоматом…

Колька обернулся только после того, как кубарем, через голову, выскочил из обложивших его кругом злых пылевых фонтанчиков. Но лейтенанта Якова Войткевича уже не было на парапете.

Туапсе. Штаб КЧФ. Особый отдел.

Лето 1943-го года

Георгий Валентинович побарабанил пальцами по коричневой шершавой папке личного дела «Лейтенант Войткевич Я. И. командир особой…» — читай, штрафной, хмыкнул Овчаров — «роты 7-й бригады морской пехоты».

— А этому каковых пряников? — вслух пробормотал подполковник НКВД, пододвинув наградной лист. — Героя… Ни много ни мало…

Сунув папиросу в пухлые губы, он зажал плечом и бульдожьей щекой телефонную трубку.

— Это Овчаров. Дай-ка мне особый отдел 7-й бригады…

За время насекомых тресков и посвистов в трубке, подполковник успел выпотрошить спичечный коробок и закурить.

— Александр Гаврилыч? Это Овчаров. Ты такого Войткевича, лейтенанта, помнишь?… Ага. Вот и мне кажется, что ежели не тёмная личность, то непонятно, откуда затемнение. У меня тут на него представление… Бери выше. Обмазать медом задницу и расцеловать. А у меня сомнения насчёт его прошлого. Я тут подумал: ты ж у нас по партийной линии раньше был, может, попробуешь освежить связи? Попробуй, дорогой… Кто представил? Да есть у меня тут такой… Пионер всем пример… Нет, и впрямь незапятнанный, геройский парень. Командир разведотряда Новик.

Смотри, кто пришёл!

— Сука! — истерично вскрикнул Николай и оттого, что привык уже к этой язве-Яшке, прикипел морской солью, по-флотски, и оттого, что почувствовал себя вдруг жестяным зайцем на дощатой стене ярмарочного тира, как ни крутись вокруг гвоздика — бей, не хочу.

И эта сволочь била. Била так, что не то чтобы в ответ пальнуть из шмайсера — подумать об этом некогда было. Жёлтая пыль дыбилась под ногами, злая бетонная крошка секла по голой спине. Ещё миг — живой пока, ещё секунду, точно последнюю…

И вдруг пулемётный лай оборвался.

— Колька, сюда! — как-то странно, не ушами, а где-то под ребрами, не услышал, а учуял Царь и поднял всклокоченную чернявую голову.

Взбаламученная пенистая вода кружила вокруг рубки вражьей подлодки, успокаиваясь. Наверху стальной башенки, прислонившись спиной к откинутой крышке люка и надвинув на самый нос чёрную каску с белым орлом на виске, лежал немец в домашнем свитере, точно отдыхал в шезлонге.

А у основания рубки, у клёпаного бока с литерой «U-16», виднелся перекошенный набок зелёный нос бронекатера. И словно «бог из машины», махал Кольке из катера рукою Саша Новик. Самый что ни на есть старший лейтенант Новик, не забывая другой рукою ворочать «перфорированным» дулом пулемёта, щедро высевая на броню латунные блёстки гильз…

К тебе из бездны воззвал…

Вынырнул Войткевич не менее чем через полчаса.

Впрочем, непосредственно под водой провел он чуть больше физиологической нормы, если есть таковая. По крайней мере, голова была мутной до темна, звенело в ушах и грудь готова была уж окончательно взорваться, когда его выбросило на изгиб широкой трубы. Шириной, право же, достойной городского коллектора.

«Жив, уже хорошо…» — поморщился Яков, поскольку хорошо было далеко не всё. Вот, с ногой, например, не всё слава богу…

«Хотя могло быть и хуже…» — убедился Войткевич, отогнув офицерское хромовое голенище. С ногой обошлось по-божески.

Повыше простреленной икры, под колено, он затянул ремень и, отщёлкнув магазин шмайсера, чтобы не торчал, не мешал пробираться, поднял голову. Труба загибалась вверх, и не одна, связкой, и в просвете между этим подобием соборного органа можно было протиснуться.

«Колька устроил тут, в коммуникациях базы, немалый переполох…» — решил Яков, когда наконец, ссадив в кровь плечи, выдрался на второй ярус.

Впрочем, он был не совсем прав.

То, что в трубопроводах и вентиляции базы немцы шмыгали с проворством тараканов, была, безусловно, заслуга старшего матроса Романова, это само собой. Навредил он тут, хуже чем вся «Промпартия» в тридцать каком-то. Но то, что на дне шлюза, когда успокоилась в нём десятиметровая толща воды, полуголого русского бородача не оказалось, а люк быстрого стока был открыт… Тут уже не бог весть какая сообразительность понадобилась от обер-инженера базы, торопливо, на колене, расстегнувшего планшет с картой коммуникаций, чтобы ткнуть пальцем, показывая заместителю командира базы лейтенант-капитану Фляйге:

— Er wird hier… Он выйдет здесь…

Но Войткевич вышел не совсем здесь, не там, где в тоннель второго яруса вели из колодца удобные железные скобы трапа. И где его ждали.

Автомат Яши, грязные и ссаженные кисти рук, ободранные локти, плечи и, наконец, голова со слипшимися волосами, объявились за массивным стволом трубы шагах в пятнадцати от того места, где его выглядывали в люке под ногами лейтенант-капитан и пяток эсэсовцев. Очень удобные ростовые мишени, особенно если учесть, что никакого шанса выдраться из этой дыры беззвучно не предвиделось.

Половина Якова оставалась ещё на первом уровне, когда Войткевич почти беззвучно вставил пенал магазина в брюшко MP, медленно оттянул затвор. А вот отпустил-бросил его уже без всяких нежностей, одновремённо потянув спусковую скобу…

Ещё один охотник

— Вот он! — завопил командир патрульного «зибеля», роттенфюрер СС Шальзе. — Вот! — повторил он и толкнул коленом своего зазевавшегося радиста, тянувшего шею из-за автомобильного откидного стекла кабины.

Радист схватился за рацию на коленях, перекинул тумблер и протянул микрофон роттенфюреру.

— Обнаружил «55/7» недалеко от фарватера «F 9»! — с энтузиазмом доложил Шальзе, словно обнаружить русских диверсантов на секретном объекте кригсмарине было чрезвычайно радостным событием. — Начинаю преследование!.. Никак нет. Вышли в центральный канал…

Напрасные радости

Выгоняя вперед себя чёрную блестящую волну, бронекатер вырвался из тоннеля фарватера по пологой дуге, отбросив на стены целый каскад брызг, словно битого хрусталя, и выскочил в знакомый уже канал, ведший напрямую к шлюзу центрального — если не единственного — входа в пещерно-бетонный город.

— Видел? — крикнул Новик, когда, накренившись так, что вспорол бортом антрацитово-чёрную гладь, катер вышел из поворота.

Колька энергично кивнул.

— Видел!

Прежде, чем стену тоннеля засыпало битым хрусталём брызг, он тоже успел увидеть тёмную арку бокового хода, в которой показалась знакомая бульдожья челюсть «зибеля» с выпяченными клыками поднятого трапа.

— Ну, так действуй! — мотнул головой назад старший лейтенант.

Колька обернулся туда… и обратно:

— Рискованно! Оторваться бы надо, да ещё как швырнёт…

Царь глянул на близкий бетонный свод потолка. Бомбометатель, действовавший по принципу катапульты, подбрасывал бомбу десятка на полтора-два метров вверх, чтобы судно успевало отойти.

— Оторвёмся! — пообещал Новик. — Ты сними «свинью» с катапульты, так кидай!

— Есть! — едва удержавшись на ногах — катер высек целый сноп искр, чиркнув бронёй по бетонной стене — Колька метнулся к корме, к нехитрой пружинной конструкции бомбометателя со стальным бочонком, «свиньёй» глубинной бомбы в люльке.

— Рус, сдавайса! — гортанно рявкнул позади мегафон «зибеля».

— Ага, сейчас, только портянки простирну… — Колька перевёл взрыватель бомбы на самую малую глубину срабатывания.

Глянул, как далеко погоня, сделал «заглубление» и того меньше и, кряхтя, столкнул «свинью» с вытертой до блеска люльки «Осторожно… ist explosiv!»

— Раз, два, три!.. — глухо заорал Колька, укладываясь на деревянные пайолы катера ничком.

Новик, присев за штурвалом, разинул рот, словно в расчёте артиллеристского орудия.

— Берегись, мины! — успел прошептать СС-роттенфюрер Шальзе, потеряв отчего-то голос и жмурясь, будто это могло его спасти…