Вениамин Росин - Служит на границе старшина

Тишина. Душно пахнет сено. Где-то прострекотал сверчок. Завозились, зашуршали мыши. Ветер загремел на крыше оторванным куском жести. Фыркнула корова в хлеву…

Голубоватый свет луны пробивался сквозь щели, серебрил травинки. В фонарике нет нужды. А это что попало под ноги? Фуражка… Где же ее владелец?

— Ищи, Дик! — шепнул Смолин, и в тот же миг послышался характерный щелчок бойка ударника о капсюль. Пистолет дал осечку! В какие-то доли секунды (больше времени на обдумывание не было) Смолин принял единственно правильное решение — рывком вскочил на чердак, обрушился на врага… Обрушился, не видя, но отчетливо представляя себе черное дырчатое дульце.

Медленно, как парализованный, спускался диверсант по лестнице. Во всклокоченных волосах сухие травинки. Болезненный тик передергивает лицо. Тускло поблескивают два передних металлических зуба.

— Принимай, Головин, и глаз с него не спускай! А я тут еще пошарю.

Сначала Дик отыскал парабеллум, отброшенный в сторону во время борьбы, потом показался с гранатой в пасти. В свете фонарика Смолин заметил красную точку на рукоятке. Граната на боевом взводе! Вот какое угощение было приготовлено диверсантом!

…На заставу Смолин возвращался в одной машине с Головиным. Сидел, откинувшись на спинку сиденья, полузакрыв глаза.

— Ну вот, товарищ Головин, почин у вас есть.

Головин махнул рукой.

— А-а, середка наполовинку… Я постольку поскольку…

— Как это — постольку поскольку? Задержание нарушителя — наш общий успех.

— Что ни говорите, товарищ старшина, а вам особенно везет, — убежденно произнес Головин. — Со станции, помните, ехали. Ястреба вы взяли… Опять же — сегодня. И это только то, что я видел. А сколько без меня!

— А знаете, что говорил Суворов про везение? Везение везением, но когда-то нужно и умение.

— Оно, конечно, так… — выдавил Головин и принялся рассматривать проплывающие за окном газика кусты, деревья.

Служил на заставе крепкий, рослый, как гренадер, солдат Светлышев. Парень как парень, а не любили его солдаты. Светлышеву ничего не стоило товарища поддеть, обидеть. Из-за красного словца он, как говорится, родного отца не пожалеет. И чуть что: «Сам все понимаю! Нечего меня учить!» Короче, характерец такой, что собаке брось, и та грызть не станет.

Особенного касательства к Светлышеву Смолин не имел, разве только когда-нибудь в наряд вместе сходят.

Но после одного случая совсем разонравился Светлышев Смолину.

Подошел Смолин как-то к сушилке и услышал через приоткрытую дверь голос Светлышева:

— Поверишь, земляк, этот Дик прямо в печенках у меня сидит…

Подслушивать Смолину не хотелось, но он как-то невольно остановился. «О чем это Светлышев? Чем ему Дик досадил?»

— Опять назначили меня Дика за хвост вертеть, — говорил Светлышев с нескрываемым раздражением. — Тренировать его, видите ли, надо, а мне тащись черт знает куда ночью по колено в грязи. Будь моя воля, всех бы собак поразгонял. Только возня с ними да излишние расходы. Сейчас граница, сам капитан говорил, не та, что до войны. Сейчас век техники. Очень даже прекрасно и без собак можно обойтись.

— Ну это уж ты, Витя, загнул, — рассудительно сказал кто-то. — Сигнализация сигнализацией, а не придумали еще такую машину, чтобы нарушителя по следу искала. Попробуй поищи, да ночью, в туман, в дождь… Не согласен я с тобой, Витя, рано овчарок со счетов сбрасывать. А насчет тренировки просто скажу: сачок ты, лодырь, попросту говоря. Любишь чесать правым локтем за левым ухом. Не хочется след прокладывать, вот и заныл. И еще я тебе, Витя, посоветую, легче ты с такими «теориями». В штабе войск не хуже твоего разбираются, что нужно для границы и что не нужно…

Обидно стало Смолину. Вроде бы не напрасно он с Диком государственный хлеб ест, а тут, оказывается, вот какого о них мнения. Смолину даже курить расхотелось, он повернулся было уходить, а потом зло взяло: «Да что мне Светлышев? На каждый роток не накинешь платок. Овчарок ему, видите ли, захотелось упразднить! А пораскинул бы мозгами, подумал как следует, тогда уж наверняка не молол бы подобной ерунды».

Смолин согнал с лица сердитое выражение, вошел в сушилку. Светлышев не ожидал появления Смолина. По веснушчатому лицу заметалось смущение. Кто-то лениво-насмешливо протянул:

— Продолжай, Витя, чего же ты замолчал? Язык, что ли, проглотил?

— Иди ты знаешь куда? — выдавил, заикаясь, Светлышев. И, набычившись, вышел из сушилки.

Став сверхсрочником, Смолин переехал жить в село, что раскинулось в полукилометре от заставы. Комнатушка была небольшая, в одно окно, но он был счастлив. Любимая работа, книги, товарищи…

Каждый день на рассвете, едва хозяйский петух начинал свою песню, Смолин выходил на проверку участка границы. Семь километров до стыка с соседней заставой и семь обратно. Пусть перехватывает дыхание мороз, пусть хлещет проливной дождь, обрушивая на землю потоки темной тяжелой воды, пусть непролазная слякоть… Зимой и летом… Осенью и весной…

Хозяйка, добродушная, суетливая старушка, полюбила своего скромного немногословного квартиранта. Она быстро привыкла к тому, что он уходит чуть свет. Привыкла, что и в ночь, и в полночь запыхавшийся связной прибегает с заставы и торопливо стучит в оконную раму: «Тревога, товарищ старшина!» Привыкла видеть его урывками, а то и вовсе не видеть сутками, не зная, где он и что с ним.

Смолин проснулся, как обычно, ровно в четыре. Будто кто-то встряхнул за плечо. Поднимайся, Саша! Время!

По солдатской привычке быстро оделся и, неслышно притворив за собой дверь, вышел из избы.

Младшим наряда к Смолину был назначен Светлышев. После памятного разговора в сушилке Смолину не очень-то хотелось иметь такого помощничка. Но… Светлышев так Светлышев! Язык у него, конечно, как на шарнирах, но, положа руку на сердце, нельзя сказать, что совсем уж никудышный солдат.

…Над головой плыли налитые дождем облака. Где-то далеко-далеко на западе рокотал гром и всплескивались молнии. Светало.

По влажной, лоснящейся дозорной тропе Смолин и Светлышев спустились в низину. И тут вдруг — ох уж это «вдруг», без которого никак не обойдешься! — Смолин заметил кабаньи следы. Присел на корточки, принялся рассматривать.

Подошел Светлышев. Прищурившись, бросил взгляд.

— Да чего сомневаться, товарищ старшина? Ясно, секач прошел. — На тонкогубом лице улыбка всезнающего человека. — Правильно я говорю?

Смолин не ответил, не обернулся, только подумал: «Посмотри внимательней, торопыга! Тебе ясно, а мне не ясно, голова ты, два уха».

— Отпечатки копыт по размеру маленькие, заостренные… — размышлял вслух Смолин. — Кабан, стало быть, молодой… Вмятины должны быть неглубокие. Так? Так. А они какие? — он поднял глаза на Светлышева и, словно возражая себе, еще дважды повторил: — А они какие?

Светлышев чуть передвинул на ремне ракетницу.

— Ну, глубокие… — процедил сквозь зубы и упрямо добавил: — Может, потому, что земля сырая…

— Это еще не все, — говорил Смолин, как обычно, спокойно и негромко. — Кабан оставляет сдвоенные следы. Кроме «главных» копыт, отпечатываются еще и боковые копыта. А их, товарищ Светлышев, не видать… Нет, не кабан прошел! Не кабан…

Светлышев виновато, исподлобья, взглянул на Смолина. Прав старшина, на все сто процентов прав. Возразить нечего. Не оборвал, не снял стружку за скороспелые выводы, а растолковал, как на занятиях. Видать, совсем не сердится за тот разговор в сушилке. Смолин доложил на заставу:

— Обнаружен ухищренный переход. Нарушитель один. Иду на преследование. Рядовой Светлышев оставлен прикрывать границу.

…Под кустом бузины Дик отыскал закопанные кабаньи копыта с ремешками для привязывания к ногам. «Вот тебе, Светлышев, и «секач»! — сердито подумал Смолин. — Боюсь, что этот «секач» еще не один сюрприз преподнесет…»

Смолин как в воду смотрел. Вскоре Дик замотал головой, закашлялся, принялся тереть нос лапами. Смолин опустился на колени и понюхал землю. Так и есть: химикатами разит! Ну ничего, пуд химикатов ты с собой не тащишь. Не новинка это для нас.

Полсотни шагов по вероятному направлению — и Дик снова взял след нарушителя.

Впереди, за изгибом проселка, — остроконечная колокольня, крыши домов… Крыши под солнцем курятся дрожащими дымками.

Село просыпалось. Горласто кукарекали петухи. Мычала корова. Хлопнула калитка. Протарахтел мотоцикл…

Смолин почему-то решил, что Дик поведет дальше по проселку, но пес не повел дальше, а перемахнул через плетень в огород. Сине-зеленые кочаны капусты. Увитые фасолью колышки… Пугало в выцветшем картузе и драной ситцевой рубашке.

За огородом — крытый черепицей, добротный кирпичный дом с радиомачтой на крыше. Короткостриженый краснолицый человек возится со ставнями. Обратив удивленный взгляд на Смолина, оставил ставни, прислонился к стене.