Степан Злобин - Пропавшие без вести

— Я, Логин Евграфович, погорячился. Ты извини, — вдруг сказал Балашов, смягчаясь. — Но для меня разбор проведенной операции — это основа успешности будущих операций. А нам ведь вон сколько еще воевать до полной победы!.. Если меня и тебя не станет на свете, так правда нужна нашей смене.

При этих словах Балашов кивнул в сторону Бурнина.

— Только, пожалуйста, не рисуй меня, Петр Николаевич, человеком, который уходит от правды. Я ухожу потому, что должен спешить! — с мрачной шутливостью откозырял Острогоров. — Меня ждет рация, — добавил он, указав на стрелки часов.

Острогоров вышел. Балашов пригласил Бурнина садиться.

— Когда Генштаб присылает персональный вызов командиру, то обычно уже командир не возвращается к прежнему месту службы, — сказал Балашов. — За редким исключением, вызов такого рода означает новое назначение, чаще всего — повышение, Анатолий Корнилыч. Значит, этот наш разговор я считаю как бы прощальным.

— Все мы в руках начальства, товарищ генерал, — возразил Анатолий. — Но если мне предоставят возможность выбора, то я возвращусь. Меня в ту поездку уже соблазняли службой в Генштабе. Я пока отказался…

— Могут и приказать, — продолжал генерал. — Так вот, я хочу пожелать вам успехов и счастья. Очень жалею о вашем отъезде. Мне кажется, что вам неплохо служилось бы здесь… Словом, я за эти дни начал уж как-то к вам привыкать, и мне кажется, мы нашли бы взаимное понимание. Лично мне вас будет недоставать как работника штаба армии.

— Спасибо, — сказал Бурнин, смущенный такой неожиданной откровенностью генерала. — Если будет возможность вернуться, то я не хотел бы менять свою армию, — повторил он, поднявшись с места. — Я уверен, что в вашем лице, товарищ генерал, я нашел бы руководителя…

— И боевого товарища в первую очередь, — перебил Балашов. — Впрочем, уверен, что вас оценят везде… А теперь разрешите мне, Анатолий Корнилыч, обратиться к вам с личной просьбой, — сказал генерал и вдруг, словно в каком-то смущении, как бы боясь затруднить Бурнина, неловко потянул к себе ремешок полевой сумки, — Я понимаю, что время в Москве у вас может быть сжато. Вероятно, есть личные связи, свои дела и намерения…

— Я одинокий, товарищ генерал. Пожалуйста, к вашим услугам! У вас письмо? — догадался Бурнин. — Буду рад, если мне повезет. Непременно доставлю, — готовно сказал он. — Адрес тот самый, куда мы тогда заезжали? Значит, у вас до сих пор нет известий?

— Все по-прежнему. Даже и заказное вернулось ко мне! — сказал генерал. — Поймите мое беспокойство. Загляните туда. А если и вы никого не застанете, то попрошу — позвоните в квартиру к соседям. Дочка вместе с соседской девочкой на окопных работах. Может быть, они весточку хоть какую-нибудь получили, — попросил Балашов, еще больше стесняясь. — И прошу уж тогда мне бросить открыточку…

— Непременно заеду и разузнаю, — еще раз подтвердил Бурнин, который вдруг как-то по-человечески тепло почувствовал Балашова и пожалел, что приходится с ним расстаться.

Едва Анатолий спустился с крыльца избы, где оставил Балашова, как встретил возвращающегося с узла связи Острогорова.

— Разрешите пожелать вам всего хорошего, Логин Евграфович, — обратился Бурнин.

— Значит, в высшие сферы, товарищ майор?! Ну, счастливо! И нас не забудь… И нас не забудь помянуть, когда будешь в высших… Подполковника тотчас, конечно, присвоят, а по должности будешь — ого!..

— Ничего не известно, товарищ генерал! — сказал Бурнин. — Если позволено будет выбрать, то я попрошусь обратно в свою армию.

— Да, с другой стороны, конечно, Анатолий Корнилыч, тут все-таки люди свои. Тут ты уже продвинулся, все тебя знают. А прямоугольничек на петлицы мы и тут нашли бы!.. Как там кто ни смотри скептически и критически на наши успехи, а все-таки Ельня — это первый город, который фашисты должны были нам отдать, и наш тут вклад сделан. Не зря нас с тобой наградили… Впрочем, рыба ищет, где глубже! — оборвал себя Острогоров. — Желаю удач и здоровья!

— Бурнин! Майор Бурнин! — окликнул знакомый летчик, как только Анатолий простился с Острогоровым. — А тебя всюду ищу. Говорят, ты в Москву? У меня срочный вылет, могу прихватить на «уточке». А то того и гляди, что кто-нибудь пронюхает, и местечко займут! — доброжелательно сказал летчик.

Только успев наскоро связаться по телефону с госпиталем Варакина, хотя и не застал его самого, Бурнин все же справился у сослуживцев друга о его здоровье и минут через сорок уже вылетел, когда солнце начало чуть клониться к западу…

Они летели над самыми вершинками леса, а по временам даже кое-где опускались еще ниже, шли вдоль желтеющих опушек на бреющем полете над кустарниками, над неубранными хлебами, с которых при их приближении взлетали стаи грачей и разъевшихся галок.

Бурнин замечал кое-где скопления людей на окопных работах. Видно было, как они махали самолету кепками и платками.

Несколько раз во время пути пилот оборачивался и кричал Бурнину:

— Ополченцы-то! Как кроты накопали!

— Справа — завод. На прошлой неделе фугаской ахнули! — крикнул он в другом месте.

— Можайск впереди!

Бурнин сам узнал извилистую ленту Москвы-реки. Вскоре летчик опять повернулся.

— Кубинка внизу, узнаешь? Голицыно! — крикнул он, как будто это было какое-то особо важное место в СССР, и вслед за тем дважды качнул крылом.

Минуту спустя он опять повернулся к Бурнину, широко улыбаясь, и крикнул:

— Мама моя на крылечке стояла! Всегда ждет, что я ей крылом…

Они опустились в наступающих сумерках довольно далеко от Москвы, на бывшем учебном аэродроме гражданской авиации.

Машины в Москву отсюда уже все ушли.

Пришлось ночевать в каком-то длинном сарае, заваленном сеном и населенном летчиками. Старик сторож раз пятьдесят уговаривал их не курить.

Ночью несколько раз поднимался рев моторов, выкрики, шум. Летчики дружно разыскивали среди спящих и срочно будили какого-нибудь пилота, чья машина должна была вылетать.

Соблазнившись полетом, Анатолий рассчитывал выиграть время. Однако ночевка в этом нелепом сарае зачеркнула почти весь выигрыш.

В эти дни, после свидания с Михаилом, Бурнин узнавал уже кое-что об отзыве Варакина для научной работы в тылы. Теперь он мог подсказать, как этот отзыв ускорить. Но, впрочем, Бурнин понимал, что Михаил не станет следовать его подсказке по «нелепости» своего характера. Тем более настоятельно нужно было найти время, чтобы в Москве повидать жену Михаила, Татьяну Ильиничну…

Только утром на этот неведомый аэродром явился автобус, который повез в Москву Бурнина и других командиров, прибывших с фронта.

Узнав, что Бурнин — участник наступательной операции, командиры, прилетевшие с других направлений, жадно расспрашивали его о подробностях. Всем хотелось услышать даже самые мелочи: что знает он об освобождении Ельни, как бежали фашисты из города, как выглядят освобожденные села, что рассказывают жители… Все чувствовали большое моральное значение этого наступления для Красной Армии, для престижа СССР, даже при всех последних неудачах на Украине.

Об украинских боях летчики говорили с болью. Рассказывали о том, как наступающие фашисты почти безнаказанно бомбили передний край и тылы, как стаями налетали фашистские истребители на отступающую пехоту, на скопления людей и техники на переправах и как они, летчики, скрежетали зубами в бессильной злобе, потому что у них нечем было отбить фашистские атаки: старых машин три четверти погорело в первые дни войны, новые все еще не поступили, и половина оставшегося в живых человеческого состава, где-то там, далеко, на восточных аэродромах, осваивает новую технику. Эта техника будет блестящая, лучше и эффективнее немецкой. Но каково им сейчас видеть советское небо в фашистской власти! Каково им бессильно смотреть с земли на то, как стервятники губят тысячи беженцев, текущих обозами и пешими толпами по дорогам и без дорог от наседающего врага!..

Анатолий знал, что в летных частях на их фронте положение очень похожее, и… не дай бог, фашистское наступление приведет к такой же картине… Недаром же, ознакомившись с обстановкой, Балашов стал особенно настаивать на усилении зенитных частей…

Варакиной Анатолий опять не застал и оставил записку:

«Вот я снова в Москве. Миша в добром здоровье. Если хотите поговорить со мной лично, придется вам подежурить у своего телефона. Позвоню в течение дня.

Ваш Бурнин»

Оказалось, в Генштабе Бурнин должен был явиться в управление кадров, к тому же старому своему знакомцу полковнику, который в прошлый раз поручил ему возвращаться на фронт вместе с новым начальником штаба армии.

Бурнину однако же пришлось ожидать полковника около трех часов, пока тот вернулся с какого-то совещания.