Владимир Корнилов - Девочки и дамочки

И его отчаянно потянуло к Симке, крупной Серафиме Сергеевне, что была вовсе не мед и не сахар, а одни окрики и подзатыльники. К той самой Симке, которую он шесть лет назад по пьянке обрюхатил и женился лишь силком, когда сам комполка чуть у него в ногах не валялся.

— Ну женись, Гаврилов! Не демобилизовывать же за ерунду. Ты же прирожденный краском. Ну, Щорс прямо. Только бороды не хватает. Женись, и хрен с ней. Все они на один чертеж: две ноги и глупость между… А возраст (Симка была на семь лет старше), так оно еще лучше. Гулять не будет.

— Ты женат? — спросил Гаврилов шофера. Они уже оставили Москву и два КПП за ней и неслись почти пустой магистралью.

— Нет, — мотнул головой шофер, не вынимая изо рта папироски.

«Не поймет, — подумал Гаврилов. — А объяснять — у меня слов таких нету. Тут Лебедев-Кумач нужен, чтоб понятно стало, как от всей этой неразберихи домой к Симке охота… Домой?! Скажешь тоже!.. — рассердился он. — Дом-то тю-тю…» Но ему все равно хотелось домой, куда угодно, но в ту комнату, где уже все по Симкиному, хоть въехали они в нее только вчера или даже сегодня на рассвете. Какие у политрука вещи — хрен да клещи, чемодан да ночной горшок… А Симка умела: раз-раз и жилье у нее. И уже вечером зовет: «Заходите, товарищи командиры, чай с вареньем пить».

«Везет Гаврилову!» — завидовали неженатые, выскребывая по три раза чайные блюдечки, и бежали не упустить девах, крутившихся вокруг разместившегося полка. А Гаврилов, завидуя им, покорно стоял с полотенцем у плиты или примуса. Симка мыла посуду, он вытирал.

Но сейчас, когда все наперекосяк, и старый уже — тридцать первый год, и сивость в волосах имеется — понимал: не в девках счастье. А сидела бы рядом вместо этого курца-водителя Симка, страх бы вчетверо убавился. Она и баранку крутит — выучил. Вообще способная. Такой бы в институт — и командиром производства. На блюминг. Говорят, на всю страну одна женщина есть на блюминге… А что такое блюминг, а? Знал, да забыл…

«Тут, Сима, сейчас такой поворот, — начал он жаловаться жене, — что без тебя, как без чекушки, не разберешься. Женщин мне придали. Триста душ. Все равно как помещику. А я над ними сроду не командовал. Вот бы тебе как женсоветчице. Ты бы их раз-раз и в норму привела. А я с крыши «газа» глотку драл — никакого впечатления».

С мыслями о Симке даже сидеть было удобно.

— Хороша дорожка? — спросил водителя. Они уже свернули с главной магистрали на другое шоссе, тоже асфальтированное, но поуже.

— Тормозить не надо, — кивнул водитель. И правда, шоссе было совсем пустое. Никого они не обгоняли, и навстречу никто не ехал. Только ветер свистел, да уже совсем редко и глухо ухали где-то зенитки.

— Бомбежки не боишься? — спросил Гаврилов.

— Нет. У нас скорость хорошая.

— Может, женщин догоним.

— Вполне возможно, — согласился водитель.

«Такие вот дела, Сима», — подумал Гаврилов, но тут у молчаливого шофера голос стал по-мальчишески ломким, лицо покраснело, и он выпалил:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться! Вы здешний?

— Нет.

— Понимаете, я хотел узнать. Только не подумайте, что…

— Валяй, чего там…

«Погоди, Сима, — мысленно сказал жене, — боец что-то нервничает…»

— Выкладывай. — Он повернулся к шоферу.

— Понимаете, я москвич. То есть харьковский. Но уже здесь два года — после первого курса забрали. Так вот никогда не было такого: «Ждите важное сообщение».

— Ну и что?..

— Когда война началась, было «Работают все радиостанции Советского Союза…».

— Не вижу вопроса, — сказал Гаврилов. — Ты вон целый курс института кончил, а обстановки, можно сказать, ситуации — не понимаешь. А в чем ситуация? Ну, в чем?

— Немцы к Москве идут…

— Это не ситуация, а частность, — сказал Гаврилов. — Ты, может, и грамотнее меня, а главного не соображаешь. А оно, скажу тебе по секрету, в том, чтобы головы себе не ломать и выполнять приказание. Вот дорога хорошая, жми себе и радуйся, что скорость давать можешь. И я вон радуюсь, что женщинам продукт везу высшей качественности, а не комбижир какой-то. А если за всех голову ломать, то на личную обязанность, на долг свой священный, можно сказать, сил не останется. Сталин пусть Москву защищает, а ты руль держи. Ясно?

— Ясно-то ясно, товарищ капитан… Но шоссе уж очень пустое…

— А это не твоя печаль. Ты что, дорожная инспекция?!

«А он с мозгами, как думаешь, Сима? — вернулся к жене Гаврилов. — Головастая у нас молодежь! Из вузов берут. А вообще-то по шоссе и правда — хоть шаром кати… Вдруг они того… Москву, как Наполеону?.. Тебя ведь отдали…»

— А, сволочи! — выругался вслух и дернулся так, будто получил кулаком в челюсть.

— Зубы болят, товарищ капитан? — спросил водитель.

— Ага, — кивнул Гаврилов, который видел дантистов только на медицинских комиссиях.

— Закурите. Помогает!

— Нельзя мне. Легкое прострелено, — на этот раз не соврал капитан.

— А как вас?.. — спросил водитель, который еще не видел войны.

— Пулеметом из танка. Нервы не выдержали — вперед полез… Да ну его, не в этом беда, парень. У меня баба с пацанами под немцами осталась.

— Да я слышал. Вы завмагу говорили.

— Вот что плохо, товарищ боец.

— Да, понимаю…

— Ну этого ты, положим, не поймешь. Но спасибо за сочувствие. А пусто и вправду как на том свете!..

— Зато скорость! Может, догоним эшелон и повернем его назад.

«Головастый!» — подумал капитан.

— Еще чего! — сказал сердито. — Ты, что ли, поворачивать будешь? На месте есть фортификационное («Смотри, выговорил!» — обрадовался Гаврилов про себя) начальство! Оно пусть командует. А поворачивать будешь руль и то, если я тебе прикажу. Так вот… Понял? — Но тут же, почувствовав, что был лишне груб, а с водителем пережимать никогда не надо, Гаврилов положил ему руку на плечо, что могло означать: «Не скисай, парень. Не пропадем!» — или что-нибудь в этом роде.

— Инженерное начальство, — сказал капитан вслух, не надеясь второй раз выговорить сложное слово, — само соображает. Да у них там телефон или даже рация есть, — неуверенно добавил он. — Они твое «важное сообщение» еще, может, вчера слышали. Если только оно — не вранье, — добавил для собственного ободрения. — Нет, Москву не сдадут. Москва — это, брат, политика! Москва — это, можно сказать, — все, хоть мы с тобой и не оттуда. Слышал, когда надо сказать: много, до едреной фени — говорят: прямо Москва?

— Слышал, — неловко усмехнулся водитель. — И когда в очко два туза выходит, тоже называется «Москва».

— Ну ты мне не лыбься, — помрачнел капитан. — Перебора не будет.

Но перебор, кажется, получался. У переезда почти перед самым носом пронесся в обратную сторону порожний разномастный состав с паровозом на хвосте, и вскоре стало видно, как женщины с ведрами ползут через картошку.

— К церкви, товарищ капитан? — спросил водитель.

— К ней. Может, оно там…

Но фортификационного, или, проще, инженерного, начальства так и не отыскали.

— Не было здесь таких, — вежливо, словно оправдываясь, отвечал старичок в балахоне. — Тут два дня никаких отрядов не было. Во вторник днем шли туда, за реку… Точнее, на запад… Очень быстро прошли.

— А стрельбу слышно?

— Простите, я глуховат несколько, — смутился старичок. — Но как будто бы нет. А смена моя, — он показал на парнишек, которые крутились рядом, — спит за троих.

— Понятно, — неуверенно сказал капитан.

— Да, извините, вспомнил, — сказал старичок. — Наверно, стреляют, только далеко. Стекла у нас в доме чуть-чуть ноют, и, знаете, посуда в буфете тоненько-тоненько поет, словно тоскует.

— Ясно, — сказал капитан, хотя ясности как раз и не было.

— А это, простите, ваши, как бы это сказать, бойцы? — полюбопытствовал старичок, тыча рукой в растянувшихся по полю женщин.

— Да, окопы рыть будут, — ответил Гаврилов. — Иди в кабину! — сердито крикнул он шоферу, жалея, что не погнал его раньше и тот слышал разговор. «Хотя куда ее, правду, спрячешь?» — тут же подумал про себя.

— Эй, товарищ старшая! — крикнул Гаврилов вылезавшей на шоссе Марье Ивановне. Крупная, как Симка, она запомнилась ему еще с утра. — Я тут шамовки привез. Прикажи своим сгрузить. Питание — первый класс.

— Ясна-а! — крикнула она, подплывая к полуторке.

— Помоги им, — сказал Гаврилов шоферу.

Машину стали разгружать, но не так споро, как на рассвете полуторки с инструментом. Видно, допек женщин бросок через картофельное поле.

— Мне их разместить надо. — Гаврилов повернулся к почтительно ожидавшему старичку. — Тут у вас как, село-поселок близко?

— Километра два будет.

— Не годится. Окопы не танцы.

«Бегай потом их собирай…» — подумал он.

— А в церкви что? Ремонтная? Вот пускай в церкви ночуют. А вас уж не знаю куда…