Владимир Першанин - 28 панфиловцев. «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!»

Те из красноармейцев, которые видели, как от автоматного огня в считаные минуты погибли несколько их товарищей, промолчали. Другие кивнули, соглашаясь с батальонным комиссаром.

– Вот так, товарищ Шишкин, – похлопал взводного по плечу политработник. – Ясно? Штыковой бой в училище на какую оценку сдал?

– На «хорошо», – козырнул лейтенант.

– А надо бы на отлично. Ничего, в боях научишься.

Капитан Гундилович и его политрук Василий Клочков терпеть не могли, когда непростую военную науку смешивали с пустыми рассуждениями, отдающими ненужным бодрячеством, которые не прибавляли авторитета командирам.

Половина бойцов их роты была из числа ополченцев, пришедших в армию в качестве добровольцев. Многие были в возрасте тридцати лет и более, повидали жизнь и реально понимали обстановку. Разговаривать с ними как с зелеными новобранцами было просто неразумно.

По штатам начала войны в стрелковом полку полагалось иметь на вооружении тридцать восемь станковых пулеметов «максим» и 80 ручных пулеметов системы Дегтярева. В общей сложности по семь-восемь пулеметов на роту.

Однако в четвертой роте имелся всего лишь один «максим» и четыре «дегтярева». Винтовок хватало, однако осваивали их теоретически.

Учения по метанию боевых гранат проводить не рекомендовалось во избежание несчастных случаев. Предлагалось отрабатывать навыки, кидая деревянные гранаты.

– Какие навыки? – возмущались командиры, особенно те, кто участвовали в войне с Финляндией или в боях на Дальнем Востоке. – Пока каждый солдат по две-три боевых гранаты не бросит, никаких результатов не будет. Не научили воевать сейчас, на войне поздно учиться будет. Большой кровью такая учеба обойдется.

Этот вопрос решили благодаря генералу Панфилову. Он два года воевал в Первую мировую войну, позже пошел добровольцем в Красную армию, был командиром взвода в Чапаевской дивизии, затем командовал ротой под Царицыном.

Генерал организовал в сформированной им дивизии не только обучение гранатометчиков, но и создал группы истребителей танков, как этого требовал Верховный главнокомандующий Сталин.

Гундилович, обучавший своих бойцов, видел слабую эффективность противотанковых гранат того времени, «РПГ 40» конструктора Пузырева М. И. Но за неимением лучшего придется воевать ими.

Большие надежды возлагались на артиллерию.

Однако в масштабах роты или батальона требовалось предусмотреть вероятность того, что с вражескими танками придется воевать, когда артиллерии поблизости может и не быть.

Пожалуй, самым сложным было преодолеть «танкобоязнь». Несколько раз устраивали обкатку танками «Т 26» и «БТ 7» окопов, где укрывались красноармейцы.

По инструкции бойцы пропускали танк, спрятавшись поглубже в окоп, а затем кидали учебные гранаты, целясь в моторную часть или под гусеницы. Для таких учений требовалось много времени, не хватало машин, и обкатку прошла лишь небольшая часть красноармейцев.

Ручных гранат «РГД 33» тоже не хватало, и боевые учения проводились в основном с сержантским составом. Еще сложнее обстояло дело с противотанковыми гранатами.

Их бросали из широких окопов. Поставленная на боевой взвод «РПГ 40» могла взорваться, если боец слегка задевал при броске край бруствера или от волнения ронял тяжелую гранату. Но как бы то ни было, а учения в дивизии шли, и на фронт люди отбывали, имея какие-то навыки.

Кроме того, месяц, проведенный на Северо-Западном фронте в относительно спокойной обстановке, капитан Павел Гундилович тоже использовал для подготовки роты. Он был призван из запаса, но уже имел боевой опыт, участвовал в боях с японцами у озера Хасан.

Политруком 4 й роты был Василий Клочков, родом из Саратовской области. У политрука тоже была непростая биография. Рано осиротел, батрачил. Обладая незаурядными способностями, заочно закончил к тридцати годам два института, в том числе Московский институт литературы.

Рота насчитывала 157 человек, теплушки были набиты тесно, учитывая, что с собой везли ротное имущество, теплую одежду, боеприпасы.

Куда направлялся эшелон, никто не знал, но уже через несколько часов стало ясно, что поезд движется на юго-восток.

– Наверняка к Москве, – сказал Клочков.

Несмотря на то что октябрьская ночь была холодная, в теплушках было душно. Дверь приоткрыли, свежий осенний воздух врывался в вагон.

Из-за суеты при погрузке с ужином припоздали. На коротких остановках разносили термосы с кашей, хлеб, махорку.

Непроглядной была октябрьская ночь. Везде действовало затемнение. Лишь на крутых поворотах виднелся сноп искр, выбивающийся из паровозной трубы. Вскоре большинство бойцов, за исключением дежурных, уже спали на нарах.

Павел Гундилович и Василий Клочков сидели возле двери, курили и вполголоса переговаривались. За два месяца, проведенных вместе, они успели привыкнуть друг к другу и подружиться.

Командир роты и ее политрук обладали одинаковыми правами. Принимая какое-то решение, ротный командир был обязан согласовывать его с политруком. Этот принцип двоевластия не нравился многим командирам. Тем более политруки зачастую не имели военной подготовки.

Гундилович и Клочков сумели избежать тех конфликтов, которые нередко возникали из-за этого двоевластия. Обоим было за тридцать лет, и свои поступки они взвешивали более обдуманно, чем молодые командиры.

Василий Клочков излишне не лез в чисто военные вопросы, а больше занимался с людьми. Это помогло выдвинуть четвертую роту по большинству показателей на передовое место в полку.

Вначале говорили о семьях, полученных письмах. Но внезапная переброска дивизии, судя по всему под Москву, заставляла обоих возвращаться к этой теме.

– Павел, ты военный человек, – говорил Клочков. – Как могло такое случиться? Ура, победили врага на его территории малой кровью, а получается, что до Москвы докатились.

Эту тему обсуждали тогда по всей стране. Чаще – в узком кругу близких друзей. За «пораженческие настроения» можно было нарваться на крупные неприятности. Но и молчать о сложной ситуации на фронте они не могли.

– Вот так и получается, – неторопливо рассуждал капитан. – Не готовы мы оказались, многое не предусмотрели.

Более горячий по характеру, Василий Клочков показывал на спящих красноармейцев и, стараясь говорить тише, высказывал свои невеселые мысли.

– Хотя бы наших бойцов взять. Кадровых солдат немного, в основном призывники и ополченцы, опыта никакого. В роте тридцать человек казахов, киргизов, узбеков, некоторые по-русски не говорят. Через переводчиков винтовки изучали.

– Научатся. Это не самое главное. Противника нельзя недооценивать. Иногда бои на озере Хасан вспоминаю. Чего нам япошки! А они, оказывается, воевать неплохо умеют. Почти две недели бои шли, и потери мы понесли немалые. А согласованность действий возьми! Основную массу артиллерии собрали в отдельные полки, бригады, а в полку всего десять-двенадцать легких пушек. Это на две с половиной тысячи человек.

– У нас в артиллерийском полку тридцать гаубиц и полсотни полевых пушек. Этого мало?

– А взвод Краева танковую атаку гранатами и бутылками с горючей смесью отбивал.

– У фрицев всего один танк был и бронетранспортер, – засмеялся Клочков. – Великая сила!

– Плюс пять мотоциклов, пулеметы, 80 миллиметровый миномет. Хватило бы прорвать оборону и батальон смять. Кстати, в батальоне тоже артиллерии не было.

– Ну ты скажешь, Павел, – покачал головой Клочков. – Одним танком и мотоциклами батальон уничтожить.

– Не в этом дело, один или три танка там было, – с досадой перебил Василия капитан. – Мало наших частей в окружение попадало и там же оставалось. Одними лозунгами бой не выиграешь. Кто мешал выдвинуть хоть одну легкую пушку вперед?

– Выдвинули, – отмахнулся Клочков. – На третий день. Зато ученые теперь будем.

– Дай бог, если так.

Выкурили еще по самокрутке и тоже улеглись спать.

Утром, когда миновали Вышний Волочек, на эшелон налетели немецкие самолеты: тройка пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс 87» и четыре «мессершмитта». Поезд спешно тормозил, а вдоль эшелона неслась команда:

– Воздух! Все в укрытия.

Капитан выталкивал из вагона замешкавшихся красноармейцев. Набравший ход состав замедлял скорость рывками, из-под колес летели искры. Ударили взрывы.

«Юнкерсы» с торчавшими шасси, изогнутыми широкими крыльями и черно-белыми крестами на фюзеляже сбрасывали бомбы с высоты пятисот метров. Высоковато, чтобы угодить в узкую цепочку вагонов и платформ.

Но опускаться ниже, как это было в первые недели войны, «юнкерсы» не рисковали. С платформ в их сторону вели огонь две счетверенные установки «максимов».

В первую очередь «юнкерсы» старались вывести из строя паровоз, чтобы обездвижить состав. Несколько «стокилограммовок» взорвались вдоль насыпи, но в паровоз бомбы не попали. Зато разнесло, как спичечный коробок, один из вагонов.