Григорий Коновалов - Истоки. Книга первая

– Не жури меня, жинка. Нахлобучку получу в Москве.

Генерал не ошибся. В Москве не одобрили его плана, предусматривающего эвакуацию гражданского населения из пограничных районов в глубь страны на двести – триста километров. Генералу посоветовали, чтобы он не нервничал, не преувеличивал опасности и лучше бы занимался боевой подготовкой своей армии. Генерал должен понимать, что необходимо выиграть время, готовиться осторожно, не вызывая подозрений у Гитлера. Может быть, для генерала оказалось неожиданностью вторжение на Балканы? Но это давно можно было предвидеть. Очень хорошо, что генерал в рапорте процитировал слова Гитлера, сказанные зимой принцу-регенту Павлу: «Я готовлюсь к войне с большевиками. Если понадобится, я начну ее летом. Это будет вершина моей жизни и деятельности. На этом кончится также война с Великобританией. И позиция американцев тоже изменится».

Но в этом ничего нет нового. Гитлер с тридцать третьего года готовится к войне с нами. Генералу дали понять, что он видит лишь одно звено в огромной цепи необычайно сложных мировых отношений. А современный полководец должен хорошо разбираться и в дипломатии, и в политике.

Домой Чоборцов возвращался поездом, чтобы еще раз своими глазами посмотреть, каково состояние железной дороги, узлов, разъездных путей, где надлежит ставить сильную зенитную артиллерию. Он был солдат и думал по-солдатски.

И все же временами он склонен был закрывать глаза на то, что жены командиров с детьми и без детей ехали вслед за своими мужьями в пограничные города. Умом он понимал, что дни мира убывают с быстротой весеннего рассвета, но подсознательно, каким-то глубоким чувством если не одобрял этот горячий порыв жен, то снисходил к нему с ласковостью умудренного жизнью человека. Упорнее, чем прежде, генерал занимался обучением своих войск, проверкой и инспектированием дивизий, укрепленных районов, следил внимательно за ходом военных действий на Балканах.

В распоряжение подчиненных ему войск прибывали поезда с новой военной техникой: танки, машины, самолеты в разобранном виде, пулеметы, автоматы. Получили приказ в срочном порядке реорганизовать боевые части, подразделения: создавались крупные танковые, воздушные соединения, тяжелые артдивизионы Резерва Главного Командования. Делалось то, на чем настаивал год назад генерал-лейтенант Степан Валдаев, только теперь делалось это второпях и несколько нервически. О Валдаеве пока ничего не было слышно, очевидно, он все еще оставался не у дел.

В полдень Чоборцов уехал в город, на пленум обкома партии. Сидел в зале заседаний и слушал доклад о подготовке к сенокосу. Интересно знать, как живут и работают те люди, которые обували, кормили и содержали армию и ради спокойствия и безопасности которых существовала армия, в том числе и он, генерал Чоборцов. Председатель областного исполкома глубоко был уверен в том, что этим летом соберут богатый урожай. Районные работники говорили о строительстве Домов культуры, ферм, электростанций. Опасность войны существует, но вряд ли она более грозна, чем вчера. Напряжение на границе никогда не ослабевало, к нему привыкли.

Трудно было генералу не заразиться этим настроением: кругом он видел открытые, добрые, веселые лица. А когда услышал, что у самой границы открыли детский сад, в Чоборцове с необыкновенной силой и остротой, подобно инстинкту самозащиты, вспыхнуло сопротивление всем тем угрозам, что несли с собой последние события.

«Уж не боюсь ли я?» – спросил себя Чоборцов резко. Но вся его боевая жизнь, исключая первые солдатские дни в Карпатах, опровергала это предположение.

В кабинете, кроме секретаря обкома и генерала, сидели еще два человека: второй секретарь и начальник управления НКВД. Начальник говорил, что со стороны врага засылка шпионов усилилась. И хотя Чоборцов знал это от своей контрразведки, все же слова начальника как-то по-новому насторожили его. А когда первый секретарь сказал: «Хорошо бы успеть убрать урожай», – генерал окончательно потерял уверенность в возможности оттянуть войну.

Второй секретарь настроен был более решительно:

– Чему быть, того не миновать! Встретиться лицом к лицу с Гитлером нам все равно придется. И мы готовы. Верно, генерал?

Чоборцов с минуту смотрел на него, потом кивнул седеющей головой: не хотелось показаться слишком осторожным перед этим экзальтированным товарищем. После пленума генерал в течение двух недель объезжал войсковые части и соединения и в пятницу под вечер вернулся домой. Жил он в военном городке, в маленьком кирпичном флигеле рядом с корпусами бронетанкового училища.

Дверь открыла молодая женщина в ярком джемпере, с горячим румянцем на щеках.

– Солка! Да как ты попала сюда? – удивился генерал, обнимая свою родную сестру.

– Приехала нянчить твоего сына! – бойко ответила сестра.

– Извини, Солка, как говорится, бес попутал на старости-то лет… Как живет наш поп?

– Летом пристрял к геологам, ходил аж в Жигули… Как-то на охоте прыгнула на него с дерева молодая рысь. Батя сорвал ее с загривка, задушил. Зимой сбрил бороду, усы подровнял по-казацки, напялил на голову шапку из рыси и катался под Новый год с лесорубами в розвальнях.

Неприятно было Чоборцову писать в анкетах: «Сын священнослужителя». Однажды он написал: «Сын попа». Отцу советовал в своих редких письмах: «Брось трепаться с амвона».

Старик оставил церковь и теперь промышлял охотой.

– Пойдем, познакомлю тебя с хорошим парнем, – сказала Солка. – Такой веселый, остроумный…

В столовой стоял навытяжку невысокий синеглазый танкист.

– Данила, знакомься, это Рэм Солнцев.

– А-а, опять лихой чуб? Передайте полковнику Вагину – трое суток гауптвахты.

– Товарищ генерал, на трое суток? Я не ослышался?

– Ослышались: на пять суток!

Рэм пристукнул каблуками, вышел строевым шагом.

– Что, свиданки устраивать приехала? – напустился генерал на сестру. – Завтра же выпровожу на Волгу вместе с Олькой! Я вам покажу любовь да мирную жизнь! Всех баб отсюда шугану! И даже генеральш выгоню…

В субботу Чоборцов созвал командиров дивизий и особых полков.

– Как вы думаете, товарищи полководцы, чем занята голова командира, у которого в доме живет теща или сестра, разводит кур, садит овощи. Курятником и занята его голова. Капустой! Стратегия, тактика там и не ночевали. А посему приказываю: разлучить мужей с молодыми женами. Пусть считают меня злым разлучником и врагом семьи! Чтоб не видал я больше прекрасного пола вместе с крикунами!

14 июня 1941 года – решительный день в жизни Гитлера: с утра состоялось последнее совещание командования, на котором еще раз был подтвержден срок вторжения в Советский Союз. И хотя решение это было объявлено в Директиве 21 (план «Барбаросса») еще 18 декабря 1940 года, все же Гитлер волновался. В течение мая – июня это четвертое совещание все по тому же вопросу. Было введено в расписание максимальное продвижение войск. Были приняты меры маскировки, делали вид, что готовят вторжение из Норвегии в Англию (планы «Акула» и «Гарпун»). Гитлер провел решающее совещание 6 июня. Тогда все главнокомандующие войск, флота, авиации докладывали фюреру, Кейтелю и Иодлю свои соображения о вторжении в Россию. Теперь же, восемь дней спустя, Гитлер вновь собрал командование.

Мозг его лихорадочно кипел, и с необычайно зримой силой воскресало в его памяти все пережитое за пятьдесят с лишком дет. Он не мог не думать о том, что решается на шаг, который таит в себе возможности не только победы, но и поражения, не только бессмертной славы, но и самой смерти.

С утра Гитлер спустился в лифте в новую резиденцию, устроенную глубоко под землей. О местонахождении этого подземного убежища, представлявшего собой великолепный дворец с приемной, кинозалом, кабинетами, кухней, казармой для личной охраны, знали только самые приближенные к рейхсканцлеру лица. Пленные поляки и французы, соорудившие убежище, были уничтожены. Даже любовница фюрера Лени Рифенсталь, знавшая о многих тайнах, впервые попала в этот дворец. Проходя по ярко освещенному безлюдному залу, она сказала:

– Надеюсь, я первая из женщин, удостоенная счастья видеть это чудо.

– Вы первая… если не считать еще одной великой дамы, – ответил Гитлер, дразня любопытство Лени Рифенсталь. Самодовольно улыбаясь, он посмотрел на ее ноги. Он любил эту женщину и гордился ею, потому что она своими ногами походила на любовницу Фридриха Барбароссы.

– Кто она, эта дама?

– Германия, мой друг.

Гитлер прижал к боку доверчиво отданный ему округлый локоть, засмеялся, потрепав пальцами локон Лени. Оставив ее в небольшой круглой гостиной с мягкой мебелью и матовым освещением, Гитлер прошел в кабинет мимо двух охранников, стоявших у герметически закрывающихся дверей.

Убранство кабинета было скромное, даже суровое: стол, стулья, у изголовья жесткой, под солдатским одеялом кровати стояла этажерка с книгами, среди которых были любимые Гитлером приключенческие романы плодовитого писателя Майя. На полу зеленел ковер с очень высоким и упругим ворсом, мягко, будто отросшая отава, шуршавшим под ногой. Этот пружинивший зеленый ворс, сделанный специально по желанию Гитлера, напоминал ему мирную изумрудную лужайку на родине, в Австрии, у Браунау. Гитлер уединился в кабинете, чтобы обдумать речь, с которой намеревался обратиться к генералам.