Юлий Дунский - Время собирать камни

— Так нет же у нее сил! — набычился Демин. — В Германии остались!

— А у меня есть?

— Ну, ты тип! — разозлился Демин. — К тебе по-человечески, а в тебе, я вижу, человеческого ни грамма не осталось!

— Чем ты меня попрекаешь? Я, как заяц, в поле сплю! Ем на бегу! На сто кусков разрываюсь! Тебе хорошо, твоих солдат армия накормит, напоит — ты только командуй. А моих кто накормит, если не я? Не будет Нюрке Капитоновой никакой привилегии!

Нюрка Капитонова, в своем нелепом клетчатом пиджаке, снова сидела возле сгоревшего дома и тихонько плакала. Так, наверно, и проплакала весь день.

С грохотом подкатила подвода. На ней сидела деминская команда — все голодные и злые.

— Бабка, вставай! Поехали! — приказал Демин.

Старуха ошалела от радости:

— Ой, правда? Возьмете меня, не бросите?

Ей помогли вскарабкаться на подводу, и лошади тронулись. Подбежал запыхавшийся председатель, закричал вслед подводе:

— А ужин?.. Огурчики?

— Пошел ты со своими огурчиками! — крикнул в ответ Демин. — Куркуль! Живоглот!..

Подвода катилась по знакомой лесной дороге, но в обратном направлении. Ехали в мрачном молчании. Демин уже раскаивался в том, что назло председателю взял с собой старуху. А она потихоньку копошилась в своем необъятном кармане. И вдруг капитан почувствовал, что ему потихоньку суют что-то в руку. Это был пупырчатый белозеленый огурец. Другой огурчик, поменьше, старуха так же тихо вложила в ладонь Неле, а третий, самый маленький, стала грызть сама. А Онезоргу ничего не дала.

Чемоданы и миноискатели были аккуратно сложены на тротуаре. Неля, старуха и Онезорг ожидали Демина возле двухэтажного здания, украшенного новенькими табличками: «Горком», «Горисполком».

— Нюра, а как вас по батюшке? — спрашивала Неля. — А то как-то неловко.

Старуха хихикнула:

— Да меня по батюшке и не величают.

Все больше по матушке! Вообще-то я Анна Константиновна.

Тем временем Демин беседовал с председателем горсовета.

— Опоздали, товарищ капитан. Опоздали, — говорил тот.

— То есть как? — у Демина голос даже изменился: он знал, какой будет ответ.

— Взрыв произошел неделю назад. Полностью выведен из строя хлебозавод. Хлеб возим черт-те откуда… Но это не самое плохое. Семь человек погибло.

Демин молчал, не зная, что сказать. Председатель горсовета написал что-то на бумажке, отдал капитану:

— Идите в Дом колхозника, отдыхайте. А утром дам машину, поедете дальше.

Глаза у предгорсовета были красными от усталости, треснувшее стекло очков заклеено узенькой полоской пластыря.

Комнату, отведенную деминской команде, украшали плакаты военного времени и довоенные фотографии быков-рекордистов. Онезорг и Демин ходили из угла в угол, встречаясь друг с другом и снова расходясь. Лицо у немца было несчастное, губы дергались.

Неля сидела на одной из четырех одинаковых коек и зябко ежилась/хотя вечер был теплый. Потом вдруг спросила:

— Почему она взорвалась? Ведь Рудольф говорил: взорвется осенью.

— Мало ли почему? — угрюмо ответил Демин. Он перестал ходить, сел рядом с девушкой. — Кто-нибудь обнаружил, пытался разминировать «без ума… А может, сама преждевременно сработала. Химический взрыватель точно не рассчитаешь. Температура влияет и другие факторы… Да что сейчас гадать? Этих семерых не воскресишь.

Онезорг, не переставая ходить, заговорил по-немецки быстро и взволнованно. Неля еле успевала переводить:

— Ужасно, ужасно… Ведь когда мы ставили эти мины, я утешал себя тем, что служу своему народу, своей стране. Теперь легко быть умным: мы узнали вещи, о которых раньше и не догадывались. Но тогда, тогда — что мы тогда слышали, кроме нашей пропаганды? Если десять лет подряд все газеты, радио, учителя в школе, армейское начальство, даже твои родные, все долбят одно и то же — человек может поверить во что угодно!

— Что ж ты, не знал про Бухенвальд, про Аусшвиц? — жестко спросил Демин. — Про душегубки не знал, про то, что людей травят газом и жгут в печах?

— Я не знал, — отвечал Онезорг по-русски. — Ты можешь мне не верить, но я не знал.

— Конечно, не верю, — недобро усмехнулся Демин.

А Неля вздохнула и отошла к окну:

— А я вот верю.

И снова наступило молчание. Только Онезорг продолжал вышагивать взад-вперед, как часовой.

— Виктор, смотрите, это к нам? — обернулась от окошка Неля.

Демин подошел, поглядел.

Действительно, прямо напротив их окна, посреди мостовой стояли три женщины, переговариваясь о чем-то.

— Да, нет, вряд ли, — решил капитан. — А где наша старуха? Может, это она начудила?

— Более чем вероятно, — согласилась Неля. — Она, знаете, куда пошла? На базар.

Между тем к трем женщинам на мостовой присоединились еще три и с ними инвалид на костылях. Они показывали пальцами на деминское окно.

— Ну, точно, бабкины дела! — мрачно сказал Демин. — Только этого не хватало.

А кучка людей на улице все увеличивалась и превратилась наконец в толпу. Состояла она в основном из женщин, но там были и инвалиды — кто с палочкой, кто с перевязанной рукой. На второй этаж к Демину доносился враждебный гул. Потом кто-то крикнул:

— Эй, капитан, выходи!

И Неля вдруг поняла, зачем собрались эти люди.

— Виктор, не ходите! Не надо!

Но Демин уже надел фуражку, одернул гимнастерку и двинулся к двери. На ходу он сказал:

— Неля, ты тоже спустись. Закроешь за мной.

Они спустились по лестнице. Капитан отодвинул щеколду и шагнул на улицу. А Неля снова заперла дверь и осталась, чтобы, когда понадобится, впустить Демина обратно.

Демин стоял на крыльце, окруженный взбудораженной толпой. Женщин и инвалидов было уже человек тридцать.

— Где немец? Немца давай сюда! — крикнули из толпы.

Капитан был человек опытный и знал, как обращаться с вышедшей из-под контроля человеческой массой. Прежде всего надо было снизить накал страстей. Поэтому он неторопливо достал пачку «Дуката», ловко выщелкнул наружу папиросу, примял, как полагается, мундштук и только тогда спросил:

— Какого немца?

Он похлопал себя по карманам, улыбнулся:

— Ах, черт, спички забыл… Товарищи! Кто даст огоньку?

Нехитрая стратегия сработала. К Демину вполне дружелюбно потянулись руки с самодельными, из винтовочных гильз, зажигалками. Но кто-то в толпе не унимался:

— Немца давай! Который хлебозавод взорвал! Сейчас мы с ним разберемся!

Демин опять улыбнулся, хотя улыбаться не хотелось.

— Это какая-то ошибка, товарищи. Со мной специалист, который, наоборот, производит разминирование. — Он протянул руку с пачкой «Дуката». — Ребята, кому закурить? Налетай!

Его спокойная уверенность да и соблазн покурить фабричную папиросу подействовали: пачка таяла на глазах.

И вдруг из-за спин людей протянулся алюминиевый костыль и яростно выбил пачку из рук капитана. На Демина глядело небритое лицо с желтыми бешеными глазами.

— Кончай пудрить мозги! — заорал инвалид. — Отдавай фашиста, мы его на куски!..

И настроение толпы опять качнулось и опасную сторону.

— Чего он резину тянет! Подкиньте ему, кто там поближе!..

В коридоре Дома колхозника висел на стенке телефон. По этому телефону сейчас звонила Неля.

— Станция! Станция! — кричала она в трубку. — Дайте горсовет! Председателя!., Ну, тогда квартиру!

…Демин стоял, прижавшись спиной к двери, отталкивая ладонями напирающих людей.

— Прекратить безобразие! — его зычный командирский голос перекрывал общий шум. — Расходитесь по-хорошему, я в последний раз предупреждаю! Нету здесь никакого немца! Уехал!

В эту секунду дверь отворилась, и на крыльцо вышел Рудольф Онезорг. В своем сером мундире, застегнутом на все пуговицы, в офицерской фуражке, он стоял навытяжку, словно подсудимый, ожидающий приговора. В лицо ему ударил гневный рев:

— Фашист! Сволочуга! Душегуб!

Демин схватил немца и с такой силой толкнул его на дверь, что та распахнулась, и Онезорг влетел обратно в Дом колхозника. А Демин, уперевшись руками и ногами в дверной проем, заорал:

— А ну назад! Все назад!!!

Но его не слушали. Тот же алюминиевый костыль врезал ему по скуле, женщины, плача, выкрикивая обидные слова, молотили капитана кулаками по груди, по лицу. А он был беспомощен: не хвататься же за «ТТ», не стрелять же по своим?!

Избавление пришло неожиданно. К Дому колхозника, пронзительно гудя, подъехал камуфлированный грузовичок. Из кузова на ходу выскочили трое автоматчиков, а из кабины вылез председатель горсовета.

Быстро и решительно солдаты оттеснили толпу от крыльца.

— Все живы? — крикнул предгорсовета, близоруко щурясь; в суматохе с него сбили очки. — Давай, капитан, грузи своих и езжайте от греха!

Демин, Онезорг и Неля на глазах у притихшей толпы влезли в кузов, грузовик тронулся. И вдруг раздался жалобный крик: