Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)

Лопатка же, находившаяся в машине у Гусева, как нами точно установлено, имела заводское клеймо „К-в 43“ и была изготовлена в Коврове в 1943 году.

Произведенной нами с целью идентификации тщательной проверкой получить доказательства того, что портсигар, обнаруженный у Павловского, является портсигаром Гусева, не удалось.

Таким образом, никакими данными о принадлежности Павловского к группе „Неман“ мы пока не располагаем.

«Весьма срочно!

Гродно, Логинову

С соблюдением всех мер предосторожности без промедления негласно арестуйте Чеслава и Винцента Комарницких и самолетом с надежной охраной доставьте их в Лиду. За остальными продолжайте наблюдение.

«Воздух!!!

Егорову

Ввиду отсутствия результата по делу „Неман“ согласно отданных ранее подготовительных распоряжений под Вашу личную ответственность надлежит сегодня с 18.00 задействовать глухое блокирование районов Вильнюса, Гродно и Лиды по варианту „Западня“.

Проведение „Западни“ санкционировано Ставкой ВГК. Выполнение проконтролируйте и немедленно доложите. ГУКР категорически требует ни на минуту не ослаблять усилий по подготовке вариантов „Большой слон“ и „Прибалтийское танго“, которые в случае необходимости будут задействованы в указанные Вами сроки.

Таманцев стремительно подтащил безжизненно-тяжелое тело амбала к месту засады, где, по-прежнему не двигаясь, лежали в траве бритоголовый «капитан» и помощник коменданта, стояли на неторной дороге два вещевых мешка и возле них с залитым кровью лицом, зажав ватно-марлевым тампоном из индивидуального пакета рану на голове и уперев локоть этой руки в подставленное колено, беспомощно сидел Алехин.

— Порядок! — громко сообщил ему Таманцев. — Двое наверняка теплые!

— Ты не ранен?

— Ни царапинки! И Малыш цел!.. А у вас… немного разбита голова… Ничего страшного! — оглядев Алехина и определив, что ранение всего одно, с нарочитой бодростью крикнул Таманцев, хотя не знал и весьма сомневался: разбита поверхностно или пробита? — Как самочувствие?

— Нормально, — тихо сказал Алехин. — Не отвлекайся…

Даже в этом состоянии его более всего занимал «момент истины», и Таманцев отлично его понимал.

Не теряя даром и секунды, Таманцев в темпе делал все необходимое, завершающее силовое задержание. Вытащив вязки, он намертво приторочил кисть правой неповрежденной руки амбала к щиколотке его левой, подогнутой к ягодице ноги. Подведенного Блиновым и старшиной «лейтенанта» он мигом положил лицом вниз, задрав на спине гимнастерку, сунул ему за оттянутый пояс нож и, рванув к себе, разрезал сзади брюки вместе с трусами чуть наискось до самого колена. Такую же процедуру в следующее мгновение он проделал и с амбалом, потом уложил их обоих, как полагалось, спинами друг к другу — «лейтенанта» так, чтобы у него перед глазами были помощник коменданта и вещевые мешки, амбала же на здоровый бок, затылком к месту засады, и, указывая на него Блинову и старшине, скомандовал:

— Перевяжите ему плечо и ногу! Двумя пакетами! Остальные давайте сюда! Быстро!

Все, что в эти минуты делал Таманцев, он проделывал за три с лишним года войны несчетное число раз. Каждое его движение и в «качании маятника», и в силовом задержании было отработано не только боевой практикой, но и постоянными тренировками — с момента появления из кустов он, без преувеличения, действовал с четкостью и быстротой автомата. Блинов и старшина-радист — оба они старались и теперь бросились выполнять его приказание — по сравнению с ним двигались, естественно, медленнее и своей неискусностью и, как ему казалось, неповоротливостью раздражали его.

Обиходив захваченных агентов, Таманцев ухватил запятнанный кровью вещмешок, перерезал ножом тесьму, стягивавшую верх, и крикнул Алехину:

— Товарищ капитан, давайте перевяжу!

— Успеется!.. — строго сказал Алехин. — Не отвлекайся! Он держался напряжением всех сил и был убежден, что как только его начнут перевязывать или если даже просто отнять намокший тампон от раны и польет кровь — в любом случае он сейчас же потеряет сознание. А до получения «момента истины», до осмысления и принятия им как старшим группы соответствующего решения он просто не имел права терять сознание.

— Посмотри, что с ними! — приказал он Таманцеву, стараясь разглядеть лежавших в нескольких метрах от него помощника коменданта и бритоголового «капитана».

С помощником коменданта все было ясно: он лежал лицом вверх, и еще раньше, только подбежав сюда, Таманцев увидел его уставленные в одну точку, прямо на солнце, остекленелые глаза.

Не выпуская из рук вещмешка, Таманцев подскочил к бритоголовому и, заметив у него за ухом крохотную ранку, ухватил его за плечо, повернул и, увидев вместо правого глаза зияющее выходное отверстие, из которого на траву вытекала черная кровь, вскинул голову.

— Холодные… Оба… — отпустив плечо «капитана», сказал он вполголоса, приложив при этом ладонь ко рту и оборотясь спиной к «лейтенанту» (чтобы тот не услышал), и посмотрел на Блинова.

— Как же так? — проговорил Алехин.

Присев на корточки, Блинов поспешно бинтовал ногу амбалу. Он расслышал слова Таманцева и все понял.

«Это я!.. Я его убил!.. Что я наделал!..» — с ужасом подумал Андрей, жар ударил ему в голову, оторопелый — стрелял-то ведь в плечо! — он покачнулся и, потеряв равновесие, нелепо упал.

— Что с вами? — удивленно спросил старшина.

— Вот она!!! Телефункен! — точно сквозь сон услышал Андрей торжествующие возгласы и, уже поднимаясь, увидел в руках у Таманцева вытащенный из вещмешка, поблескивающий никелем и эбонитом радиопередатчик.

— Посмотри поясницу… — говорил Алехин, морщась от крика Таманцева. — Посмотри поясницу у капитана…

Поставив рацию на вещмешок, Таманцев взрезал ножом брюки на спине у бритоголового, отвернул края в стороны и, взглянув, сообщил:

— На пояснице… вправо от позвоночника два круглых шрамика… Вроде как от фурункулов.

— Женя, это Мищенко… — сказал Алехин. — Запомните, это Мищенко…

Таманцева трудно было чем-либо удивить, но какие-то секунды он смотрел, лихорадочно осмысливая, и не верил. Вспомнив ориентировки и особые приметы, он живо перевернул «капитана» на спину, с силой разжал ему челюсти, заглянул в глубину рта, увидел на верхней короткий металлический мостик, потрогал зачем-то его пальцем и, вытирая руку о голенище своего сапога, подтвердил:

— Мищенко…

Малыш свалил Мищенко! Фантастика! Стажер-несмышленыш свалил легендарного Мищенко, который за двадцать лет более пятидесяти раз перебрасывался на советскую территорию, которого два десятилетия ловили на Дальнем Востоке и западных границах, ловили на всех фронтах, но даже во время чрезвычайного розыска не смогли поймать. Свалил одним выстрелом, разумеется, ничуть того не желая. И теперь страшно переживает. Хотя ему ничего не будет — да Эн Фэ пальцем его тронуть никому не даст! И не потому, что он стажер. И не потому, что генерал сказал — взять живым хоть одного, а взяли двоих. Просто особый случай. Формально это даже его долг. Убить объявленного вне закона — право и обязанность каждого советского человека. Можно было бы его ободрить, пояснить, но ничего, пусть немного помучается. Пусть прочувствует, что лепить надо теплыми, а убить — любой дурак в состоянии. Это тебе не на передовой и не в сорок первом году!

А Паша — мозга! Гений! Спустя год… за какой-то десяток минут прокачать Мищенко — невероятно!

— Чего нам запоминать? Сами доложите! — вытаскивая индивидуальный пакет, недовольно крикнул Алехину Таманцев; ему не понравилось, буквально резануло уши: «Запомните — это Мищенко». Паша что — собрался умирать?..

— Я вас перевяжу! — настойчиво предложил он.

— Нет! — решительно отказался Алехин и полушепотом добавил: — Сначала…

Таманцев спрятал пакет, внутренне настраиваясь бутафорить, опустил голову, расслабленно-спокойный подошел к Аникушину, посмотрел и, словно только теперь обнаружив, что тот мертв, в сильнейшем волнении, как бы еще не веря, вскричал:

— Васька?!! Ваську убили?!!

Он повернулся к лежащим на траве агентам, кинул лихорадочный взгляд на одного, затем на другого и, как бы все вдруг поняв, с лицом, искаженным отчаянием и яростью, уставил палец на «лейтенанта».

— Ты!!! Ты его убил!..

— Нет!.. Я не убивал! Не убивал! Это не я! — энергично запротестовал «лейтенант».

— Ты!!! Он убил Ваську! Он убил моего лучшего друга!!! — оглядываясь и как бы призывая в свидетели Блинова, старшину и Алехина, истерично закричал Таманцев и в совершенном отчаянии замотал головой: — Я жить не буду!!! — Обеими руками он ухватил ворот своей расстегнутой наверху гимнастерки и, рванув, разодрал ее до пояса, обнажив широкую крепкую грудь, сплошь расписанную синими разводами морской татуировки. — Паскуда! Я прикончу его как падаль!!!