Всё, что мы потеряли - Элис Келлен

— Ладно, посижу с ними, — уступил я и с улыбкой посмотрел на брата. — Но надеюсь, что примирительный перепихон будет стоить того.

Джастин стукнул меня кулаком в плечо.

— Примирения не будет.

— А, то есть вы займетесь жестким сексом в абсолютной ярости? Ты не перестаешь меня удивлять.

— Заткнись. Эмили не знает, что я забыл, и никогда не узнает. Я забронировал номер в Баллине. Скажу ей, что это был сюрприз, поэтому весь день ничего не говорил ей. — Я засмеялся, и он бросил на меня сердитый взгляд. — Что касается детей: я положил в рюкзак все, что может им понадобиться, а еще одежду на смену. Мы заберем их завтра утром. Постарайся вести себя как нормальный человек. И не разрешай им допоздна засиживаться. И держи телефон включенным.

— У меня голова начинает болеть.

— Спасибо, Аксель. Я твой должник.

Брат обнял детей, поцеловал несколько раз, как будто уходил на войну и боялся не вернуться. Когда дверь закрылась, я скорчил гримасу, и дети захохотали.

— Ладно, ребята, что хотите поделать?

Коннор и Макс улыбнулись беззубыми ртами.

— Есть сладости!

— Рисовать с тобой!

— Кататься в гамаке!

— Может, лучше составим список?

Я взял с письменного стола лист бумаги и принялся записывать каждую глупость, которую выкрикивали мои племянники. Глупости, которые казались мне прикольными идеями. Это самое классное в статусе дяди: каждый раз, когда мы виделись с племянниками, от меня требовалось лишь развлекаться с ними.

Вечером мы поужинали спагетти с кетчупом, хотя содержимое тарелки Коннора больше напоминало кетчуп со спагетти. Я достал со шкафа старую игровую приставку, чтобы поиграть с детьми, а потом дал им покачаться в гамаке. В конце концов я разрешил им взять мои краски, а когда вернулся из кухни после мытья посуды, Макс рисовал дерево на стене прямо рядом с телевизором. Я пожал плечами и решил, что краски у меня достаточно, что на следующий день я закрашу это, поэтому сел за малышом и взял его руку, держащую кисть.

— Линии должны быть мягче, видишь?

— Я тоже хочу, — сказал Коннор.

Очухался я под утро. Дети изрисовали кусок стены, а я вспомнил, что так и не включил мобильник. Джастин меня убьет. Пора спать. Малыши запротестовали.

— А сладости?

— Они были в списке, — напомнил мне Макс.

— У меня их нет. Но раз ты хочешь…

На этой неделе я купил горсть клубничных леденцов в форме сердца, которые так нравились Лее в детстве. Я вытащил парочку из шкафа и дал ребятам. Мобильный нашелся в гостиной в ящике для нижнего белья, от Джастина было шесть пропущенных, поэтому я написал ему, что все хорошо. А еще Мэдисон предложила встретиться в субботу ночью. Я ответил просто «да» и вернулся в гостиную.

— Теперь точно, ребят, в кровать.

В этот раз они не возражали. Я проводил их в комнату для гостей, и они вдвоем уснули в одной кровати. За секунду до того, как я выключил ночник, я обратил внимание на бумаги, которые Лея оставила на тумбочке. Я отнес их на террасу, зажег сигарету и просмотрел. Медленно. Одну за другой. Я обращал внимание на спирали, заполнявшие первый лист: механический рисунок без эмоций, именно то, чем обычно занимался я. Я перелистнул парочку бумаг без особого интереса, пока одна из них не приковала мой взгляд. Я резко выдохнул дым, когда понял, что путаные линии превращались в профиль. Она рисовала углем. Черные слезы текли по щекам девушки, которая навсегда застыла на бумаге, и было что-то трогательное в ее выражении лица. Я провел кончиком пальца по слезам, немного размазав их и превратив в серые пятна. А затем отдернул руку, как будто обжегся. Я так не рисовал, когда хотел изобразить что-то личное, у меня не получалась эта техника.

Я несколько месяцев чувствовала себя бесполезной эгоисткой, не способной двигаться вперед, но понятия не имела, как это изменить. Однажды — с распухшими и красными от слез глазами — я представила, как надеваю дождевик, чтобы не промокнуть от боли, и до меня дошло, что я не подпускаю к себе счастье, смех, любовь и все остальные хорошие вещи, всегда окружавшие меня.

Однажды я прочитала, что чувства могут меняться: например, боль может перерасти в апатию и проявляться через другие ощущения. Я специально спровоцировала это, я заморозила свои эмоции на том уровне, на котором мне удавалось с ними справляться. И естественно, Аксель продырявил мой дождевик меньше чем за три недели. Я боялась этого с самого начала. Настолько, что не хотела возвращаться к нему домой, в пространство, где чувствовала себя загнанной в угол.

Мне кажется, я все еще размышляла на эту тему, когда в последнюю ночь перед отлетом Оливер предложил съесть пиццу на ужин и посмотреть фильм. Моим первым желанием было сказать нет. Вторым — броситься бежать и закрыться в своей комнате. А третьим… третьим тоже было бы что-то подобное, если бы не слова Акселя о стараниях моего брата ради меня. Эти слова до сих пор звучали в моей голове. У меня дрожал голос, когда я прошептала «да». Оливер улыбнулся, наклонился ко мне и поцеловал меня в лоб.