Аркадий Аверченко - Шедевры юмора. 100 лучших юмористических историй

Сама болею, может быть, сотнею болезней, и самых различных. Что хотите, то у меня найдете. Если в голове жужжит, то, думаете, что в боку не колет? Как раз, вы угадали! И жужжит и режет, и ломит и колет, и рвет и сверлит, где только хотите. Я бы, кажется, одна могла занять целую больницу… Все доктора мучились бы со мной, и все-таки никто никогда не узнал бы, что за болезнь у меня. Ничего…

Так вот, дорогие друзья мои, такая вдова, как я, должна иметь трех детей. Что значит детей? Детей!..

Старшая дочь моя, Циличка, сделана худой. Одна кожа и одни кости. Так Бог хотел, а если вам не нравится, то идите, и спросите вы Его, почему?

Знаете, что я вам скажу? Хотели бы сделать Его на один только день матерью моих детей и посадить Его вместе с моей Циличкой. Ого! Он бы скоро забыл, кто Он, и где Он тут в мире.

Дитя — золото, — и должна была только у царя родиться.

Что вам сказать больше, когда ей теперь уже тридцать лет, а я еще ни разу не видела, чтобы она хоть один раз сделала кому-нибудь глазки. Сделай хоть раз, что тебе мешает, дурочка, попробуй!..

Так нет! Рубите и режьте ее и все же будет нет! Тихо, благородно, а глаза опущены… Рубите и режьте, — глаза опущены…

Когда ей минуло тридцать лет, я подсела к ней и осторожно, как можете себе представить, сказала:

— Циличка, что же будет дальше? Ведь уже после тридцати… Вот эти розовые щеки, — они, положим, такие розовые, как мои, — скоро уже перестанут цвести, а эта чуточка жира, что есть на тебе, тоже уйдет… Что же останется?

Говорю к ней, а душа моя вот так трясется… Плакать ведь нельзя. Разве ей можно слезу показать?.. Ничего!..

Вторую мою зовут Розочкой. И она, действительно, Розочка. Положим, двадцать пять лет мы ей еще в прошлом году насчитали. Нос у нее… может быть, думаете очень длинный или вот такой какой-нибудь… Боже сохрани! Она только немножко курносая. Но кто смотрит на нос, когда есть вот такие плечи, и вот такая шея, и пара черных глаз, как две молнии. Это даже не девушка, а чистый мед… Женихов сколько угодно! Два жениха, пять женихов и сейчас. Работает она, — где вы, например, думаете? На пробочном заводе… И тот хочет быть женихом, и этот хочет быть женихом, — а тот, думаете, не хочет?

Но оглянулась как-то, — ого, девушка уже готова! Я только хотела зарезаться… Но, ничего, и это прошло. Конечно, мучились, но делали все… И денег стоило, девушка чуть не умерла, — избавились… Ничего!..

А сынок не хочет быть портным… Почему не хочет? Идите и поговорите вы с ним.

Чем же ты хочешь быть, говорю к нему, генералом, графом, темный дурак?

— Провизором!

— Что значит провизором? И что это за кусок хлеба быть провизором, и как ты станешь провизором?

Но рубите и режьте, стоит на своем…

Так, тот не хочет быть портным, — Розочка… ну, вы уже сами знаете, что делает Розочка, у меня сотня болезней, а Циличка, конечно, тает как свечка, — хоть прими яду.

Однако мы ведь имеем великого Бога… Посмотрел Он как-то сверху на меня, и сделал вот такое лицо. Что-то очень уж показалось ему нехорошо…

В самом деле, до каких пор мучить вдову, до каких пор сосать из нее кровь?..

И повелел Он, чтобы в наш дом переехал молоденький Саньчик со своей матерью. Переехали. Молодой человек… Я еще не видела такого молодого человека. Пара глаз, как две большие груши, а черненькие усики могли бы, кажется, мертвую девушку поднять на ноги… Хорошо, пусть уже будут черненькие усики, пусть уже будут груши, лишь бы я что-нибудь увидела.

Как, почему, отчего, когда?.. — Не спрашивайте! Познакомились. Он к Циличке, Циличка к нему, он опять к Циличке, его мать ко мне, я к ней, Розочка в середине… провизор тоже не молчит. Ярмарка.

Мать — настоящая, но настоящая змея. Ах, о ней даже не говорите! Она же глотает людей… Саньчик — золото! Бриллиант в сравнении с ним — грязь. Мягко, тихо, благородно! Громкого слова сказать не может, — делай что хочешь с ним… Вы сами можете себе представить, что это за душа, если он в мою Циличку влюбился… Тридцать ведь уже прошло, или этот жир, что он на ней увидел? Ничего!..

Взяла моя Циличка у процентщицы денег и первое купила Саньчику дорогому костюмчик, — но костюмчик! Надел… — граф, настоящий граф! Потом купила ему ботинки, вы думаете, какие-нибудь, — на пуговицах! Купила пару галош, шляпу, пальто, палочку и вам надо было видеть их, когда они выходили на прогулку.

…Может быть, вы мне откроете, как мой дурак стал провизором?

Посмотрела как-то, ого, от него уже аптекой пахнет!

— Когда, кто, почему, как?

— Тише, мама, молчи, я уже стал провизором, и назначили мне пять рублей в месяц. Обо мне же не спрашивай… Целый день у меня есть одно дело — нюхать, и я нюхаю, нюхаю, сколько есть сил… Подожди, мама, может быть, и у меня будет, когда-нибудь аптека, тогда я тебя за кассой посажу.

Я же, мать, слушаю… А лицо у него, как у покойного мужа, — вылитый дурак… Но пять рублей, все-таки, пять рублей, и кроме того, хоть не буду целый день видеть его дурацкого лица.

И стало так: у той жених, дурак — сделался провизором, Розочка… ну, вы же сами знаете, что Розочка делает, а Циличка цветет. Оглянулась… ой, хорошо мне, ой, разливаюсь от счастья. Ничего!..

Что же, однако, делает Бог?

— Ох, сказал Он себе, что-то моей Симе стало слишком хорошо. Что-то давно не слышу ее вздохов. Надо ее щелкнуть.

Понимаете, меня надо щелкнуть. Такая богатая, здоровая, сильная, что мне только щелчка не хватает.

И Он щелкнул меня.

Посмотрела как-то на мою Розочку… Ох, уже опять готова! Что, как, когда, почему?

Разбойница, говорю я ей, что ты сделала? Разве ты не знала, что у жениха есть мать? Ведь она же глотает людей! А твоя Циличка, та же только ждет случая, чтобы умереть. Можешь даже уже пойти купить ей полотно на саван.

И опять кричу.

— Больна ты была, хоть свадьбы переждать? Черт бы тебя взял, если бы ты это после свадьбы сделала? Говорю вам, дорогие друзья мои, — я только хотела зарезаться… Евреи, что же это такое? Во всем всем нет другого Ротшильда, кроме меня? Тебе надо с кого-нибудь шкуру содрать, иди к Ротшильду… У него здоровые плечи и здоровая грудь. Что это за искусство замучить несчастную вдову?..

И, как назло, змея сейчас же узнала об этом, сейчас же своими глазами, чтобы они только у нее вылезли, дорогой Бог мой, — все заметила. Смотрю, вбегает она с воплем, с криком, с руганью. Искры летят у нее из глаз.

— Вот какие вы святые, — прямо начала она, — поздравляю вас. Вы таки удостоитесь светлого рая… Я говорила тебе, Саньчик дорогой, не лезь в эту грязь, не надо тебе невесты, которая на десять лет старше тебя. Видишь, сестра уже распутница… Я это давно предсказывала, а ты меня не хотел слушать. Теперь смотри и скажи, умница ли твоя мать, или нет?..

Конечно, я вскипела и тоже стала кричать. Я себе кричу, Циличка себе… Розочка кричит, и змея кричит…

Соседи сбежались и тоже стали кричать.

Вдруг слышу, змея говорит:

— Уйдем отсюда, Саньчик дорогой… Ноги твоей уже больше здесь не будет. Идем, сыночек мой, корона моя… Забери все, что твое, — бери костюм, пальто, галоши, шляпу, палочку, все, все…

Ничего!..

Сижу, а мозг мой в голове уже вот так кружится, — чувствую, что сейчас с ума сойду. Одна в обмороке, жениха нет, вещей нет, та беременна, хоть возьми и убей себя… Вдруг слышу крик у дверей.

— Тише, тише, — услышали мы голос. — Успокойтесь, опасность миновала, уже и уже… Не убился, не отравился, — только немножко надорвался. Взялся, дурак, один передвинуть аптечный шкаф, — его разве просили об этом? Теперь он в больнице, — сейчас ему операцию будут делать.

Услыхала про операцию, дорогие друзья мои, как начала кричать, как начала биться головой о стенку… Смотри-ка, что Бог в одну минуту наделал! Только что было так хорошо, был жених, были вещи, был провизор и в одну минуту ничего не стало.

Девушки меня не слушают… Побежали в больницу, хоть проститься, если ему суждено умереть… Я сижу, плачу, плачу последними слезами. Кто мне может помочь? Призовите самого Бога, и Он откажется.

Может Он сделать, чтобы сын мой не надорвался, когда он уже надорвался, может Он сделать Розочку не беременной, когда она уже беременна, или чтобы Саньчик не ушел, когда он уже ушел?.. Сижу, разливаюсь от горя… Зову смерть и сама к себе смеюсь.

«Хорошо ты отличилась, Сима, — ах, красиво, ах, благородно… Можно тебе позавидовать. Стоило замуж выходить, с дураком мужем мучиться..». Ничего.

И длился этот несчастный месяц как хороший год. Не знаю, откуда столько слез бралось… Вовсе не пили так много воды, а слезы лились, как из источника!

Ах, друзья мои, дорогие друзья мои, — но все же, все же мы имеем большого Бога… Он действительно может разбить вещь, но Он же может и починить ее. Сладкий Всевышний, разве для Тебя существует трудное? Разве Ты не можешь взять вот такую Симу, как я, и вознести ее?..