Бродячая Русь Христа ради - Сергей Васильевич Максимов

Опять залило сердце кровью и загорелись уши, а не назад же идти: коли разделся совсем - бросайся в воду; не теперь же щупать рукой, сколь вода холодна. Была не была! И предстал.

Стоят старые знакомые один на один. Судья смотрит кротко и спрашивает тихо, не кидается.

Скрытник, бывший красавец, теперь неузнаваемый: с болезненным, истомленным лицом и потупленным в землю взором, едва держится на ногах и слова вымолвить не может.

- Ты ли это, Егор? Четыре года мы с тобой не виделись. Однако уходили тебя!

Поднял Егор от половиц глаза, вскинул их на судью и зарыдал, как ребенок. Рыдал он так, что надо было успокаивать, воды давать пить, долго ожидать речи.

Опомнившись, взглянул он опять в лицо судьи и снова упал в ноги и опять зарыдал.

Едва вымолвил:

- Ангел ли вы или что? За что меня прощаете?

Вполне согласившись на предложение судьи для прощения с миром отсидеть четыре месяца по прежнему приговору за растрату чужих денег, скрытник просил отпустить часа на два. Отпущенный на веру, сумел оценить доверие и вернулся, но затем, чтоб попросить об отсрочке ареста дня на два.

Дома недаром сидел и дожидался его отец, явный христолюбец и ярый скрытник. Ясно было, что Егор колебался, и когда отправлен был с рассыльным, на дороге от него покушался бежать.

Сидя в тюрьме, Егор тосковал о лесе и не ел ничего, по его словам, целых пять дней, так что возбудил подозрение, что хочет уморить себя голодом. Затем обтерпелся и совсем успокоился, когда за скрытничество после городской тюрьмы присудили его только как за самовольную отлучку на выбор: или к маленькому штрафу, или к легкому аресту.

Отсидевшись во второй раз, Егор вернулся домой и зажил чудесно: стал хорошим работником, добрым отцом и отъявленным врагом подпольников. Когда они напустились за все это на отца-христолюбца, старик также с ними перессорился и, в свою очередь, сделался явным противником скрытников.

Насколько удачнее можно влиять на тех, которым удалось выдвинуться на жилья, настолько мудренее доставать тех, которые засели в лесах. Среди их Алексей Иванович так и остался глядеть, как одних ловят на бабу, а другие сами бегут за ней, как другие скрываются от людских напастей и мирских бед, словно в хоронушку или богадельню, как третьи ищут спасения и защиты от строгого взыскания по военным законам или по уставу о ссыльных, а иные лезут, как бабочки на огонь, просто глупо-шальными, чтоб опалиться и погибнуть.

Тунеядец и сластолюбец, глупый и суевер, бродяга и беглый - все в равной степени по человеческому прямому закону нагуливают привычку. Как бы хорошо ни жилось им у христолюбцев (когда теперь лет уже пять не надо и подъизбиц пристраивать, а жить в избе и знать лишь в виду беды окно с лесенкой или дыру в хлев из стены), а все-таки по лесным островам с теплыми избушками сильно тоскуется. В гостях хорошо, а дома лучше. Хоть, по пословице, на привычку и бывает отвычка и на обык перевык, да в таком деле жди еще, когда это случится и над простыми, темными, суеверными и доверчивыми людьми сбудется.

Они пока свое говорят: не все верою, ино и мерою, да и не та вера правее, которая мучает, а та, которую мучают.

Дает Бог всякому, а потому если скрытник набегался до истощения сил и изнеможения, то и ему найдется в том же сыром бору красная елочка и отыщется под окнами той же подъизбицы в огородной гряде укромная ямка.

Сюда братцы-товарищи постараются совсем спрятать игравшего с миром в прятки до конца жизни и бессилия. Скроют они, как подобает, такого человека так, что никто уже здесь совсем не найдет его.

Зароют товарищи в землю без гроба, положат прямо в сырую яму и в той одежде, в которой странствовал: в полушубке или армяке с подпояской, в той же шапке, сапогах или лапотках и с палочкой, чтобы быть, когда придет Антихрист, в малом стаде избранных совсем наготове.

«И буду лежать, гласа ожидать. Как в трубу вострубят, всех мертвых возбудят, и аз пробужуся, с землей разлучуся. Пойду на суд Божий. Я буду стояти, ответ помышляти, себя укорять, сам плакать-рыдать», - плаксиво и гнусливо вспоминают сожители отшедшего стихом «На воспоминание грозныя смерти», который он так недавно охотно распевал вместе с ними.

В образе для мира мертвого, странного отжил живой человек на земле: в одеянии умершего странника и в землю отошел не в родную, а по силе учения в чужую, но одинаково сырую.

В управлении градоначальства всех сборных книжек ежегодно свидетельствуется до 580 (у некоторых по два и по три раза), и число сборщиков с каждым годом в Петербурге быстро возрастает.

Замечательно при этом то обстоятельство, что дня празднования Ипостасной Премудрости в церковном порядке не положено. Празднуют Богородичные праздники: в Киеве – в день Рождества Богородицы; в Новгороде и Вологде – в день Успения; в Соликамске – в день Рождества и т. д.