Владимир Орлов - КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК

Остановил нашу экспедицию крик пружинных дел мастера. Спокойный обычно человек выглядел потрясенным. С известного в Москве дома исчезла мемориальная доска, напоминавшая о земной жизни С.С. Прокофьева, и объявление о работе музея-квартиры композитора. Стало быть, и квартиру с роялем кто-то купил.

Не Квашнин ли?

Добавлю, что здание номер три из отсутствия возвращено не было.

Москву проветрило.

И подморозило.

Если бы только проветрило и подморозило. А то ведь кое-где и покорежило. Ураган-торнадо по имени Никифор погулял в свое удовольствие. Сваленные липы и тополи, придавленные автомобили, унесенные в сторону Сыктывкара и Сольвычегодска рекламные шиты, в особенности обещавшие Быстрый дозвон, перепуганное до коликой и резей в желудках зверье в Зоологическом парке, замерзший там же и лишь отпоенный кизлярским коньяком павиан Терентий, отмененный концерт певицы Калерии по причине пробития молнией картонно-фанерной установки, искажения лиц эротически-ведущих в телевизорах, стрессовое потребление крепких напитков, все это напоминало о стихийных безобразиях Никифора. Но не астероид же в нас врезался! И мелочи из наших карманов никто не вынул.

Э-э, нет, тихо говорили люди, не склонные к романтическим взглядам на мироздание. Проказы Никифора - они на виду. А существенное-то - в глубине, и от нас скрыто. Но и проказы Никифора - знак, послание к дуракам. И ничего хорошего не ждите.

А наиболее обеспокоенные жили надеждой на новое прибытие Севы Альбетова. Тот-то, наконец, должен был все разъяснить.

А так в Москве, как и полагалось по рассуждению кассирши Людмилы Васильевны, все, поколобродив, завихрившись, взлетев и рухнув, опустилось на четыре лапы. После всяческих приключений, драк и прыжков на четыре лапы вставал и мой кот Тимофей. Проросшие было на моих глазах Чудов и Вознесенский монастыри снова исчезли, а на их местах, как и дни назад, стояли уныло-казенного вида здания кремлевского театра и административных отправлений. Так и не украсили Москву Сухаревская башня и дивные церкви Никола Большой крест и Успения на Покровке. И белая коробка красно-партийных обрядов не растаяла. Пожары, конечно, случились, но как в обычные дни. Мне нужна была писчая бумага, я зашел в «Чертежник» на Большой Дмитровке. Поинтересовался у продавщиц, не горело ли что рядом во дворах. Не горело. А меховой склад-холодильник? И он не горел. Как стоял, так и стоит. «А что вас так заботит этот склад?» - теперь уже поинтересовалась продавщица. «Да так… - смутился я. - Слышал от кого-то, что он горел, даже полыхал…» «Вы, наверное, не так поняли, - рассмеялась продавщица, - это про миллионершу-меховщицу Баскакову говорят, что она погорела или погорит. В связи с потеплением. Кто же будет ходить теперь в мехах. Но всем известно, она такая предприимчивая баба, что своих выгод не упустит».

Выгоды мадам Баскаковой меня совершенно не интересовали и свое намерение зайти во дворы и проверить сохранность склада-холодильника я отменил.

Даже досада пришла. Столько было ожиданий и страхов, а они взяли и отлетели пушинкой. Или только попугали ложным сотрясением, будто учебной тревогой, а настоящие тряски с завихрениями, обещанные девой Иоанной, впереди? Все могло быть, все…

Впрочем, возможно, только в центре Москвы не осталось особенных следов сотрясения. Тут давно уже все было покорежено и вывернуто наизнанку. Но в других-то местностях неужели ничего не произошло? Скажем, в Куртамыше Курганской области? Не потревожило ли что палатку Жириновского и его ездовых собак? Ничего об этом не сообщалось. Даже Первый канал будто бы забыл о своем баритоне. А вот про Сочи сообщили. Туда якобы из-за проказ Никифора долетел рекламный щит с Ярославского шоссе от платформы «Северянин» с приглашение покупать подарочные скальпы в магазине «Ястребиный коготь» и нарушил движение электричек на линии Туапсе - Сочи. А следом погасли огни на всем побережье, и жители вынуждены были ожидать рассветов при свечах. Конечно, можно было списать электрическое бедствие на происки иноземных спортивных дельцов, удрученных олимпийскими амбициями Сочи, но все указывало на воздействие столичных завихрений. Ладно, Сочи, там свет, в конце концов, зажгли, и даже по причине темноты к пляжам прибыли косяки исчезнувшей было рыбы барабульки. А вот, оказалось, что и в ночлежных районах Москвы, в трех местах, длиннющие ленточные дома, прозываемые в народе «землескребами», то ли сами встали на попа, то ли были подняты ввысь стихией. Лифты в них работали, но в горизонтальном режиме, а как в них проживали люди, было пока неизвестно. Оставалась уповать на домовых, в частности, на знакомого мне Шеврикуку. Известный уже публике архитектор Хачапуров предложил произвести в этих домах перепланировку, узаконить их высотное состояние и устроить в них квартиры для людей с запросами, а освободившиеся от лежанок вздыбленных строений земли считать подарком городским властям. И многие другие дома, по мнению Хачапурова, было бы полезно для города ставить на попа и вытягивать ввысь. Куда девать их прежних жителей, по его же мнению, было делом второстепенным, скорее эстетическим, нежели социальным, жители эти могли быть отправлены и на нефтяные платформы в Баренцевом море, там - голубые льды, красивая и экологически чистая природа.

Стремителен был в своих проектах архитектор Хачапуров. Бывшие «землескребы» еще не утвердились в своих новых состояниях, а он торопился. Времени-то прошло всего ничего… «Стоп», - сказал я самому себе. Мысль о времени смутила меня. Теория «сплющенности времени» не казалась мне приемлемой. Мельникову и деве Иоанне она была удобна, а мне не подходила. Но в какие же сроки кафе «Артистико» стало трактиром «Овес», бывшая закусочная - рестораном с японскими угощениями, а рекламный щит, гонимый Никифором, угодил на провода вблизи Туапсе, как долго мы старались укрыться в Щели от завихрений, понять я не мог. Стрелки моих часов в Щели вроде бы не двигались. И календарных скачков не произошло. Однако исчезла из Камергерского переулка чукотская «Яранга», встали на попа «землескребы», и мерзли на вокзалах под Туапсе ожидавшие электричек, билеты на которые, впрочем, не переставали продавать. Мои гуманитарные гадания заводили меня в тупики. То есть с билетами на неподвижные электрички мне как раз все было ясно. Это по-нашему. В проводах токи замерли, но в деловых людях, имеющих понятия о прибыли, замереть они не могли.

И не у кого было узнать, перекупил ли Суслопаров бывшую закусочную у Квашнина. И если перекупил, то вместе с Щелью или без нее. Вернее, мне хотелось узнать, уступил ли Квашнин помещение в Камергерском, отделался ли от него, и если да, то почему?

А тут до меня дошли толки о Даше Коломиец, бывшей буфетчице, будто бы ее видели в Москве, а однажды даже и в Камергерском переулке.

Не одно лишь мое обывательское любопытство, но и неожиданная для меня заинтересованность в судьбе вроде бы чужого человека подмывали отправиться в Щель, если она, конечно, не исчезла и не совместилась с блюдами японской кухни ресторана «Роял-кафе».

Дверь меня впустила, и Людмила Васильевна мне обрадовалась. За столиком у окна я увидел двух мужчин - Сергея Максимовича Прокопьева и сухопарого верзилу лет сорока, мне дотоле неизвестного. Разговор собеседники вели серьезный (так показалось), и я подумал, что, возможно, Прокопьев пригласил в Щель еще одного специалиста Государственной комиссии выяснения отсутствия, к тому же теперь ему следовало выяснять причины исчезновения мемориальной доски С.С. Прокофьева. Буфетчица Соня куда-то ушла, и Людмила Васильевна сама налила мне кружку пива. Сегодня это было «Очаковское». Снабдила и бутербродами с красной рыбой.

– Касса работает в прежнем режиме цен? - поинтересовался я.

– Слава Богу, в прежнем, - кивнула Людмила Васильевна.

– И никаких последствий урагана Никифор?

– Вроде бы никаких…

– Гуманоиды в вытяжке не застряли?

– Васек утверждает, что они проживают теперь у него в кладовке. И будто напуганы чем-то…

Пустые слова свои я произносил, все еще не решаясь задать вопрос о Даше, совсем недавно мне давали понять: не суйтесь в чужие дела.

– Серьезные люди, - сказал я на всякий случай, кивнув в сторону пружинных дел мастера и его собеседника.

– Это Квашнин, - сказала Людмила Васильевна.

– Тот самый Квашнин? - удивился я.

– Тот самый.

– Он ваш хозяин?

– У нас нет хозяина. То есть хозяева - все мы. И все вы. А помещение в Камергерском он продал.

– Суслопарову?

– Кому - неведомо. И почему именно Суслопарову? Мало ли что мог наболтать Васек Фонарев. Кроме Суслопарова есть и другие настырные люди с расчетами в соображениях.

Теперь я со вниманием взглянул на собеседника Прокопьева. Тощим его назвать было никак нельзя, про таких говорят - жилистый. А лицо его, человека моложавого, казалось морщинистым. Впрочем, скоро я сообразил, что впечатление это создают вертикальные складки лица аскета. Но отчего льняному и клюквенному миллионщику быть аскетом? Ко всему прочему сегодня лицо Квашнина выглядело печальным и озабоченным.