Николай Гарин-Михайловский - Том 3. Очерки и рассказы 1888-1895

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, №№ 4–5.

Рассказ был сочувственно встречен критикой. В рецензии П. Герцо-Виноградского отмечалась «большая наблюдательность… проникновение в душу человеческую, гуманное от природы отношение к окружающим явлениям…», писателю предсказывался «большой успех среди интеллигентной публики» («Одесские новости», 1892, № 2350, 27 июля).

Обозреватель газеты «Приазовский край» (1892, 15 июля) С. Двинин писал: «…говоря о русских евреях, приходится иметь дело с „Ицками и Давыдками“, а не с Горвицами и Струсбергами, потому что главная масса еврейства состоит из первых, а последние, как бы великочислен ни был их контингент, все ж только единицы, все ж меньшинство… за Горвицов и Струсбергов столько же ответственна еврейская нация, сколько русский народ ответственен за Колупаевых и Разуваевых…»

При подготовке текста для первого тома «Очерков и рассказов» (Спб. 1893) писатель стилистически выправил его.

Текст в последующих изданиях являлся перепечаткой жур-нального текста («Доброе дело. Сборник повестей и рассказов. XXVIII», «Посредник», М. 1894) и издания 1893 года (второе издание тома первого «Очерков и рассказов», 1895).

Под вечер*

Впервые — в журнале «Русское богатство», 1892, № 6.

Материалом для рассказа послужили наблюдения Гарина во время его жизни в Самарской губернии.

В произведении содержится ряд текстуальных совпадений с письмом Гарина из Сибири (от 1891 года) к Н. В. Михайловской, в котором он вспоминает о посещении им больного гундоровского крестьянина.

«Вспомнился мне наш Федор Елесин, — писал Гарин. — Не знаю, отчего его слова так обобщились в тот момент, такое сильное впечатление произвели на меня тогда. Я знал, что он меня ждет как манну, что принес мне с богомолья описанье иконы св. Николая, знал, что я интересовался этим, сам послал за мной, но когда мы с доктором вошли к нему, он уж не узнал нас. Он был в бреду, лежал в сенях на соломенной подстилке, ветер продувал свободно в большие щели, он остановил на нас свои стеклянные глаза и долго холодным чужим взглядом всматривался в меня.

Мне стало неловко как-то, и я спросил его:

— Ну что, Федор, как поживаешь?

Напряженность исчезла в его глазах, он только вспомнил что-то, понял и отвел глаза от меня как от чего-то уже не интересного для него. Он обвел других и останови [не дописано] на жене: он поманил ее едва видным движением пальца, и когда та наклонилась над ним, он проговорил ей тихо, спокойно:

— Озорничают они над нами.

Озадаченная жена его проговорила растерянно:

— Что ты, что ты, господь с тобой! Это отец наш Ник. Егор., молиться нам за него…

— Озорничают, — спокойно уверенно перебил Федор и, не поворачиваясь больше ко мне, уставился в стенку.

Конечно, в бреду, но именно этот бред у такого прекрасного человека, как Федор, страшно подействовал на меня/ Именно озорничаем! Вся наша жизнь с эгоистичными потребностями, оторванная от них, с интересами ничего общего с ними не имеющими, отчужденность от них, оставление их на произвол судьбы и наивная уверенность при всем том, что мы дело делаем, наша спокойная совесть — именно все это озорство одно. Наглое безнаказанное озорство то же крепостничество, с тою разницею, что прежде отдельные лица владели, а теперь целый кружок сообща живет за счет этого народа, не давая даже себе труда знать его нужды, его потребности, его необходимости» (ИРЛИ).

Далее Гарин сообщает, что начал писать «один маленький рассказец»; содержание письма дает основание предполагать, что речь идет о рассказе «Под вечер».

…к зуавам — то есть в Африку. Зуавы — французские колониальные войска, сформированные из жителей Северной Африки и живших там же французов.

История одной школы*

Впервые — в газете «Волжский вестник», 1893, № 6, 8 января, и № 8, 10 января.

На ходу*

Впервые — в сборнике «Путь-дорога. Научно-литературный сборник в пользу Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам», Спб. 1893, где наряду с очерком Гарина были напечатаны произведения Л. Толстого, Златовратского, Полонского, Засодимского, В. М. Гаршина и др.

Произведение представляет собой ряд зарисовок виденного автором в приволжских губерниях во время изысканий Казань-Малмыжской железной дороги летом 1891 года.

Очерк полемически заострен против народников, которые усиленно пропагандировали в те годы так называемые «общественные запашки». О кабальности их для крестьян Гарин писал также в первой статье задуманного им цикла «Письма из деревни» (за подписью «Н. Г.» — «Русское богатство», 1892, № 2).

Из письма его к Н. К. Михайловскому (очевидно, от февраля 1893 года, ИРЛИ) — явствует, что Гарин отказался от продолжения этого цикла из-за цензурных искажений, которым подверглась первая статья.

В воспоминаниях литератора П. Перцова, познакомившегося с Гариным в Казани летом 1892 года, содержатся сведения о некоторых прототипах этого очерка.

«…так как изыскания Гариным Казань-Малмыжской узкоколейки должны были привести его в наши места на севере Казанского уезда, то я звал его заехать в нашу Хотню. Это посещение описано им в рассказе „На ходу“ (глава IV). „Развальный“ молодой человек, к которому едет автор и которого закормили пирожками, — конечно, я. Пейзаж усадьбы передан долею верно, но долею с изрядной примесью фантазии (церковь, например, вовсе не похожа на „портик, окруженный коринфской колоннадой“). То же и с обитателями усадьбы. „Дедушка“ — мой дядя Платон Петрович Перцов, действительно всегдашний житель деревни, но которому было тогда не девяносто лет, а лишь семьдесят девять. Доживать до „предела“ в сто лет он не собирался, а очень боялся нашего семейного предела — как раз в семьдесят девять лет, — и, правда, умер в ближайшую же зиму. Грот с ключом над могилой татарского святого, в саду усадьбы, существовал, как описан; но жили мы именно в большом (якобы „заколоченном“) доме, где и принимали Гарина» (П. Перцов, Литературные воспоминания. 1890–1902 гг., «Academia», М.—Л. 1933, стр. 53–54).

В рецензии указывалось, что из всех произведений сборника «лучше и сильнее по жизненности и художественной правде очерк г. Гарина „На ходу“, задевающий животрепещущую действительность… Собственно в очерке, — говорит рецензент, — нет никакой фабулы. Автор идет с партией рабочих по линии будущей дороги в одной из приволжских губерний (можно догадываться — Казанской) и на ходу записывает впечатления окружающей жизни. Перед читателем, как в калейдоскопе, проходят типы крестьян-рабочих, земледельцев, татар, земский начальник, старый помещик, земский врач, сцены из пережитого… голода и холеры. Двумя-тремя штрихами автор очерчивает фигуру встреченного им лица, и оно, как живое, выступает из рамок рассказа, набрасывает, как бы для памяти, сценку и только местами тщательно отделывает рисуемый пейзаж, служащий фоном для движущейся перед вами картины, постоянно меняющей содержание. Г-н Гарин, хотя и недавно выступивший в литературе, достаточно зарекомендовал себя и хорошо известен читателям. Но этот очерк „На ходу“ едва ли не лучшее его произведение» («Русское богатство», 1893, № 8).

Тартарен из Тараскона — герой трилогии А. Доде «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» (1872).

…в последней турецкой кампании — русско-турецкая война 1877–1878 годов.

В Люблине бунт был… — Имеется в виду массовое антифеодальное движение, которым была охвачена Люблинская губерния в 1846–1847 и в 1861–1863 годах.

Маханщина — см. прим. Гарина-Михайловского на стр. 581.

Сочельник в русской деревне*

Впервые — в сборнике «Путь-дорога», 1893, с посвящением Н. В. Михайловской.

Деревенские панорамы*

Впервые под общим названием «Деревенские панорамы» — в журнале «Русское богатство» за 1894 год («Бабушка Степанида» и «Акулина» — в № 1, «Дикий человек» — № 2, «На селе» — № 3, «Матренины деньги» — № 5).

Произведения написаны по наблюдениям писателя во время его жизни в Самарской губернии.

«Какой богатый материал накопляется у меня, — писал Гарин Н. В. Михайловской в письме от 30 сентября 1892 года, — и что это со временем за красивые страницы будут человеческого отупения под влиянием векового рабства мысли и страха с переменой условий жизни лишиться при неспособности к производительному труду горемычного куска хлеба.

И когда с реформой сила обстоятельств все-таки вырывает этот кусок, ужас и паника уцелевших: только бы кисти хватило» (ИРЛИ).

В очерках и рассказах, составивших цикл «Деревенские панорамы», писатель дал яркое изображение жизни пореформенной деревни того времени, когда «капитализм, развиваясь с громадной быстротой в течение всей пореформенной истории России, стал с корнем вырывать этот устой старой России, — патриархальное, полукрепостное крестьянство, — вырывать его из средневековой, полуфеодальной обстановки и ставить в новейшую, чисто-капиталистическую, заставляя его бросать насиженные места и бродить по всей России в поисках за работой, разрывая порабощение местному „работодателю“ и показывая, в чем лежат основания эксплуатации вообще, эксплуатации классовой, а не грабежа данного аспида, — когда капитализм стал массами втягивать остальное, забитое и задавленное до скотского положения крестьянское население в водоворот все усложняющейся общественно-политической жизни…» (В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 227–228).