Константин Седых - Отчий край

Они стали спускаться вниз к привокзальной площади. На тротуарах нельзя было протолкнуться, и шагали прямо по мостовой. Пестрая живая стена тянулась непрерывно. Она кашляла, шевелилась, смеялась, разговаривала. У Ганьки зарябило в глазах от множества мужских и женских лиц, от белых и оранжевых полушубков, от шуб и дошек, пальто и шинелей, меховых и ватных курток. До слуха его долетали то веселые и насмешливые, то восторженно-удивленные, то полные нескрываемого раздражения и тревоги голоса.

Чем дальше уходили Гошка и Гавриил от Соборной площади, тем реже становилась толпа. Пересекая темную боковую улицу недалеко от театра, они увидели вынырнувшую откуда-то из мрака рессорную пролетку. Одинокий пассажир в пролетке вдруг поднялся на ноги, истерически взвинченным голосом обратился к публике:

- Товарищи! Граждане свободной и демократической Дальневосточной Республики! Что вы делаете? Разве вы не понимаете, чем грозит нам завтра? Пока вы вольны выражать свою волю, организуйте контрманифестацию...

- Вишь, чего захотел! - возмутился Гошка. - Морду бы ему за эту контру набить. Сразу видно, что недорезанный.

- Да помолчи ты, дай послушать!..

Оратор тем временем продолжал выкрикивать:

- Требуйте от правительства сохранения самостоятельной, независимой от Москвы ДВР! Не надо нам чекистских подвалов и чрезвычаек!..

Едва толпа поняла, чего хочет оратор, как сразу же стала редеть и рассеиваться. Воровато оглядываясь по сторонам, хорошо одетые люди спешили на всякий случай убраться подальше. Скоро около оратора остались какие-то подростки, дряхлый старичок в белых фетровых ботах и Гавриил. Даже Гошка куда-то скрылся.

Увидев, что слушателей почти не осталось, оратор смутился и умолк. Старичок воспользовался этим и насмешливо крикнул:

- Не тех агитируете, гражданин Трупп! Вы на площадь поезжайте. А здесь ничего не выйдет. Здесь неорганизованные...

Оратор с такой смешной фамилией, как оказалось, знал старичка. Он укоризненно бросил ему:

- Значит, и вы здесь, Алексей Кириллович? Тоже пришли воссоединения требовать? Не ожидал я этого от вас, не ожидал!..

Задиристый старичок не остался в долгу.

- Плевать мне, ждали вы или не ждали! - закричал он резким дрожащим голосом. - Я всегда считал ваш "буфер" пустой и недолговечной затеей. Я не большевик, но я русский человек. Жить в этой дыре в отрыве от России мне тошно. Это не жизнь, а прозябание. Вы порочите Советскую Россию, а я считаю, что какая бы она ни была, но хуже прежней не будет... Вот так-то, уважаемый!..

- Вы просто выжили из ума! - прошипел оратор. - Вы старая... Закончить он не успел. С противоположного тротуара к пролетке метнулся с палкой в руках Гошка. Он огрел палкой извозчичью клячу раз, другой и третий.

Кляча дернулась, рванула вперед. От неожиданности извозчик, стыдливо прятавший лицо в воротник тулупа, едва усидел на козлах. А Трупп не устоял на ногах и вывалился из пролетки. Рявкнув по-медвежьи от боли и возмущения, вскочил он и понесся догонять пустившегося наутек извозчика.

Разъяренный Гошка грозил вслед убегавшему Труппу и кричал:

- Держи его!..

А подростки на тротуаре свистели и улюлюкали...

- Гошка! Черт ты этакий! Чего это ты развоевался здесь? - кинулся к Гошке с тротуара откуда-то появившийся Чубатов. - Я только, паря, подошел сюда. Гляжу, а тут ты воюешь. С чего ты разбушевался?

- А ты разве не слыхал, что тут этот тип говорил?

- В том-то и дело, что не слыхал. Иначе бы тоже ввязался.

Гошка бросил палку и подошел к старичку, который все еще продолжал возмущенно и презрительно фыркать.

- Что это за тип, папаша, был?

- Это, батенька, лидер правых эсеров, член Нарсоба. Тебе бы, батенька, надо было его палкой-то... Лошадка тут ни при чем.

- Рук об него марать не хотелось... У него что, в самом деле такая смешная фамилия?

- Да, да! - расплылся в улыбке старичок. - Фамилия, можно сказать, символическая и для него и для господ эсеров.

Чубатов тем временем спрашивал Гавриила:

- Что такое, паря, происходит? Я никак понять не могу. Переворот затеяли, что ли?

- Какая-то манифестация, а не переворот.

- Манифестация?!. Ну, тогда без переворота не обойдется. Значит, буфер свергать будут. В семнадцатом году в Петрограде тоже началось с манифестации, а потом слышим-послышим, царь с престола слетел. Вот попомни мое слово, что и здесь тоже будет...

- Здесь же царя-то нет?

- Зато министры найдутся, которые против советской власти.

От вокзала донеслись звуки духового оркестра. Они ширились и росли. Рассеявшаяся было толпа снова затопила весь тротуар у театра.

- Идут! - раздались взволнованные голоса.

Послышался тяжелый и мерный топот множества ног. Все застыли в нетерпеливом ожидании, и Гавриил понял, что сейчас он увидит рабочих.

Прошли томительные минуты, и вот надвинулась, затопила всю улицу от края до края живая река. Сперва Гавриил увидел высоко поднятые красные знамена, а потом здоровенных, как на подбор, знаменосцев. Это были молодые, сурово торжественные парни в одинаковых ватных телогрейках и шапках-ушанках. Чуть покачивались и подрагивали древки знамен в их вытянутых вперед, сильных и мускулистых руках. Презирая мороз, они шли без рукавиц. Рукавицы были пренебрежительно Заткнуты у них за кушаки и ремни.

- Черновские!.. Шахтеры!.. - сказал кто-то за спиной Ганьки.

Следом за знаменосцами, крепко отбивая шаг, шли пожилые, с бравой солдатской выправкой люди с винтовками на ремнях. Вился над ними белый пар, по пояс застилала их взбитая сапогами песчаная пыль. Шеренга за шеренгой выплывали они из мглы, и Гавриил видел серьезные, преисполненные решимости лица, то сумрачно насупленные, то веселые.

- Почему они с винтовками? - спросил он у Гошки. Но ответил ему не Гошка, а кто-то другой:

- Все это бывшие красногвардейцы и партизаны.

Крайним в одной шеренге шел гигантского роста широколицый и седоусый шахтер в косматой черной шапке. У него озорно и молодо блестели глаза. Проходя мимо Гавриила, он не удержался и почему-то подмигнул ему. Потом сильным, слегка хрипловатым голосом затянул:

Долго мы в тюрьмах страдали,

Долго нас голод томил...

Люди в шеренгах радостно вздрогнули, подтянулись и слаженно подхватили сотнями голосов:

Черные дни миновали,

Час искупленья пробил.

Обретая в этой поддержке новую силу, еще уверенней и красивей продолжал запевать седоусый:

Свергнем могучей рукою

Гнет роковой навсегда.

И вся колонна клятвенно подтвердила воедино слитыми, полными торжества и силы голосами:

И водрузим над землею

Красное знамя труда...

Еще не улеглась поднятая шахтерами пыль, как появилась другая колонна. И опять кто-то не выдержал, во всеуслышание сообщил:

- Дальний вокзал!.. Деповские...

Увидев запрудивших тротуары зрителей, деповские, выравнивая ряды, пошли широким пружинистым шагом. Тотчас же над одетыми в черные шинели и дубленые полушубки шеренгами всплеснулся звонкий, дрожащий от нетерпения тенор:

Слушай рабочий,

Война началася,

Бросай свое дело,

В поход собирайся.

А потом грянул обжигающий душу припев:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов.

И, как один, умрем

В борьбе за это.

Неотрывно и жадно вглядывался Гавриил в проходивших мимо молодых и старых, в усатых и безусых рабочих, в женщин и девушек, в подростков с надетыми набекрень шапками, с горящими озорством и задором глазами. Он видел, что люди шли с большой охотой и удовольствием.

- Теперь нам надо к Нарсобу! - сказал Гошка. - Самое интересное там начнется... Вот, товарищ Чубатов, до чего дожили. Разве думали мы в заграничном госпитале такого дождаться?

- Мы еще и не этого дождемся, - ответил ему Чубатов. - Мы народ крепкий, мы до мировой революции доживем. Как ты, Ганька, думаешь?

Гавриил не успел ответить Чубатову, как рядом раздался чей-то насмешливый голос:

- Далеко загадываешь, гражданин.

- Ничего недалеко, - вскипел Чубатов. - Теперь дело пойдет. Объединимся с Россией, оправимся и такую житуху у себя устроим, что и умирать не захочешь, Тогда, глядя на нас, все заграничные рабочие и мужики переворот устроят.

В это время несколько человек сошли с тротуара и пристроились к колонне рабочих с Большого острова.

- Давайте и мы с ними! - предложил Гошка - Этак всего вернее будет. Нарсоб-то, гляди, как милиция оцепила.

- Это можно! - согласился Чубатов.

Они сбежали с тротуара и спросили у шагающих последними смешливых и острых на язык девушек:

- Можно нам с вами?

- Давайте! Если холостые, то с нашим удовольствием. Вашего брата теперь в обрез, давно на всех не хватает. Приходится всякого привечать, говорила проворная толстенькая хохотушка, разглядывая Гошку и Гавриила.

- Тогда давайте знакомиться! - сказал Чубатов. - Веселых мы любим. Сам-то я, правда, женатый, да зато мои орлы холостые. Они ребята бывалые, три года в сопках партизанили. Это вот Гошка, завтрашний красный генерал, а это Ганька - будущий губ-гоп-ком. Держитесь, девки, за них, не отпускайте!