Болеслав Маркевич - Княжна Тата

"Moi, pauvre ver de terre, amoureux d'une étoile"?

Я себѣ сто разъ на день повторялъ этотъ стихъ въ тѣ дни. Надо было поднять себя, надо было достигнуть до этой "звѣзды"! Это было безуміе, пожалуй: вы десять разъ могли выйти замужъ за другаго прежде, чѣмъ я былъ бы въ состояніи добиться того, что могло мнѣ дать право домогаться васъ. Но все равно, во мнѣ пробудилась тогда такая вѣра, такая сила вѣры въ себя и въ будущее… И это придавало всему, что я ни дѣлалъ, какую-то необыкновенную цѣпкость, твердость и послѣдовательность, всегда увѣнчивавшіяся успѣхомъ. Я шелъ впередъ съ быстротой, примѣры которой рѣдки… И вотъ тогда, послѣ Хивинскаго похода, я вернулся въ Петербургъ… Но всего, что успѣлъ я пріобрѣсти тогда, всего этого въ глазахъ вашихъ было еще недостаточно…

Тата слушала его съ трепетавшимъ сердцемъ; слова его, будто какой-то божественный напитокъ, лились ей въ душу и наполняли ее невыразимо сладостнымъ чувствомъ. Не безвѣстный юноша, не пылкій офицерикъ расточалъ ей теперь признанія, обѣты; говорилъ человѣкъ, котораго имя знала вся Россія, который приносилъ ей съ собою одно изъ самыхъ завидныхъ положеній въ государствѣ… Да, этотъ блестящій человѣкъ, единственный умѣвшій найти доступъ къ ея мраморному сердцу, онъ все такъ же, какъ и во дни юности, былъ у ея ногъ, она не могла сомнѣваться въ этомъ: вся его жизнь, сказалъ онъ сейчасъ, была какой-то священный культъ "звѣзды", какою она была для него, неустанное стремленіе "достигнуть" ея. Да, она имѣла право гордиться и быть счастливою теперь. Еще одно, послѣднее слово въ придачу къ его огненнымъ рѣчамъ, и судьба вознаградитъ ее съ избыткомъ за долгіе годы недочетовъ, тоски, отчаянія… О, скорѣй же, скорѣй понудить его сказать это желанное слово!…

— Недостаточно! повторила она дрожащимъ голосомъ, и поднесла руку въ глазамъ: — для другихъ можетъ-быть… Но вы тогда сами, добровольно, уѣхали, не давъ себѣ труда узнать, что я лично могла думать объ этомъ, договаривала она чуть слышно, склоня голову и отымая руки отъ глазъ. "Вотъ, вотъ, сейчасъ, онъ скажетъ", проносилось въ головѣ ея; ожиданіе сжимало ей грудь до боли…

Онъ заговорилъ опять, но это было не совсѣмъ то, чего она ждала:

— Я уѣхалъ потому, что мнѣ, къ несчастію, нечего было узнавать отъ васъ, княжна, произнесъ онъ медленно и твердо, — я зналъ… Вы могли забыть, понятно, но у меня неумолимая память; я помню все и ничего никогда не забываю… Нѣтъ, то, что вы могли бы мнѣ сказать тогда, было бы для меня недостаточно.

Ей вдругъ стало страшно: она уронила руку, вскинула и остановила на немъ глаза.

— Ecoutez général, начала она, силясь улыбнуться и скрыть обнимавшую ее тревогу подъ развязнымъ тономъ шутки, — вы умны и тверды, и герой, все, что хотите, но въ нашемъ женскомъ сердцѣ вы также мало понимаете, какъ и всѣ мужчины! Вы неспособны принять въ разсчетъ, взвѣсить, сколько въ немъ вѣчно бываетъ свойственныхъ намъ однѣмъ сомнѣній, противорѣчій, неожиданныхъ для него самого капризовъ борьбы… борьбы съ другими, близкими, со всякими рагіі ргіз и установленными взглядами, съ самимъ собою наконецъ… Вотъ вы говорите, что все помните, а помните-ли, что однажды при мнѣ сказала вамъ Lizzy: "Souvent un coeur est tout prêt à se rendre, mais il faut jtout de même le prendre d'assaut?…" Но вы желали брать d'assaut, кажется, одни азіатскіе и турецкіе города…

Бахтеяровъ усмѣхнулся невольно, и нѣкоторое время затѣмъ оставался безмолвнымъ. Онъ пристально глядѣлъ на нее, какъ бы любуясь ею и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы готовя о ней внутри себя какое-то рѣшеніе, которое она въ свою очередь ждала съ тайнымъ содроганіемъ всего своего существа. То "послѣднее" слово, которое почитала такъ близкимъ она за мгновеніе предъ тѣмъ, уходило теперь, она понимала, въ какую-то смутную, колеблющую даль…

— Можетъ быть, я съ вами спорить не стану, началъ онъ наконецъ, — я былъ, можетъ-быть, слишкомъ робокъ… или слишкомъ требователенъ, какъ вамъ угодно… Но важно дать напиться человѣку, когда онъ умираетъ отъ жажды, а… а не послѣ, словно проглотилъ онъ.

— Послѣ чего? спросила блѣднѣя Тата.

Онъ будто не слышалъ этого вопроса и продолжалъ:

— Какъ бы ни было, я уѣхалъ тогда съ твердымъ намѣреніемъ вырвать все это изъ души, изъ памяти, и… и не могъ… Не могъ заглушить той мучительной жажды любви, счастія, взаимности… Въ азіатской степи, вдали отъ водоворота людскаго, человѣку некуда выкинуть избытокъ своихъ ощущеній; они, какъ рѣдкіе дожди тѣхъ странъ, падаютъ капля за каплей въ тотъ же глубокій колодезь его внутренняго я, переполняя его иной разъ до невыносимой муки. Мнѣ очень часто представлялось въ то время, что мнѣ придется непремѣнно кончить самоубійствомъ или сумасшествіемъ.

— И вы никому не писали оттуда, не желали вѣстей ни о комъ? вскликнула наша княжна съ загорѣвшимися опять надеждой глазами.

Бахтеяровъ пожалъ плечомъ.

— Къ чему? Жажда у меня, я сказалъ вамъ, оставалась та же, но надеждъ уже не существовало никакихъ. Въ душевной моей мельницѣ отсутствовало зерно, жернова мололи a vide и стирали только другъ друга, примолвилъ онъ садясь, и замолкъ.

— И… и что же теперь? замирающимъ голосомъ и со взглядомъ, полнымъ тревоги; проговорила черезъ минуту Тата.

Онъ отвѣчалъ на этотъ взглядъ тѣмъ горячимъ и лютымъ взглядомъ, съ какимъ, по впечатлѣнію произведенному имъ на Скавронцева, глядѣлъ онъ на нее въ первую минуту встрѣчи ихъ на станціи, но голосъ его въ то же время зазвучалъ какимъ-то страннымъ, невольнымъ волненіемъ:

— Я женюсь, княжна! сказалъ онъ.

Зрачки ея широко, испуганно раскрылись, губы дрогнули:

— Вы… же… На комъ? словно захлебываясь пролепетала она.

— Вы ея не знаете, она Москвичка, поспѣшно отвѣтилъ онъ;- мы встрѣтились тамъ, въ Болгаріи… Она пріѣхала съ матерью сестрами милосердія. Ей девятнадцать лѣтъ… Раненые называли ее райскою птичкой; она совсѣмъ ребенокъ, кроткая, ясная, голубоглазая…

— Но… Анатоль ничего намъ не писалъ объ этомъ, растерянно молвила Тата.

— Онъ ничего не зналъ… и я самъ… Судьба, княжна! Пока мы были тамъ, за Балканами, она чуть не умерла отъ тифа. Мать едва довезла ее до Одессы. И вотъ, пріѣзжаю я туда теперь и на балконѣ гостиницы, куда меня привезли состанціи, вижу вдругъ это милое, исхудалое личико…

Какая-то проницающая, задушевная нѣжность, на какую казалось ей, никогда не былъ способенъ голосъ этого человѣка, слышалась теперь княжнѣ въ его словахъ. "Онъ любитъ эту дѣвочку, какъ никогда меня не любилъ!" рѣзнуло ее, какъ ножомъ по сердцу. Она заглушила на мигъ чувство безумнаго отчаянія, палившее ея душу, встряхнулась вся, улыбнулась всѣмъ лицомъ и, протягивая ему руку, вымолвила ровнымъ, звучнымъ голосомъ, безъ ироніи и безъ смущенія:

— Agréez donc, cher général, mes compliments et mes voeux les plus sincères!

Онъ живо наклонился, крѣпко прижалъ въ губамъ эту протянутую руку и воскликнулъ съ искреннимъ увлеченіемъ, — восхищаясь этою "красивою игрой":

— Спасибо вамъ, княжна, et vive "la femme slave!…"

Они глянули разомъ другъ другу въ глаза, и оба тутъ же отвернулись… Ему стало вдругъ страшно жаль ее и безконечно стыдно за себя. Горячій румянецъ проступилъ сквозь его смуглую кожу. Тата прищурившись устремила взоръ за рѣку, на даль, озаренную свѣтомъ низко опускавшагося солнца…

Такъ прошло нѣсколько мгновеній.

— Мнѣ нужно было бы однако пріѣхать къ моему старику еще засвѣтло, нѣсколько невѣрнымъ тономъ прервалъ первый молчаніе Бахтеяровъ, — надо отыскать вашего брата…

— До свиданія, надѣюсь, на возвратномъ пути? сказала княжна, учтиво оборачиваясь къ нему.

— Если позволите…

Онъ низко поклонился ей и вышелъ.

Черезъ пять минутъ, едва слышнымъ шагомъ, но ужасно торопясь и еще издали сложивъ свои высохшія уста въ робкую вопросительную улыбку, нырнула на балконъ маленькая княгиня.

— Eh bien, ma chérie? добѣжавъ до кресла дочери и наклоняясь къ самому ея лицу, спросила она таинственно.

— Онъ женится! съ холодною усмѣшкой, отъ которой бѣдная мать въ свою очередь заледенѣла тутъ же отъ головы до пятокъ, выговорила Тата: — не на мнѣ, само собою, soyez tranquille!

И она поднялась съ мѣста.

Княгиня, всплеснувъ руками, готовилась вскрикнуть…

— Maman, пожалуста безъ отчаяній! злобно остановила ее дочь:- однимъ больше, однимъ меньше, не всели равно!…

Она направилась къ двери.

— Mais, Tata, ma chère, куда же ты идешь теперь? совсѣмъ растерявшись, вскрикнула княгиня.

— Иду къ себѣ,- и очень прошу васъ и Анатоля не приходить ко мнѣ и не посылать за мной. Я очень хорошо знаю, что вы оба можете мнѣ сказать въ эту минуту et je ne suis pas d'humeur à l'entendre!

Она ушла, а бѣдная мать, уронивъ свою маленькую, жидкую особу въ кресло, въ которомъ сидѣла княжна, залилась горючими слезами, нажавъ себѣ предварительно для этого батистовый платокъ обѣими руками на глаза.

Ночью, часу въ двѣнадцатомъ, Александръ Андреевичъ Скавронцевъ вышелъ изъ флигеля своего въ садъ подышать воздухомъ. Онъ тотчасъ послѣ обѣда велѣлъ осѣдлать себѣ лошадь и поскакалъ на ней въ степь, откуда, измучивъ бѣдное животное бѣшеною, безцѣльною скачкой, вернулся часа черезъ два и у въѣзда въ Большіе Дворы наткнулся на выѣзжавшаго Бахтеярова. Молодой генералъ сидѣлъ въ коляскѣ, присланной за нимъ изъ Соковнина, и со странно озабоченнымъ, какъ показалось Скавронцеву, лицомъ глядѣлъ на кучера своего и деньщика, суетившихся около одной изъ пристяжныхъ четверки, перекинувшей ногу черезъ постромку. Александръ Андреевичъ машинально пріостановилъ свою лошадь и замѣтилъ, что "постромки коротки". Пришлось отпустить ихъ.