Алексей Герман - Боюсь снять плохое кино (интервью)

- Давайте теперь поговорим о земном. С кем вы общаетесь, откуда черпаете информацию, если даже времени на телевизор у вас нет?

- От знакомых, иногда даже пользуюсь слухами, которые оказываются бредом. Меня вообще можно запросто купить. Я, как ни странно, очень доверчивый. Хотя, кстати, бандитов чувствую, они меня пытались опекать на съемках. Я их послал.

- А как происходит предложение такой опеки?

- Директору картины предлагали меня охранять тысяч за двадцать. Приходит человек в шикарном пальто, якобы сниматься в массовке. Потом тихо, но убедительно говорит: "Можно пообщаться с вами наедине?.. Сейчас такое время, возможны автокатастрофы, убийства. Мы хотим вас защищать". Это было на съемках "Хрусталев, машину!" Я ходил к Аркадию Крамареву - начальнику питерского ГУВД в эпоху Собчака. Я, между прочим, с ним работал в фильме "Мой друг Иван Лапшин". Крамарев был тогда майором, с ним хорошо было работать, он был очень толковым консультантом... Так вот, в какой-то момент я понял, что и он с преступностью не может ничего сделать. Ну, пришлось обходиться без них, просто получилось, что у меня оказался поклонник авторитет "в законе". Он быстренько расставил все на свои места, и от меня отстали.

- Вам интересно жить сейчас?

- Мне трудно - и не потому, что я долго и тяжело болею, не потому даже, что затормозились съемки "Трудно быть богом". Просто наступило такое время, когда непонятно, для кого я делаю свое кино. Раньше я понимал, что должен сказать правду, понимал, с кем должен бороться, и чувствовал, как это сделать. А сейчас сквозь шум не пробиться. Раньше мы могли, пусть и романтически, говорить о своих идеях и идеалах. И знали, что это не стыдно. Теперь этот романтизм вроде бы неприличен... Мы живем в скверном государстве.

- Прежнее, советское, вам больше нравилось?

- Нет, вовсе нет. Я говорю об ощущениях, касающихся моего "я". Я понимал смысл самого себя, понимал, зачем я нужен. Теперь - нет. Кому рассказывать правду и кому она нужна?

- Раньше писали о потерянном поколении, теперь - о растерянном, растерявшемся. Разве правда и рассказ о ней могут поблекнуть от смены режима или настроений?

- Правда - нет, а вот способ рассказа, пожалуй, да. Вообще, нужно, чтобы теперь работали молодые. Я не спешу, потому что мне есть над чем подумать, есть что сопоставить. Вот меня беспокоят организационные проблемы, они отвлекают от настоящей работы. Но это - мелочи. Меня беспокоит 2004 год. При всей сложности, я бы даже сказал, драматичности происходящего с нами я боюсь, что не выберут Путина. Не потому, что я считаю его идеальным, а потому, что он сегодня единственный, с кем связана перспектива.

- А чего вы еще боитесь?

- Я боюсь снять плохое кино.

Из "Молитвы человека пожилого возраста"

Господи, ты знаешь лучше меня, что я скоро состарюсь.Удержи меня от рокового обыкновения думать, что я обязан по любому поводу что-то сказать.

...Спаси меня от стремления вмешиваться в дела каждого, чтобы что-то улучшить. Пусть я буду размышляющим, но не занудой. Полезным, но не деспотом. Охрани меня от соблазна детально излагать бесконечные подробности. Дай мне крылья, чтобы я в немощи достигал цели. Опечатай мои уста, если я хочу повести речь о болезнях. Их становится все больше, а удовольствие без конца рассказывать о них - все слаще.

...Не осмеливаюсь просить тебя улучшить мою память, но приумножь мое человеколюбие, усмири мою самоуверенность, когда случится моей памятливости столкнуться с памятью других.

...Об одном прошу, Господи, не щади меня, когда у тебя будет случай преподать мне блистательный урок, доказав, что и я могу ошибаться.

...Если я умел бывать радушным, сбереги во мне эту способность. Право, я не собираюсь превращаться в святого: иные у них невыносимы в близком общении. Однако и люди кислого нрава - вершинные творения самого дьявола. Научи меня открывать хорошее там, где его не ждут, и распознавать неожиданные таланты в других людях.

Аминь.