Марк Поповский - Русские мужики рассказывают

Прокурору Союза Советских Социалистических Республик

Моргачева Дмитрия Егоровича, проживающего Пржевальск

ул. Кравцова 253

Дело № 13/3-137804-40

Заявление на предмет реабилитации. Заявляю: я Моргачев Дмитрий Егорович - член Толстовской сельхоз. коммуны, оставшийся в живых из немногих друзей и последователей Л.Н.Толстого, был арестован в группе 10-12 человек в апреле 1936 года. В ноябре 1936 г. был осужден на срок 3 года заключения в т/лагерях. В ноябре 1937 г. приговор был отменен "за мягкостью" во время культа личности Сталина. Было вторичное следствие. Состоялся и вторичный суд по этому же делу в апреле 1940 года то есть через 4 года после дня ареста. Срок был увеличен до 7 лет. По отбытии срока (незаслуженного) был закреплен за лагерем по директиве "185", где проработал 3 года. Всего отбыл 10 лет.

Коммуна из друзей и последователей Льва Толстого переселилась в Сибирь на основании решения Президиума ВЦИК в 1930 г. Создали большое сельское хозяйство без "мое" а все общее, не откладывая на будущее, как коммунистическая партия. Мы это делали теперь же в настоящее время, за что очень дорого заплатили жизнями членов коммуны. Мало осталось друзей и последователей Л.Толстого членов коммуны. Били нас жестоко за этот мирный человеческий идеал. Такую коммуну, единственную в Советском Союзе, надо было взять под охрану закона, как образцовое коммунистическое хозяйство. Но под охрану взяты лишь редкие звери и птицы.

Я - счастливец. Еще живой, арестованный в 1936 г. и дважды осужденный. Все перенес. Арестованные в 1937-38 гг. и в 1941 г. не вернулись к своим семьям, к своим детям. Погибли в неизвестности.

Все "толстовское дело" по обвинению членов коммуны создано во время культа личности Сталина надумано и ложно. Хотя и было написано несколько томов лжи и клеветы, на друзей и последователей Толстого. Я виновным себя не признаю, т.к. не сделал никакого преступления. Я не подписал допросов обвинения.

В 1963 г. спустя 27 лет после ареста и 17 лет после отбытия 10 лет заключения только за то, что я был последователем учения Льва Толстого, я обратился к Вам с заявлением о реабилитации. Мне было уже 71 год от рождения, я инвалид II группы. Я получил безжалостный ответ - отказ.

Я еще живой и также (как прежде - М.П.) разделяю взгляды на жизнь Льва Толстого. Мне 84 года от рождения. Прошло 40 лет после ареста и 30 лет после отбытия срока в лагерях.

Прошу меня реабилитировать перед уходом в вечность. К сему (Д.Е.Моргачев) 24 июля 1976 г.

Перепечатанная на старенькой с разбитым шрифтом машинке, копия письма содержала приписку, сделанную от руки:

"Я теперь не нуждаюсь в реабилитации, но пусть прочтут молодые прокуроры, что было сделано с друзьями и последователями Льва Толстого".

Молодых прокуроров, надо полагать, письмо старого крестьянина не слишком взволновало: их официальный ответ выдержан в обычных для прокуратуры выражениях.

Государственный герб

Прокуратура СССР

103793 Москва, Центр

Пушкинская ул. 15-а

13 октября 1976 года 72236 Пржевальск, Киргизская ССР

13/3-137804-40 Ул.Кравцова, дом 253, Моргачеву Д.Е.

Сообщаю, что Ваша жалоба о пересмотре дела за 1940 г. в Прокуратуре СССР рассмотрена и удовлетворена.

Генеральным прокурором СССР 12 октября 1976 года внесен протест в Пленум Верховного Суда СССР на предмет отмены приговора Новосибирского областного суда от 31 марта - 4 апреля 1940 г. и последующих судебных решений и прекращения дела за отсутствием в Ваших действиях состава преступления. В протесте также будет поставлен вопрос о прекращении дела в отношении других лиц, осужденных по данному делу с Вами (Мазурин Б. В., Тюрк Г. Г., Толкач О. В. и др.). При наличии у Вас данных о месте жительства указанных лиц, прошу сообщить им о вынесении протеста. О результатах протеста Вам будет сообщено дополнительно.

Прокурор отдела по надзору

за следствием в органах Госбезопасности

Старший советник (Васильев).

В декабре 1976 года последовала окончательная реабилитация. Справедливость восторжествовала: сорок лет спустя Генеральный прокурор СССР и Пленум Верховного Суда СССР освободили последователей философии Льва Толстого от обвинения в... толстовстве. Более того, пострадавшим было разъяснено, что следование учению Льва Толстого о непротивлении злу насилием в Советском Союзе преступлением не считается. Этот письменный ответ Генеральной прокуратуры СССР - очевидно, единственный документ, которым советская власть признает, что в Советском Союзе людей преследуют за взгляды и философские убеждения. Впрочем, на страницах этой книги читатель найдет немало и других свидетельств, не менее убедительных.

Итак, толстовцы в СССР продолжают существовать. И не только существуют, но даже сохраняют верность своим убеждениям. Что же мы, люди, родившиеся в России после 1917 года, знаем о них? По существу, ничего. Мы прожили жизнь в стране, где существует и ежедневно подчеркивается культ Толстого. В городах и поселках именем писателя названы улицы и площади, есть музеи Толстого, возводятся памятники Толстому, Толстого изучают В школах и университетах, его произведения выпускаются большими тиражами. Но государственные издательства выпускают только художественные произведения Льва Толстого. Философские труды его и труды религиозные можно найти в полном составе только в одном, крайне редком и малодоступном 90-томном издании Толстого, выпущенном тиражом в 5000 экземпляров.

О взглядах писателя советским гражданам предлагают судить по широко пропагандиру-емой статье Ленина о Толстом. Статью эту - "Лев Толстой как зеркало русской революции" - каждый из нас обязан был знать с детства. О содержании этой статьи спрашивают на школьных экзаменах по литературе и при поступлении в институты, поэтому статью (в школьном просторечии известную как "Зеркало") читали даже те, кто не одолел "Анну Каренину", а о "Войне и мире" судит понаслышке. Главная мысль Ленина о Толстом сводится к тому, что Толстой великий писатель, но бездарный философ. Философия его не только несерьезна, но и вредна. Молодой читатель "Зеркала" узнает и на всю жизнь запоминает также, что "Толстой смешон как пророк", что толстовцы "мизерны", что идея личного самоусовершенствования - бред, а тот, кто по соображениям нравственного порядка отказывается от мяса, - юродивый.

Профессора, учившие меня на филологическом факультете Московского университета, следующим образом дополняли основополагающие мысли Ленина. "Вокруг великого художника, - говорили они, - действительно вились какие-то малоценные субъекты, объявлявшие себя его последователями. Но субъекты эти не достойны упоминания, ибо они были врагами социал-демократии, противниками науки и прогресса". Делалось и другое разъяснение: "Толстовство - такой же темный угол биографии Льва Толстого, как и донжуанский список Пушкина. Этих темных углов касаться не следует, дабы не омрачать великие и дорогие для нашего народа образы".

Так и прожило три поколения советских людей в убеждении, что великий писатель зря баловался философией, в которой он решительно ничего не смыслил. Этот тезис мы находили в энциклопедиях, в литературных справочниках, в юбилейных и не юбилейных статьях и коммен-тариях к произведениям Толстого, выходящим в СССР. В длинной и маловразумительной записи, которую глава партии и народа Л.И.Брежнев сделал 17 января 1977 года в книге почетных гостей Дома-музея в Ясной Поляне, снова упоминается только Толстой-художник, автор "Войны и мира". О Толстом-философе Брежнев или ничего не слыхал или предпочел традиционно умолчать. (Газета "Правда" от 18 января 1977 года. "Дань памяти великого русского писателя".)

Толстовец из города Куйбышева Илья Ярков в письме ко мне так прокомментировал этот эпизод: "Вы, вероятно, знаете, что означает еврейское обрезание? Так вот, наподобие с этим наш вождь, побывав в Ясной Поляне..., обрезал Толстого по "Войну и мир"... Даже в Японии Толс-того зовут не иначе как Учитель. А для Брежнева ценность Толстого не превышает ценности автора "Войны и мира"". (Письмо из Куйбышева от 20 января 1977 года.)

Илья Петрович Ярков был первым живым толстовцем, которого я встретил. До этого в сознании маячили лишь какие-то туманные образы: бородатые и очкастые мужчины в сапогах и косоворотках, которые читали до революции брошюры с толстовскими сочинениями и собира-лись организовывать кооперативные предприятия. Их поддерживал друг Льва Николаевича Чертков, а Софья Андреевна почему-то не любила и звала "темными". Вот, пожалуй, и все, что помнилось мне о толстовцах до того, как я прочитал письмо Моргачева и встретил Яркова.

В какой-то момент я решил проверить, может быть, не все в моем окружении столь же безнадежно безграмотны в этом вопросе. Опросил нескольких моих московских друзей - инженера, врача, священника, двух писателей, трех ученых - куда по их мнению девались толстовцы.

- Куда девались? Рассеялись... - безо всякого интереса ответил один.