Виктор Лихачев - Кто услышит коноплянку

Ах, почему все это не сон, думал он. Пусть страшный, но все-таки сон: утром вскочишь с бешенно стучащим сердцем - и через несколько минут забыл... Люди, они идут навстречу, их много. Кто сказал, что толпа безлика? Вот парень идет в обнимку с девушкой. Они, не стесняясь никого, прижимаются друг к другу, успевая одновременно есть мороженое. Вот отходит от палатки мужчина. Садится в машину, бросая на заднее сиденье букет цветов. И еще люди. И еще. И никому до него, до его беды нет никакого дела. Ему плохо, очень плохо, а они... Кирееву стало невыносимо жаль себя. Слабость в ногах усилилась. Если бы он был сейчас в своем родном Новоюрьевске! Весь городок можно пройти за полчаса. На центральной улице, утопающей в зелени, только двухэтажные дома. В одном из них - горбольница. В Новоюрьевске он бы знал, куда пойти после такого страшного приговора. Там прожито из его неполных сорока лет - тридцать. А Москва... Москва так и не стала родным городом. Почему, почему жизнь так несправедлива? Так чудовищно несправедлива? Кирееву захотелось расплакаться - от жалости к себе, от обиды, от тоски. От того, что идет он сейчас по этой шумной улице абсолютно никому не нужный. Ему было хуже, чем той собаке, которая вдруг вспомнилась Кирееву: произошло это очень давно, в пору его студенческой юности. Он шел тогда, молодой, счастливый, шел рядом с девушкой, которая ему нравилась. С июньских тополей бесшумно падал пух, сквозь бойницы Тульского кремля виднелось синее небо - и вдруг раздался скрип тормозов и одновременно улицу огласил собачий визг. На середине улицы лежала собака, задняя часть ее туловища была словно расплющена катком. Бедное животное пыталось встать и отползти к тротуару, но у него ничего не получалось. Проходившие мимо люди, оборачиваясь и не останавливаясь, спешили дальше. А он тогда остановился, словно загипнотизированный. Ему захотелось помочь собаке, но он не знал как. А из растерзанного туловища уже вываливались внутренности...

Но тогда собаку хотя бы некоторые жалели, шепча: "Бедная собака". Может, ему сейчас тоже стоит шагнуть в этот мчащийся поток машин - и все. И не будет этого жуткого страха, этой обиды? Вечером покажут по телевизору, и Галя увидит... нет, она не любит смотреть такие передачи. Галя... Надо же, он совсем забыл о ней. И о Хайкине забыл. А еще вчера... Киреев вспомнил свои вчерашние фантазии и впервые за весь день усмехнулся, если только можно назвать усмешкой ту гримасу, что на секунду привела в движение мышцы застывшего лица. Он вообще-то любил свои фантазии, они помогали ему коротать время - в метро, дома одинокими вечерами. Порою он так увлекался, что отдельные диалоги начинал проговаривать вслух. В своих фантазиях он был мудрым, из всех жизненных ситуаций выходил победителем. В последнее время отчего-то он часто фантазировал, как его приглашают на телевидение. Самые опытные полемисты не могли сбить его с толку. Интересно, что Киреев так входил в свою очередную мечту, что с трудом выходил из нее. Вчера он мечтал о том, как напишет очерк о Хайкине и его банке, как понравится написанное самому Иосифу Самуиловичу. Деньги... Да разве в них дело? А почему не в них? Но деньги - это само собой. Хайкин сделает больше: он назначит его сначала своим пресс-секретарем, затем Киреев должен будет обязательно дослужиться до его заместителя по связям с общественностью. Командировки, отдых за границей, секретарши. Уйдет навсегда эта проклятая бедность, эта унизительная погоня за лишней сотней. Только из-за этой бедности ушла от него Галя. А что еще она могла найти у Павлова, кроме его тугого кошелька? Фантазии плавно катились одна за другой. И вот Киреев словно наяву увидел себя во время делового ужина с Хайкиным. Тот доверительно спрашивает у него, Киреева:

- Дорогой Михаил Прокофьевич, вы случайно не знаете такую фирму - "Стикс"? Там еще директор... как его... Павлов?

- А что такое?- невозмутимо отвечает он, Киреев.

- Да кредит просит, дела у него плохие. Говорит, что заказы хорошие имеются, нужны только средства, да не верю я что-то ему...

Но все это было вчера. А сегодня он точно знает, что никогда уже не стать ему богатым, никогда не решать судьбу Павлова, а Галя... Киреев от неожиданности даже остановился. Он понял, что должен сейчас делать. Что же он сразу не догадался? Надо идти домой и срочно звонить Гале. Киреев еще не знал, что он скажет своей бывшей жене, но чувствовал, что от этого звонка будет зависеть его жизнь. Михаил Прокофьевич огляделся: оказывается, он дошел до Садового кольца. Бижайшее метро - в пяти минутах ходьбы. Киреев в этот момент был похож на утопающего, который схватился за соломинку и решил, что она даст ему возможность выбраться на берег. Он прибавил шагу и вскоре ритм его движений совпадал с ритмом движений толпы. А в испуганной и жалкой душе его уже вила гнездо новая фантазия. Сам собой включился некий внутренний голос, который одновременно рассказывал и будто показывал то, о чем фантазировал Киреев. Вот он входит в комнату, снимает плащ, набирает номер: один гудок, второй - ну же, ну, возьми трубку. Пожалуйста.

- Павлов слушает.

- Привет. Ты не можешь...

- Да, конечно. Галя, это тебя.

- Cпасибо. - Долгая пауза.

- Я вас слушаю, говорите.

- Извини, что беспокою. Я совсем быстро. Не знаю, правда, как начать.

- Киреев, случилось чего-то? Да не тяни резину, говорю. Что случилось?

- Вроде того. Короче, я у тебя прощения попросить хочу. За все. За мои слова, за поступки мои глупые - прости. И живите счастливо. И знай, что дороже тебя, ближе нет никого. ("Это, пожалуй, перебор, слишком цветасто", - перебил Киреев самого себя. Но диалог продолжается, словно существуя вне его.)

- Да что произошло?

- У меня рак, Галя. (В трубке долгое молчание.)

- Это что, шутка у тебя такая? Что молчишь? Ты думаешь, я раковых больных не видела, а ты на себя посмотри.

- Я у врача утром был. Говорит, третья стадия. Я думал, что это язва моя пошаливает, к врачу не обращался - некогда было. А потом допекло - анализы сдал, телевизор этот глотнул... ("Стоп, опять перебил себя Киреев, - ты опять не то говоришь. Много слов. Более веско надо".)

- Я у врача утром был, третья стадия.

- Ошибки быть не могло?

- Нет.

- Что же делать будем?

- Врач говорит об операции, но ты же знаешь, какое сердце у меня.

- Слушай, Киреев. Я сейчас еду к тебе.

- Нет, ты не так меня поняла.

- Опять споришь? Еду. Только возьму кое-что из вещей.

- А как же Сергей?

- Он сильный. И... Неужели не понимаешь, ничего не понимаешь...

- Галя, я...

- Все. Дома поговорим... У входа в метро старушка торговала сигаретами. Народ, не останавливаясь, бежал мимо. Обычно она продавала товар молча, но сейчас, сильно озябнув, решила подать голос:

- Сигаретки, сигаретки покупаем. Молодой человек, - обратилась она к проходящему мимо мужчине. Это был Киреев. - Сигареты...

Он невидящими глазами посмотрел в ее сторону.

- Конечно, дома поговорим, - сказал и скрылся в пасти чудовища, в просторечии именуемой подземкой.

- Какие уж сигареты им, - старушка обернулась к стоявшей рядом товарке. - С утра уже нанюханные. Наркоманы несчастные.

- И не говорите. Разбаловался народ. * * *

- Боже мой, уже половина первого! Ну и соней же ты Соня стала. Позор! - Молодая женщина, посмотрев на часы, потянулась от души, сразу же став похожей на кошечку. Та так же урчит от удовольствия, потягиваясь после сытного завтрака. - Жизнь прекрасна. Мир чудесен. Я обворожительна и великолепна. Сегодня сбудется все, что я захочу. Удача любит меня. Зазвонил телефон.

- У телефона...

- Мы все дрыхнем?

- Вот и нет. Настраиваюсь на предстоящий день.

- Это как?

- Надо проснуться и сказать, что жизнь чудесна, а у тебя сегодня будет прекрасный день.

- Кому сказать?

- Да ну тебя, дядя. Между прочим, этот настрой здорово помогает.

- Ну-ну. Значит, говоришь, жизнь чудесна?

- Чудесна, Смок. - Соня знала, что ее дяде приятно, когда она называет его именем любимого им героя Джека Лондона, но сейчас это имя вырвалось у нее непроизвольно. - Слушай, я тебя больше месяца не видела. У меня есть предложение: давай как в старые добрые времена - часиков в восемь махнем в "Аркадию", а? Рябчики жареные, фаршированные грибами... Сказка. Выбор вин за тобой. Ну что, договорились?

- У меня другое предложение, Софья Николаевна. Я сейчас на Кузнецком. Значит, у тебя буду через десять минут.

- Смок, постой. В час ко мне художник один прийти должен, затем я в Милан звонить хотела, по поводу...

- Милан подождет, художник - тем более. Разговор у нас будет, Сонюшка.

- Что-то серьезное?

- Да что в этой жизни может быть серьезного? Все прекрасно и чудесно, но поговорить нам, племяшка, надо.

- Хорошо, я жду.

Глава вторая

- Ответь мне, Софья. Дядя стоял и смотрел в окно. Девушка сидела в кресле и пила кофе из своей любимой чашки. Это был для нее святой обряд: кофе по-турецки, любимая чашка. Дядя от кофе отказался, сказал, что давление стало подскакивать. Молчал он долго и вот неожиданно заговорил. Софья даже вздрогнула.