Дороги наши - Константин Викторович Еланцев

Сокол

Об этом коне лопатинцы вспоминают до сих пор. Много лет прошло, а в каком-нибудь разговоре нет-нет, да промелькнёт:

– А помнишь, вот Сокол…

 Собеседник горестно вздохнёт:

– Помню….

Раньше в районе часто проводились конные соревнования. Со всех сёл свозили в Лопатино беговых лошадей. И это был настоящий праздник! Перед скачками толпы детишек собирались вокруг участников, чтобы посмотреть, как наездники лелеяли своих питомцев: чистили щётками, чесали короткоостриженные гривы и осматривали подковы на копытах, коротко цокая языками и недовольно посматривая на любопытных.

 Ответственное дело – скачки! Это ведь не бега какие-то. Здесь всё от коня зависит, и только потом от наездника. Старались по-возможности защитить животину от посторонних глаз, чтоб, не дай бог, пакость какую не сотворили!

 Вот и в этот раз бурлило и рокотало Лопатино от наехавших гостей. Ипподрома, как такового не было, а было просто огромное поле, специально отведённое под соревнования. За десяток лет набили конские копыта твёрдую дорожку, над которой во время скачек поднималась такая пыль, что не только зрителей, но и солнце было трудно разглядеть. Только к этому все привыкли и не обращали на неудобства никакого внимания.

– Лютый где?! – спросил лопатинский директор у растерянного конюха.

– Дык, Василь Иваныч, не будет его….

– Как это не будет?! – свирепо глянул тот на конюха Феоктистова.

– Никак не можно, Василь Иваныч, – пытался вставить слово ветеринар Лопахин, – ногу поранил на выгоне. Так уж получилось….

– Почему узнаю об этом только сейчас?! – директор вдруг выдохнул и безнадёжно махнул рукой, – То есть хотите сказать, что мы участвовать не будем?

– Некому, получается,– мотнул головой Феоктистов.

– А это кто? – заметил Василий Иванович приближающуюся повозку, на которой сидел паренёк лет шестнадцати.

– Так это Сокол. Он тут у нас по хозяйственной части: то сено, то навоз, а в основном молоко по фермам. Вы у нас человек новый, можете и не знать! – ветеринар поддержал конюха,– Кроме Лютого скаковых лошадей нет.

 Но совхозный директор уже воспрянул духом:

– А это что, не конь? – показал он пальцем на Сокола.

– Так он не….

 Но Василий Иванович уже не слушал никого.

– Сможешь, парень? – бросился он к седоку, как только телега остановилась рядом, – Зовут как?

– Сокол.

– Да не коня, а тебя! – засуетился директор.

– Федька.

 Зрители топтались в ожидании на кромке поля. Нещадно палило солнце. Неспешные разговоры сливались со стрекотом кузнечиков, но в воздухе витало самое главное – состояние праздника! Ради этого уже который год в последнее июньское воскресенье люди откладывали все свои дела и ехали сюда, в Лопатино, чтобы ещё раз увидеть одно из самых зрелищных состязаний – лошадиные скачки. В каждом селе местные наездники считались почти героями, и всякий считал за честь иметь в друзьях или знакомых такого человека.

– Скачут! – крикнул кто-то, и сразу смолкли разговоры, сотни глаз устремились туда, откуда в единый гул сливались топот копыт и крики верховых. Пыль стеной приближалась от горизонта. И вот прямо из неё вперёд вырвалась сначала конская голова, потом половина туловища.

– Лешак чешет! – довольно произнёс конопатый мужик, – Из нашенских… – потом он вдруг напрягся и удивлённо посмотрел на окружающих.

 Впереди летел гнедой конь. Наездник, молоденький, с взъерошенными пыльными волосами, прижимался к телу скакуна и лишь изредка оглядывался назад. Это было единое целое – конь и человек! Никому из зрителей ещё не доводилось видеть что-нибудь подобное.

Вот, наконец, гнедой вырвался из пыльного облака и летел уже впереди него. Вот он на два крупа впереди, вот на три! А конь, словно почувствовал свободу. В расширенных иссиня-чёрных глазах метались молнии. Застоявшиеся лошадиные мышцы выдавали такую мощь, что, казалось, это была не скачка, это был полёт, на который способен один из тысячи, один из сотен тысяч, скакунов.

– О-па! – завопил кто-то от удивления.

И понёсся над нестройными рядами свист. Теперь свистели все, подбадривая лидера, топали ногами и хлопали друг друга по плечам. И не было уже «ваших» и «наших», а был всеобщий любимец – гнедой жеребец с сероватой звёздочкой на лбу.

– Такого коня и под навоз! – кричал лопатинский директор на конюха и ветеринара. Те виновато опускали глаза и молчали.

– Уж, я вас! – негодовал Василий Иванович.

 И на следующий год Соколу не было равных. Теперь за ним был особый уход. Федьку Евграфова прикрепили к скакуну, и он подолгу пропадал в конюшне. Слава Сокола вышла за пределы района и прошла по области. Многие задавали вопрос: как такой феномен не был замечен раньше?

 К очередным скачкам готовились все. Зрители так же толпились на поле, и мужики, отмахиваясь от назойливых насекомых, делали ставки, по местным меркам вполне достойные. Все ждали очередного чуда, и когда вдали возникло пыльное облако, все смотрели только туда, переминаясь с ноги на ногу и нервно сжимая кулаки.

Вот показалось несколько скакунов. Они мчались во весь опор, только… среди них не было Сокола.

– А где? – спросил, было, кто-то, и полетел этот вопрос по нестройным рядам. Зрители удивлённо посматривали друг на друга и снова устремляли