Вот мои селфи - Артем Сошников

Вторым приятным бонусом шли деньги — они теперь оседали в кошельке мамы.

Зарплата.

Шабашки.

Редкие премии.

Перед началом учебного года школа устраивала сборы. На них классные руководители выдавали список учебников и просили денег на ремонт. Родители одевали детей в самое Лучшее и Новое, что могли себе позволить. Торжественный день, смотрины перед всем классом.

И вот мы пошли на рынок. Купили мне джинсы по размеру, свитер, рубашку и новые кроссовки. Отец сторговался с каким-то вьетнамцем на триста рублей и купил мне лучшие белые кроссы из тех, что висели на алюминиевой решетке.

Я чувствовал себя совершенно иным человеком. Я сходил на сборы и предстал перед одноклассниками во всей красе. Меня оценила даже моя возлюбленная Алиса.

Но жизнь вечно ставит подножку, когда этого не ожидаешь. В следующую субботу, перед началом первой учебной недели, мама с отцом вернулись домой дико довольные. Я только проснулся, сидел в кресле и читал журнал «Футбол».

Родители открыли сумку и достали из него какой-то шуршащий пакет.

— Держи. Примерь.

Я подозрительно покосился на протянутую мне вещь.

— Это что?

— Костюм, — отец даже вытянулся от гордости, — Спортивный. Адидас!

У меня прихватило дыхание. Адидас! Я схватил пакет, нетерпеливо оторвал липучку, не глядя выхватил олимпийку и обмер.

Я держал в руках приятную на ощупь вещь с тремя полосками… бирюзового цвета.

Я поднял глаза на родителей и отчеканил:

— Я ЭТО не на-де-ну.

— Это еще почему? — отец приподнял брови, — Мы еле сторговались.

— Он бирюзовый! — воскликнул я.

— Ну и что? Нормальный костюм!

— Цвет морской волны, — поддержала отца мама.

— Он девчачий! — на мои глаза навернулись слезы.

— Да какой еще девчачий…

Отец отнял у меня пакет и достал оттуда бирюзовые треники.

— Ну ты примерь хотя бы, — грустно протянула мама.

— Одевай давай, чего… выё… выделываешься!

Отец раздражённо бросил мне трико. Я с обреченным видом стянул с себя домашние подштанники, засунул ноги в бирюзовые штанины и застегнул олимпийку прямо на голое тело.

— Ну… Нормально!

Отец подвёл меня к зеркалу. Я чуть не разрыдался. В отражении стоял ботаник в девчачьем костюме. Позор класса. Изгой школы. Районный клоун.

— Я не буду это носить! — я стремительно вылез из костюма и бросил его на кресло, — Что хотите делайте. Я его сожгу!

Отец разочарованно рыкнул и вышел. Мама аккуратно подняла костюм с кресла и, не глядя на меня, отправилась следом.

«Ну и чего делать? Итак еле уломали её. Придется идти сдавать. И чего он ломается? Хороший костюм, качество — во! Ну а чего поделаешь? Пошли, отнесем. Цвет ему, видите ли, не нравится…»

Я услышал тяжёлые шаги в коридоре. В комнату вернулся отец.

— Одевайся давай. С нами пойдёшь.

Мы молча дошли до рынка «Промышленный», который располагался недалеко от школы.

— Что, великоват всё же костюмчик? — спросила нас румяная продавщица, забирая бирюзовый ужас назад, — Меньше размеров нет!

— Да он ему и не понравился… — буркнул отец. — Деньги вернёте?

Продавщица достала из пакета костюм и внимательно его рассмотрела.

— Вроде не попортили. Может, другое чего присмотрите?

Отец посмотрел на меня и кивнул в сторону прилавка. Выбирай, мол, чего уж там.

Я оглядел ассортимент. Среди горы синих костюмов самых разных марок с торчащими белыми нитками мне в глаза бросились самые модные треники нулевых.

Германки — чёрные зауженные на щиколотках штаны с немецким флагом на правой штанине. Обычно их носили гопники и крутые пацаны. Германки делились на две категории: подъёбки и натуралки. Натуралки отличались «капельками» на замках карманов и небольшом значке ® над немецким флагом.

Я подошёл и достал спортштаны. Эти были натуралками. С «капельками».

— Быстрее всего разбирают. Последние, S-ка.

Я посмотрел на отца.

— Почем?

— Пятьсот.

Отец почесал щетину.

— Дорого. За триста пятьдесят взяли бы.

— За четыреста отдам, — не моргнув глазом, ответила продавщица.

Отец кивнул. Я схватил треники и перелез через прилавок — примерить, всё ли в порядке. Продавщица растянула простынь, прикрывая меня от проходящих мимо покупателей.

Штаны сидели как влитые.

Третьего сентября я аккуратно сложил германки в рюкзак и пошел в школу в предвкушении физкультуры. Отсидев пять уроков как на иголках, я понёсся в раздевалку, переоделся и вышел на школьный стадион. Все, у кого германок еще не было, завистливо покосились на блестящий под солнцем немецкий триколор.

— О, германки купил, — оценил обновку лучший друг Леха, — теперь нас двое таких в классе.

Физрук свистнул и мы с Лёхой потрусили вокруг футбольного поля по асфальтовой беговой дорожке. Я старался не спешить и держаться уверенно.

— Не зевай, Сошников! — раздался звонкий голос позади.

Картинка мелькнула и я полетел на асфальт. Колено смачно пропахало метр дорожки. Колено новеньких блестящих германок расползлось вместе с кожей. Из дыры на колене посочилась кровь.

Я поднял глаза и увидел тонкий силуэт Алисы. Она подставила мне подножку.

Я хромал неделю. Родители Алисы получили нагоняй на общем собрании и были готовы купить мне новые германки, но я уговорил маму отказаться. Я понял, что ради любви всегда нужно чем-то жертвовать.

И мнимый авторитет в списке жертв стоял далеко не на первом месте.

А вообще, с физкультурой я познакомился значительно раньше, ещё когда учился в центральной школе города.

В девяносто седьмом году нас прописали в комнате Мишкиной бабушки. Тётя Лина забрала маму к себе, а комнату сдала какому-то мужику.

Прописка в центре давала одно единственное преимущество — благодаря ей нас взяли в школу, которая считалась самой элитной в городе.

В довесок к прогрессивным учителям и передовым программам по системе Занкова прилагались два неприятных нюанса.

Первый — нехилые денежные взносы. Их Богатые Родители постоянно скидывались на ремонт, инвентарь, учебники, дни рождения и прочую ерунду, а Наши мамы после каждого родительского собрания мрачно пинали стёртыми сапогами пожухлую осеннюю траву по дороге домой. Речь шла о трёхзначных цифрах, что казалось чем-то запредельным.

Второй — гопники с окраин. Так как школа считалась элитной, ровные пацаны чуть ли не ежедневно десантировались на территорию ближе к полудню. В двенадцать часов заканчивался пятый урок. Мажорики колобками выкатывались из школы, звеня монетами, тамагочи, пейджерами и прочими несметными богатствами. Нехилая нажива! Но гопари, в силу недостатка айсикью, не учли одного нюанса: богатые детишки уезжали домой на блестящих автомобилях. Пешком домой ходили только приписные.

Обычно мы брели до заводской бухгалтерии, в которой работала тётя Лина и потом ехали с ней домой на трамвае. Ходили вчетвером — ещё двое парней жили недалеко от конторы в семьях заводских рабочих.

Наш путь начинался от крыльца налево и петлял по вытоптанному школьному стадиону. За электробудкой нас хватали неандертальцы четырнадцати-шестнадцати лет и вытряхивали вверх тормашками. Так как брать с нас было нечего (семь рублей на троих — и это максимум), гопникам казалось, что мы прячем богатства особо изощренным способом. Поэтому они выворачивали нас до изнеможения. В роли Изнеможения выступал местный дворник Полиграфыч, периодически мотающийся к будке за припрятанным там пузырем. Он, конечно, был хам и алкаш, но регулярно спасал нас от грабежей.

На первом курсе я хотел поставить ему бутылку, но он уже умер.

Как-то раз после шестого урока мой друг Миха предложил:

— А давайте сразу же побежим. До завода дотянем, а там оторвёмся во дворах.

Ежедневное унижение надоело всем. Мы поразмыслили и согласились.

Забрав куртки из раздевалки, наша компания тихонько встала у крайнего окна. Пятеро гопников паслись у края забора и наблюдали, как наш толстый одноклассник Петрос забирается на заднее сиденье джипа. Махнув рукой, гопник-старшак повел отряд на задний двор.

Наш выход.

Мы кубарем скатились с крыльца и рванули через футбольное поле к спасительной арке, которая выходила на одну из центральных улиц города.

Гопники заметили нас на полпути к будке.

— О, смотри! — донёсся до нас тихий голос старшака.

Двое гопников отделились и побежали за нами. Мы прибавили ходу.

На перекрёстке пришлось перебежать на красный. Машины раздражённо загудели, но никого не сбили.

Гопники не отставали.

— Слыш! — кричали они нам в спины, — Стой!