Наследницы - Марина Евгеньевна Мареева

— Небрит, — добавила Галина Васильевна.

— Пальтишко недешевое, а вот ботиночки не по сезону.

Мужчина открыл дверцу. На женщин пахнуло алкоголем и табаком:

— О, девчонки! — расплывшись в пьяной улыбке, пробасил мужчина. — Везет мне сегодня, черт побери!

Галина Васильевна быстро нажала на газ. Машина рванула с места и пошла юзом. Ее вынесло на встречную полосу. Оцепенев от ужаса, Саша не могла произнести ни слова. Только где-то внутри, пробиваясь наружу и не находя выхода, кричало: «Мама, мама, мама!». Галина Васильевна, как ни странно, не успела испугаться. Она умело выкручивала руль и молила Бога: «Только бы не встречная машина, только бы!..» Бог миловал. Меньше минуты понадобилось ей, чтобы вырулить на свою полосу. По встречной на лихой скорости промчался БМВ.

— Слава богу, пронесло! — выдохнула Саша.

— Испугалась? — выжимая газ, спросила Галина Васильевна.

— Можно подумать, ты не испугалась.

— Представь себе, нет.

— Не верю! — угрюмо произнесла дочь.

— Ты же не Станиславский, верь. Я правда не испугалась. Просто не успела.

— Тем лучше, — понемногу успокаиваясь, сказала Саша. — Во всяком случае на сегодня, думаю, хватит! — И каким-то среднестатистическим голосом, без эмоций, будто повторяя чужие слова, проговорила: — Всех денег не заработаешь, на наш век хватит…

— Неправильно рассуждаешь, — перебила ее мать. — Если сейчас мы вернемся домой, твой страх останется с тобой.

— Он и так со мной останется.

— А мы этого не допустим.

Машина ехала по пустынной дороге. Стрелка спидометра ползла к отметке «80». Галина Васильевна сознательно не стала съезжать на обочину, чтобы перевести дух. Интуитивно чувствовала: если остановится — впустит в себя страх, и тогда никогда больше не сможет сесть за руль.

— Что ты предлагаешь? — Саша не поняла, к чему клонит мать. Положив голову на спинку переднего сиденья, заглянула ей в лицо.

— Сейчас увидишь. — И Галина Васильевна стала тормозить.

Впереди маячала фигура мужчины. Он нервно махал рукой. Другой — сжимал небольшой чемоданчик.

— Мало нам пьяниц, давай сумасшедших подбирать. — Саша не скрывала своего раздражения.

— А может, человек на поезд опаздывает или на самолет? — миролюбиво возразила Галина Васильевна. — Жаль, что мы не видим себя со стороны. Такие же сумасшедшие. Не лучшего этого.

— Ой, д-д-дорогая моя… — открыв дверцу машины и заикаясь, начал «сумасшедший».

Это был парень лет тридцати, симпатичный и трогательный. Типичный маменькин сыночек «Уж не потерялся ли он? — подумала Галина Васильевна. — Шел себе за мамкой, шел, увидел бабочку, побежал за ней и… Господи, какие еще бабочки в январе!»

— Ой, д-д-дорогие мои! — увидев на заднем сиденье Сашу, исправился парень. — Ум-м-м-о-ляю, выручите, на-на-на самолет оп-оп-опа…

Не дав ему договорить, Галина Васильевна скомандовала:

— Так садитесь быстрей, раз опаздываете. Куда ехать, знаете?

— Да-да, к-к-онечно, — парень энергично закивал, — ту-да, ту-да. — И неопределенно махнул рукой.

— А конкретнее можно? — Саша была на грани срыва.

«Господи, да она его сейчас чего доброго из машины выкинет». Галина Васильевна быстро тронулась с места.

— Туда это куда? — как с маленьким ребенком, заговорила она. — Налево поедешь — во Внуково попадешь, направо — в Шереметьево, а прямо…

— Ше-ше-ре-метьево!

— Один?

Парень отрицательно покачал головой.

— Значит, два. Очень хорошо!

Галина Васильевна перестроилась в правый ряд. По указателю выходило, что через полтора километра должен быть поворот на Шереметьево.

— Музыку любите? — обратилась она к парню и, не дожидаясь ответа, щелкнула ручкой приемника.

Из динамика вырвался мощный, энергичный голос: «А смерть — это просто иная жизнь. А смерть — это лучше, чем сучья жизнь…»

— Мам, найди что-нибудь другое, — взмолилась Саша, — не люблю я эту Медведеву.

— Сейчас, дай только повернуть. Смотри, сколько машин скопилось! Авария там, что ли?

Певица продолжала рвать горло и душу: «Да, смерть! Это лучше, чем быть взятым в плен. Да, смерть! В этой жизни, где ты не у дел…»

Галина Васильевна свернула вправо и покрутила ручку приемника.

— Вот джаз — другое дело. — Саша откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Несколько километров ехали молча. Галина Васильевна посмотрела в зеркальце на дочь: «Кажется, заснула. Вот и славно. Пусть немного отдохнет, труженица». Заметив, что парень уже дважды нервно взглянул на часы, Галина Васильевна спросила:

— Во сколько самолет?

— Че-че-рез два часа с по-ло-ло…

— Не волнуйтесь, успеем.

Музыка закончилась. Прозвучала новостная заставка. Голос ведущего был сух и бесцветен: «В Москве двадцать один час. В эфире новости. Начну с печальной. Сегодня на шестьдесят восьмом году жизни после тяжелой болезни скончался народный художник России, академик Академии художеств, лауреат Ленинской и Государственных премий, замечательный художник-портретист Владимир Григорьевич Иваницкий».

Галина Васильевна тихонько вскрикнула и резко затормозила. Она почувствовала резкую боль в сердце. Как будто в него вонзили нож В глазах потемнело. От резкого торможения проснулась Саша.

— Мама, мама, что с тобой?!

Не слыша дочь, Галина Васильевна на ощупь нашла ручку и с усилием толкнула дверцу машины. Пошатываясь, она пошла по проезжей части:

— Воздуха! Воздуха!

Ее голос больше походил на стон. Она пыталась сорвать с себя шарф, но он еще крепче сдавливал ей горло. Галина Васильевна едва держалась на ногах. Саша подбежала вовремя. Секундой позже — и мать просто рухнула бы на асфальт. Парень смотрел на них из машины широко распахнутыми от испуга глазами. Его буквально пригвоздило к сиденью. Машинально он покрутил ручку приемника. Голос новостиста зазвучал громче: «Прощание с Владимиром Иваницким состоится двадцать второго января в Академии художеств с десяти до тринадцати часов. Отпевание — в церкви Николы в Хамовниках — в четырнадцать часов. Художник будет похоронен в фамильном склепе на Ваганьковском кладбище».

* * *

Экскурсовод, молодая девушка, явно мерзла в своей модной пестрой шубке из искусственного меха. Психолог отметил бы: налицо комплекс маленького роста. Девушка была в навороченных сапогах на высокой тонкой шпильке, благодаря чему удлинила себя на несколько сантиметров. Стоять в таких сапогах было еще можно, но чтобы ходить по заснеженным московским улицам — для этого требовалось большое искусство. Девушка им владела на все сто.

— Господа, идите за мной. — Она направилась к старинному особняку.

«Господа» переглянулись и прыснули со смеху, прикрыв лица руками. Это были учащиеся таганрогской художественной школы. Их прикалывало, что экскурсоводша Дарья так к ним обращалась. Следуя за ней, они обошли длинный фургон. К особняку одна за другой подъезжали машины. В основном иномарки — роскошные, дорогие. Из них выходили люди с букетами в руках и исчезали за дверью.

Это был довольно большой особняк — прямоугольной формы, двухэтажный, окрашенный в серо-голубые тона, в меру украшенный лепниной. С улицы он был почти незаметен. В первую очередь обращали на себя внимание большие