Иван Крылов - Басни
Помощь проекту
Басни читать книгу онлайн
Волки и овцы
Овечкам от Волков совсем житья не стало,
И до того, что наконец
Правительство зверей благие меры взяло
Вступиться в спáсенье Овец, —
И учрежден Совет на сей конец.
Большая часть в нем, правда, были Волки;
Но не о всех Волках ведь злые толки.
Видали и таких Волков, и многократ, —
Примеры эти не забыты, —
Которые ходили близко стад
Смирнехонько – когда бывали сыты.
Так почему ж Волкам в Совете и не быть?
Хоть надобно Овец оборонить,
Но и Волков не вовсе ж притеснить.
Вот заседание в глухом лесу открыли;
Судили, думали, рядили
И наконец придумали закон.
Вот вам от слова в слово он:
«Как скоро Волк у стада забуянит
И обижать он О́вцу станет,
То Волка тут властна Овца,
Не разбираючи лица,
Схватить за шиворот и в суд тотчас представить,
В соседний лес иль в бор».
В законе нечего прибавить, ни убавить.
Да только я видал: до этих пор, —
Хоть говорят, Волкам и не спускают, —
Что будь Овца ответчик иль истец,
А только Волки все-таки Овец
В леса таскают.
Два мальчика
«Сенюша, знаешь ли, покамест, как баранов,
Опять нас не погнали в класс,
Пойдем-ка да нарвем в саду себе каштанов!»
«Нет, Федя, те каштаны не про нас!
Хоть, кажется, они и недалёко,
Ты знаешь ведь, как дерево высоко:
Тебе, ни мне туда не влезть,
И нам каштанов тех не есть!»
«И, милой, да на что ж догадка!
Где силой взять нельзя, там надобна ухватка.
Я все придумал: погоди!
На ближний сук меня лишь подсади.
А там мы сами умудримся —
И досыта каштанов наедимся».
Вот к дереву друзья со всех несутся ног.
Тут Сеня помогать товарищу принялся,
Пыхтел, весь потом обливался
И Феде наконец вскарабкаться помог.
Взобрался Федя на приволье:
Как мышке в закроме, вверху ему раздолье!
Каштанов там не только всех не съесть, —
Не перечесть!
Найдется чем и поживиться,
И с другом поделиться.
Что ж! Сене от того прибыток вышел мал:
Он, бедный, на низу облизывал лишь губки;
Федюша сам вверху каштаны убирал,
А другу с дерева бросал одни скорлупки.
Видал Федюш на свете я,
Которым их друзья
Вскарабкаться наверх усердно помогали,
А после уж от них – скорлупки не видали!
Лев и мышь[126]
У Льва просила Мышь смиренно позволенья
Поблизости его в дупле завесть селенье
И так примолвила: «Хотя-де здесь, в лесах,
Ты и могуч и славен;
Хоть в силе Льву никто не равен
И рев один его на всех наводит страх;
Но будущее кто угадывать возьмется?
Как знать? кому в ком нýжда доведется?
И как я ни мала кажусь,
А может быть, подчас тебе и пригожусь».
«Ты! – вскрикнул Лев. – Ты, жалкое созданье!
За эти дерзкие слова
Ты стоишь смерти в наказанье,
Прочь, прочь отсель, пока жива —
Иль твоего не будет праху».
Тут Мышка бедная, не вспомняся от страху,
Со всех пустилась ног – простыл ее и след.
Льву даром не прошла, однако ж, гордость эта:
Отправяся искать добычи на обед,
Попался он в тенёта.
Без пользы сила в нем, напрасен рев и стон,
Как он ни рвался, ни метался,
Но все добычею охотника остался
И в клетке на показ народу увезен.
Про Мышку бедную тут поздно вспомнил он,
Что бы помочь она ему сумела,
Что сеть бы от ее зубов не уцелела
И что его своя кичливость съела.
Читатель, истину любя,
Примолвлю к басне я, и то не от себя —
Не попусту в народе говорится:
Не плюй в колодезь, пригодится
Воды напиться.
Кукушка и петух[127]
«Как, милый Петушок, поешь ты громко, важно!»
«А ты, Кукушечка, мой свет,
Как тянешь плавно и протяжно:
Во всем лесу у нас такой певицы нет!»
«Тебя, мой куманек, век слушать я готова».
«А ты, красавица, божусь,
Лишь только замолчишь, то жду я не дождусь,
Чтоб начала ты снова…
Отколь такой берется голосок?
И чист, и нежен, и высок!..
Да вы уж родом так: собою невелички,
А песни – что твой соловей!»
«Спасибо, кум; зато, по совести моей,
Поешь ты лучше райской птички,
На всех ссылаюсь в этом я».
Тут Воробей, случась, примолвил им: «Друзья!
Хоть вы охрипните, хваля друг дружку, —
Всё ваша музыка плоха!..»
За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит Петуха?
За то, что хвалит он Кукушку.
Вельможа[128]
Какой-то в древности Вельможа
С богато убранного ложа
Отправился в страну, где царствует Плутон[129].
Сказать простее, – умер он;
И так, как встарь велось, в аду на суд явился.
Тотчас допрос ему: «Чем был ты? где родился?»
«Родился в Персии, а чином был сатрап;
Но так как, жи́вучи, я был здоровьем слаб,
То сам я областью не правил,
А все дела секретарю оставил».
«Что ж делал ты?» – «Пил, ел и спал
Да все подписывал, что он ни подавал».
«Скорей же в рай его!» – «Как! где же справедливость?» —
Меркурий[130] тут вскричал, забывши всю учтивость.
«Эх, братец! – отвечал Эак[131]. —
Не знаешь дела ты никак.
Не видишь разве ты? Покойник был дурак!
Что, если бы с такою властью
Взялся́ он за дела, к несчастью, —
Ведь погубил бы целый край!..
И ты б там слёз не обобрался!
Затем-то и попал он в рай,
Что за дела не принимался».
Вчера я был в суде и видел там судью:
Ну, так и кажется, что быть ему в раю!
Примечания
1
В настоящее издание входят избранные басни И. А. Крылова. Они располагаются по книгам в соответствии с авторской волей Крылова, выраженной в издании «Басни. В 9-ти книгах», Пб., 1843. Тексты басен печатаются по изданию: Крылов И. А. Басни. М.; Л.: Изд-во АН СССР («Литературные памятники»), 1956. Орфография и пунктуация там, где это возможно, приближены к современным.
2
В басне обработан старинный сюжет, восходящий к Эзопу и Федру. Непосредственным литературным источником послужила басня Лафонтена. Басня связана и с русской сатирической традицией (сатира XVII века «Сказание о Куре и Лисице», басни В. К. Тредиаковского, А. П. Сумарокова и М. М. Хераскова).
3
Одна из первых басен Крылова. Сюжет басни восходит к Лафонтену («Дуб и Тростник»), а от него – к Эзопу («Тростник и Слива»). Басня была передана И. И. Дмитриевым в журнал «Московский зритель», где и была напечатана. Архиепископ Иоанн Сан-Францисский [Шаховской] усмотрел в басне этическое предупреждение всякому временному и внешнему человеческому величию (Архиепископ Иоанн [Шаховской]. Сокровенный Крылов // К истории русской интеллигенции. Нью-Йорк, 1975. С. 236). С. Н. Глинка передал следующий свой разговор с Крыловым: «„Знаете ли вы, что Лафонтен, и Дмитриев, и вы упустили самую разительную или, как нынче говорят, гениальную черту в басне Эзопа „Дуб и Трость“"? – «Как это?» – спросил Иван Андреевич. «А вот как, – отвечал я. – В падении Дуба Эзоп представил падение гордыни, спеси, презорства; в торжестве Тросточки торжество красоты, скромности, смирения. Лафонтен почти пиитическою трубою передал эту басню. У него Дуб простонал. Прекрасно рассказана эта басня и у Дмитриева, и у вас. Но Дуб только пал. Спесь, падая тихомолком, в удалении от зрителей, кое-как утешится. Но что Дуб пал к ногам смиренной Тросточки – вот что больно спеси и гордыне». Крылов привстал, подал мне трубку и сел. Я закурил и продолжал: «Лафонтен правду сказал, что Эзоповы басни – драма в ста действиях. Он вывел в них всю природу от кедра до иссопа. И в них каждый в чем-нибудь себя узнает и что-нибудь найдет для себя. Я говорю это о сущности вымыслов; но в поэзии и Лафонтен, и Дмитриев, и вы победители. У вас, Иван Андреевич, в баснях своя жизнь, свое неотъемлемое достоинство. Заметили, и я повторяю, что вы всем действователям ваших басен передали во всем самобытность русскую. ‹…› Жизнь ваших басен – в русском слове и в вашей поэзии».
4
Зефир – бог западного ветра (гр. миф.); здесь – западный теплый и ласковый ветер.
5
Эол – мифический родоначальник греческого племени Эолян; здесь – повелитель ветров, властитель острова Эолин, на котором нашел приют Одиссей во время своих странствий (гр. миф.); иносказательно – ветер.
6
Область теней. – Имеется в виду подземный мир, царство мертвых.
7
А я скажу: по мне, уж лучше пей… – обработка пословицы: «По мне, хоть пей, да дело разумей». Особое значение придавал этой басне Гоголь, находя в ней выражение здравого народного взгляда на практическую деятельность. В книге «Выбранные места из переписки с друзьями» он писал: «Особенно слышно, как он держит сторону ума, как просит не пренебрегать умного человека, но уметь с ним обращаться. Это отозвалось в басне „Музыканты“, которую он закончил словами: „По мне, уж лучше пей, да дело разумей“. Не потому он это сказал, что хотел похвалить пьянство, но потому, что заболела его душа при виде, как некоторые, набравши к себе на место мастеров дела, людей бог весть каких, еще и хвастаются тем, говоря, что хоть мастерства они не смыслят, зато отличнейшего поведения. Он знал, что с умным человеком все можно сделать и не трудно его обратить к хорошему поведению, если сумеешь умно поговорить с ним; но дурака трудно сделать умным, как ни говори с ним».
