Собрание сочинений. Том 8. Чертово болото. Она и он. Исповедь молодой девушки - Жорж Санд

– Но вам не приходит в голову, Люсьена, – горячо возразил он, – что положение, в которое вас поставили, ложится позорным пятном на меня, и смыть его – вопрос чести!

Тут заколебалась и я, а так как Женни с Фрюмансом были уже близко, сказала, что посоветуюсь с ними.

– Ну, тогда победа будет за мной! – воскликнул Эдуард. – Я с ними долго беседовал, они теперь хорошо знают меня и верят!

И действительно, Эдуард поздоровался с ними как с друзьями, с которыми расстался час назад. Оказалось, он остановил их на дороге, часть дня продержал в Бельомбре, где во все посвятил, и, узнав, что я собиралась выйти к ним навстречу, заранее выехал на тропу, намереваясь познакомиться со мной.

– Еще успеете наговориться! – сказала Женни, подталкивая нас друг к другу, чтобы мы обнялись. – Мы вернемся в Бельомбр и там все обсудим. Вы, господин Эдуард, идите туда сейчас с моим мужем, а я немного отдохну здесь с Люсьеной, мне надо кое-что сказать ей.

Когда мужчины ушли, Женни усадила меня рядом с собой на камень.

– Послушайте, – сказала она, – я теперь многое знаю, не зря господин Мак-Аллан больше двух лет старался докопаться до истины. Наконец ему удалось все выяснить, и сегодня он написал мне о своем открытии. Вот почему я так серьезно слушала этого мальчика Эдуарда – он очень достойный мальчик, за это я ручаюсь, но знать ему ничего не нужно и нельзя.

– Дай мне письмо Мак-Аллана, Женни, от твоих преамбул у меня голова идет кругом.

– Все равно вы не сможете прочесть, уже совсем стемнело. Я расскажу, о чем он пишет, только сперва сделаю маленькое вступление, вы уж не сердитесь. Это такое серьезное дело, Люсьена, что я сегодня раз пятьдесят спрашивала себя, надо ли вам знать о нем. Фрюманс решил, что надо. Эта тайна умрет вместе с нами тремя и Мак-Алланом, а вы не должны портить себе жизнь неразумной щепетильностью. Грех есть грех, но дети не вправе судить виновных родителей, они, если хотите, должны искупать их проступки. Ну, а приемные родители обязаны смотреть, чтобы искупление не стало вечным: это было бы несправедливо, Бог такого и не требует…

– Ничего не понимаю, Женни! – воскликнула я. – Мне страшно тебя слушать. О каком грехе ты говоришь, о каком искуплении? Ты хочешь сказать, что я должна стыдиться своих родителей?

– Стыдиться надо, только если сам провинишься, – сказала она, беря меня за руки, – а мать всегда мать.

– Понимаю. Моя мать…

– Была кроткая женщина, правдивая, красивая и добрая. Ей случилось увлечься, забыться, попасть в беду. Она во всем призналась мужу и умерла с горя. Вы ведь прощаете ее, Люсьена?

– Конечно, прощаю! Будь она жива, я все равно любила бы ее и постаралась бы утешить. Расскажи мне о ней.

– Я уже все рассказала.

– Но кто она?

– Первая жена так называемого маркиза де Валанжи.

– Значит, бабушка…

– Не была вам бабушкой по крови, но перед законом вы все равно мадемуазель де Валанжи, и пусть Эдуард думает, что он ваш брат. Вы имеете право на это имя.

– Ценою лжи!

– Вы обязаны хранить тайну вашей матери. Господин де Валанжи обо всем молчал – речь шла о его чести.

– Но кто же меня похитил?

– Вы не догадываетесь?

– Нет. Говори же! Это был?..

– Он, сам маркиз, оскорбленный, мстительный муж. Он знал, что девочка не его, и хотел, чтобы она навсегда исчезла. Не знаю, как он свел знакомство с Ансомом, но есть подозрения, что похитить вас помогла ваша кормилица и что отчасти из-за угрызений совести она и сошла с ума. Ансом получил деньги за похищение – Мак-Аллан нашел подтверждение этому в секретном семейном архиве. Там было письмо от моего несчастного мужа, он просил еще денег на переезд в Америку и сообщал, что ребенка воспитывает его жена, которая никогда ни о чем не узнает, и что он хорошо исполнил поручение маркиза. Вот какое это темное дело. Но мы не можем воспользоваться найденными бумагами, потому что маркиз вписал в них признание, вырванное у вашей матери. Теперь понятно, почему он не желал признать вас и не приезжал во Францию. Не опротестовывайте же решение суда, лишившего вас наследства, но согласитесь носить прежнее имя, раз, к своей чести, на этом настаивает Эдуард.

– Ах, Женни, Женни, какая горестная история! И зачем ты рассказала мне ее!

– Чтобы вы знали – если Мак-Аллан и был когда-то возлюбленным леди Вудклиф, вас это не касается.

– При чем тут легкомысленный Мак-Аллан, когда меня терзают такие тяжкие и мрачные мысли! Моя бедная мать умерла, когда узнала, что меня похитили?

– Да, и ваше похищение – лучшее доказательство того, что она раскаялась и призналась в своем грехе мужу задолго до смерти. Судя по тому, как он с вами обошелся, чистосердечие не принесло ей счастья, но все же она раскаялась, а скорбящая душа, искупив грехи, возвращается к Богу. Любите и уважайте свою мать, Люсьена, она, несмотря ни на что, теперь на небесах.

Поразительная женщина! Ее простые слова проникали в глубину сердца и возвышали его. Я поцеловала ей руку.

– А сейчас скажи правду до конца, я ко всему готова, – попросила я ее. – Кто мой отец?

– Какой-то испанец, очень красивый, знатный, блестящий. Вот и все, что о нем известно. Мак-Аллан как будто догадывается, кто он, но не уверен, поэтому не называет его имени. Он, кажется, давно уже умер. Не думайте о нем больше. И нам пора в Бельомбр, там вы узнаете еще кое-что.

Я была так потрясена, что покорно шла за Женни, ничего не замечая вокруг, словно все это происходило во сне. У меня больше не было слов, и я молча слушала Женни, добавлявшую еще какие-то подробности к своему рассказу, но они, достигая слуха, не задевали сознания. Я понимала, что начинается новый этап в моей жизни, но какой – не знала, потому что над прошлым и над будущим витала скорбная тень. Она так завладела моим воображением, что у входа в Бельомбр я испуганно остановилась.

– Женни, – воскликнула я, – там, кажется, стоит призрак моей бедной матушки и воспрещает мне входить в дом ее мужа!

– Где вы ее видите? – спокойно спросила Женни.

– Там, перед решеткой, – ответила я, дрожа от ужаса и точно в бреду.

– Нет, вам это только чудится, – произнесла она и указала на небо. – Взгляните туда, на прекрасную светлую звезду, которая блестит над крышей: это улыбается вам ваша матушка, она