Собрание сочинений в десяти томах. Том 8 - Юзеф Игнаций Крашевский

По окончании проповеди ксендз-викарий взялся за бумажку с оглашениями. Никто не надеялся встретить имени, которое произвело бы общий эффект, а потому мало кто обращал внимания на оглашения:

— Вступают в брак именитый Флориан Мошанский, ремеслом сапожник, с именитою Катериною Рухневскою, здешнею мещанкою, девицею.

Потом следовали пан Дробит с панною Сапуровскою, потом еще кто-то. Ксендз Бобек направился уже медленным шагом к алтарю, как вдруг ксендз викарий произнес громким, внятным голосом:

— Доктор медицины пан Ян Вальтер, вдовец, с панною Идалиею Скальскою, помещицею, девицею.

Если бы молния ударила в костел, то не знаю, большее ли произвело бы впечатление. Конечно, об этом кое-что болтали, но большинство не верило в подобное супружество, а многие о нем решительно не знали. Закрытая вуалью, сидела панна Идалия на первой лавке во всем блеске щегольского траура, и взоры всех обратились на нее; послышался говор, кое-где сдержанный смех, и если бы не орган, грянувший вдруг всеми своими регистрами, даже и теми, которые фальшивили, вследствие хозяйничанья и злоупотребления костельных крыс, то я не знаю, до чего бы дошло.

Доктора Вальтера не было видно, догадывались, что он на хорах. Несмотря на изумление присутствовавших, невеста нимало не смутилась, напротив, по-видимому, упивалась своим торжеством.

Когда после благословения все начали расходиться, на паперти собралась целая толпа любопытных посмотреть на молодую жену старика доктора.

Аптекарша предчувствовала это и, толкнув дочь, шепнула:

— Пойдем через ризницу.

— Для чего? — спросила панна Идалия, пожимая плечами.

— Разве не видишь, что будут на нас пальцами указывать.

— Пусть себе показывают! — отвечала красивая панна. — А мне что до этого! Пойдем прямо.

Пан Рожер, стоявший у скамейки, разделял мнение сестры и находил неприличным отступать перед улицей, как он называл толпу.

Когда вышли Скальские, их встретила любопытная, говорливая, смеющаяся толпа, вид которой действительно был неприятен. Надо было иметь хладнокровие молодых Скальских, чтоб, не дрогнув, пройти сквозь этот строй.

Некоторые замечания, высказанные вполголоса, достали даже до ушей Идалии, но она притворялась, что не слышала.

— Но, пани Мацеева, это быть не может: он старый гриб, я его знаю, а она какая молоденькая. Ведь у него служит Казимира?

— Что ж? Родители принудили?

— А старику следовало бы всыпать, чтобы выбить дурь из головы, — говорил сапожник. — Это ни на что не похоже.

— Смотри, Иоася, смотри, — шептала девушка, — как ее жалко! Право, неизвестно, есть ли ей двадцать лет, а ему, говорят, шестьдесят с лишком и седой, желтый. Захотелось грибу цветка.

Вокруг смеялись и злословили, но Скальские слишком высоко стояли над улицей, чтоб это могло оскорбить их. Не особенно также поразило их и неожиданное появление барона Гельмгольда, о прибытии которого ничего не было известно пану Рожеру. Барон подошел к Скальским, поклонился матери, улыбнулся сыну и очень любезно подал руку Идалии.

— Может быть, я первый поздравляю вас и желаю вам от души всего лучшего, — сказал он с принужденной улыбкой.

Невеста серьезно приняла поздравление. Пану Рожеру была весьма неприятна эта встреча: он опасался расспросов, разведок; в то время они уже условились с панной Флорой. После ухода графини Изы они встретились впервые. Пан Рожер рассчитывал, что барон, непрошенный, не станет провожать их и вскоре уйдет, но вышло иначе. Гельмгольд оказался чрезвычайно любезным относительно панны Идалии, пошел рядом с нею и, по-видимому, обнаруживал желание посетить аптеку.

Скальскому в свою очередь неприлично было оказывать холодность человеку, которого принимали прежде с таким радушием. Он сознавал эту необходимость и, собравшись с духом, взял его под руку.

— Вы, конечно, завернете к нам? — спросил он.

Пан Рожер питал еще слабую надежду на отказ барона, но последний любезно улыбнулся и сказал:

— Если позволите.

— На этот раз и сама Идалия желала бы, чтоб он не приходил; конечно, ей трудно было удержаться от кокетства, но нехорошо также и огорчать перед свадьбой Вальтера, которого она к себе ожидала.

Барон Гельмгольд был оживлен, как каждый благовоспитанный человек должен быть в обществе, но за этой маской можно было заметить скуку и даже грусть.

— Ну, что же вы скажете об истории графини Изы с тем господином… как его?

— Лузинский.

— Да, Лузинский!.. Ну, что же вы скажете?

Пан Рожер пожал плечами.

— Это могло произойти лишь с отчаяния.

— Только бы из этого отчаяния не развилось другое, — заметил барон.

— О вас тоже говорили, — шепнул пан Рожер, — что графиня Эмма…

— О, в таком товариществе покорно благодарю! — отвечал барон. — Никогда не имел даже этого намерения. Явно, — прибавил он весело, немножко подумав, — что в воздухе странные супружества.

И он взглянул на пана Рожера, который старался не обнаружить ни малейшего волнения.

— Извините, я думал еще об одном, но то…

Панна Идалия посмотрела на него грозно, и барон догадался, что поступил невежливо; он немедленно переменил разговор.

— Нет ли каких поручений в Варшаву? Я уезжаю туда, — сказал он.

— А, уезжаете? — отозвался пан Рожер.

— Да, сегодня или завтра.

В это время они приблизились к аптеке, но все были в дурном расположении духа; барону хотелось поправить как-нибудь неловкость, но не выпадало случая. Панна Идалия смотрела на него сердито, и кокетство заменила неутолимой жаждой мести. В душе ее так и отзывались слова барона: "странные супружества"…

Не успели войти в гостиную, как под предлогом переодевания и отдыха Скальская с дочерью отправились в свои комнаты. Пан Рожер и барон Гельмгольд остались наедине.

— Ну, — сказал барон, окинув взором Скальского, после некоторого молчания, — каково идут ваши дела в Папротипе с границами, с бабушкой Флорой, с хозяйством и так далее?

— Недурно, — отвечал Скальский.

— Что же вы скажете о моей оригинальной родственнице, а?

— Мне нравятся оригиналы.

— В таком случае — вы должны быть очень ею довольны, потому что она достаточно странна в своем роде. Мне говорили, что и вы ей также очень понравились.

И барон начал смеяться.

— Не знаю, — отвечал Скальский в смущении, — но был бы рад этому.

— Но я не советовал бы вам рассчитывать слишком на это, — отозвался барон. — Панна Флора, как нам известно, переменчивого вкуса. Приязнь свою к молодым людям иной раз она простирала даже очень далеко, а оканчивалось обыкновенно тем, что давала им отставку.

Пан Рожер не знал, что сказать.

— Я и не льщу себя надеждой на какие-нибудь особенные милости, — пробормотал он наконец.

— О, почему же? — сказал барон насмешливо. — Я на вашем месте попытал бы счастья; у бабы денег пропасть, и кто знает, не подвержена