Николай Переяслов - Урок кириллицы

И только после этого на помост были выпущены молодые стиходрочц... то бишь, виноват - стиходромцы, первым из которых предстал перед публикой известный поэт-концептуалист Демьян Дрыгов, напоминающий своей внешностью облезлый череп с приклеенной к нижней челюсти бородкой и нацепленными на пустые глазницы очками-хамелеонами. Ощерив редкие кривоватые зубы, он прочитал заключительную главу из своей новой поэмы "П...здец во стане русских воинов", имеющую отдельное название "Сон полка":

...На блок-посты - Великая Дремоть

сошла, как наважденье, как химера.

И взять бы хлыст да спящих отпороть

(чтоб не нарушали Устав караульной службы),

да только нет в войсках Милицанера.

А потому, крадясь с большим ножом,

пришла к ним смерть - к таким, во сне сопящим

меж часовых протиснулась ужом

и, скорчив рожу, крикнула: "Ужо!

Ужо я вас почикаю тут, спящих!.."

Уже под конец выступления Дрыгова мне почудился льющийся откуда-то сверху тяжелый монотонный гул и, подняв голову, я посмотрел в небо. Пересекая озаренную солнцем синеву, там черной вороньей стаей тянулись в сторону Сенокосова восемь тысяч начиненных смертью натовских бомбардировщиков.

Я огляделся по сторонам. Подчиняясь всеобщему духу тусовки, толпа завороженно внимала выступающему, не обращая внимания ни на какие самолеты над головой. И я тоже стал смотреть на сцену.

Следующей к одетому в презерватив микрофону подошла украинская поэтесса и, как она сама о себе добавила - "прэдставныця ордэна куртуазных бубабыстив" - Роксана Забодужко, прочитавшая объемный рифмованный манифест под названием "Монолог Хохлуши", начинавшийся с такого признания:

Я хохлушка молода,

звать мэнэ Маруся.

Кажуть вси, що я - манда,

а я й нэ журюся.

Гляну в нэбо - дэсь бо там

Бог всих гришных судэ.

Ну так що ж! Я й Богу дам

З мэнэ нэ убудэ...

- Я - с вами! - прогремел, венчая её выступление, высоко над головами президентский голос. - Я - с вами!..

Глава GY (90).

ЧЕРВЬ тревоги, зашевелившийся во мне при появлении НАТОвских бомбардировщиков, разрастался все больше и больше, заслоняя все происходящее на эстраде и заставляя меня то и дело поглядывать в небо.

- Слушай, ты скоро выступаешь? - шепнул я на ухо Борису.

- Сказали, что в первой десятке. А что?

- Да так... Чего читать будешь, решил?

- Да уж не "Русь - не трусь". Есть у меня одно коронное стихотворение.

Я заставил себя успокоиться и принялся ожидать выхода Таракьянца.

- Я - с вами! - в очередной раз прогремел над головами бас гаранта Конституции. - Я - с вами!

"Лучше бы ты был сейчас с сенокосовцами", - подумал я, скашивая взгляд в сторону все ещё тянущихся по небу железных птиц...

А минут через двадцать - двадцать пять ведущий стиходрома объявил, наконец, и фамилию Бориса.

Глава Ш.

- ША, чуваки, я выступаю! - предупредил он и, легко вспрыгнув на доски помоста, направился к стойке микрофона.

Глава nm.

"ЩАстя - воно як лампочка у хати, щаслыву людыну за тры киломэтра выдно", - эти произнесенные когда-то мамой слова сами выплыли из недр моей памяти, когда я увидел лицо подходящего к микрофону Бориса. Он действительно сиял так, будто внутри его организма включили тысячеваттный светильник - казалось, свет прямо изливается из его глаз, из открывшегося в счастливой улыбке рта, стекает с курчавых смоляных волос...

"Ша, чуваки!" - словно бы говорил он, поднимая в приветствии руку.

Откликаясь на поданный знак, толпа тоже вскинула в небо растопыренные рожками пальцы, ответила тысячеголосым приветствующим ревом, и... И в это самое мгновение воздух вдруг наполнился каким-то непонятным, похожим на завывающий в печной трубе ветер, воем и свистом...

Как будет объяснено потом в средствах массовой информации, у одного из пролетавших над Москвой натовских бомбардировщиков по чисто технической неисправности оторвалась из-под крыла ракета, которая и упала в момент проведения стиходрома за кремлевскую стену - примерно туда, где была установлена выдвижная крановая стрела с площадкой для Президента.

В моей оглушенной взрывом памяти, словно в замедленной съемке немого кино, до сих пор сохраняются кадры того, как из-за зубчато-красной стены Кремля вдруг вырастает черный, с проблесками огня, столб взрыва, и ссеченная его острой волной, от тела гаранта Конституции отделяется его седоволосая крупная голова и, описав в воздухе высокую дугу, падает прямо на голову подошедшему к микрофону Борьке. Я вижу, как сбитый с ног этим ударом, он валится на доски помоста, как в инстинктивном защитном движении приседает к булыжной мостовой стоящая на площади толпа, и как начинает медленно клониться в сторону Москвы-реки сносимое ветерком черное облако дыма...

Восприятие действительности возвратилось внезапно - я вдруг обнаружил себя, не заметив, когда, присевшим на корточки и обхватившим голову руками. В ушах у меня отчаянно звенело. Тряхнув головой, я попытался освободиться от этого звона, но ничего не получилось.

Тогда я оглянулся направо, налево...

И догадался, что это гудит не у меня в ушах, а вокруг.

Гул шел откуда-то сверху - со стороны Кремля, и прислушавшись, я понял, что это гудит большой колокол на Иване Великом - встряхнутый взрывом, он гудел, будто созывая народ на вече. Казалось, сейчас ему ответят звонницы храма Христа Спасителя, затрезвонят у Казанской, у Ивана Воина, у Спаса в Наливках, на колокольнях Марона Чудотворца, Григория Неокессарийского, Успения в Казачьей, Петра и Павла, Флора и Лавра, Иоакима и Анны... А там подхватят этот набат колокола Михаила Архангела, что в Овчинниках, Никиты Мученика, с Пятницкой, Воскресения в Кадашах, Николы в Толмачах, Преображения на Болвановке... Отзовутся у Троицы в Лужниках, у Катерины Мученицы на Ордынке, Николы Заяицкого, Николы на Барсеневке... А потом только слушай - Георгий Победоносец, что в Яндове, Никола Голутвинский, Косьма-Дамиан, Вознесения на Серпуховке, Воскресения Словущего, в Монетчиках, Спаса-на-Бору...

Трудно сказать, сколько висел над Васильевским спуском этот, похожий на шоковое оцепенение, звон, может, пять минут, может, десять - но вдруг Борька шевельнулся и сел. Затем медленно огляделся по сторонам и, протянув руку, поднял за волосы президентскую голову. Голова была аккуратной и чистой - ни вытекающей из оборванных вен крови, ни болтающихся сухожилий или лоскутов кожи - только однотонная гладкая плоскость шейного среза с круглым отверстием в центре. Держа её в своей руке, Борька осторожно поднялся на ноги и шагнул к микрофону. Брезгливо сдернул свободной рукой болтающийся на нем презерватив. И медленно, словно бы впервые осваивая речь, прочитал:

Среди бомбежек и тревог...

Я ничего не убоюсь...

Покуда есть на свете - Бог...

Покуда есть под Богом - Русь...

Затем со всего маху стукнул президентской головой об доски настила, и та подскочила от удара, как баскетбольный мяч, так что стало видно, что она резиновая, и, снова поймав её за искусственные волосы, он поднял её высоко над собой, показывая всей площади.

- Он - с нами! - прокричал Борька в микрофон. - Он - с нами!

И, ещё раз стукнув президентской голову об сцену, он поймал момент, когда та подпргынет над досками настила и, широко размахнувшись, будто пробивая пенальти, изо всей силы вмазал по ней обутой в кроссовку ногой, так что шар головы взвился над толпой, а затем опустился куда-то в центр площади, порождая неистовый вопль восторга, и, наткнувшись на выставленные над головами кулаки, опять взлетел в вышину и опять опустился на ожидающие его кулаки молодежи. И пошел гулять из конца в конец переполненной ревущим народом площади, подлетая и вновь опускаясь, и пошел кувыркаться, то удаляясь от эстрады, а то снова возвращаясь к ней по мосточкам торчащих навстречу ему над головами кулаков...

А Борька повернулся спиной к этому аттракциону и, глядя прямо перед собой, медленно двинулся прочь с помоста.

Глава Ъ.

- ...ЕРмак отечественной словесности - Виктор Едрифеев! - торжественно объявил за нашими спинами выход очередного гения очухавшийся от шока ведущий, и толпа взорвалась разгульным бандитским гоготом и свистом.

Глава R.

- ...ЕРЫжки да воры вокруг, а не государевы люди! - громко ругался, глядя со стороны на это действо, какой-то высокий худой старик с клинообразной черной бородой с проседью, одетый в темный затрепанный халат до пят и высокую остроконечную шапку с заломившимся набок верхом. - Видно, и впрямь Антихрист приближился, и Откровение Апостолово сбывется...

Глава Ь`/.

- ...ЕРЬков, мать твою, ты куда смотришь? Что у тебя за типы в центре Москвы шатаются! "Где, где?" В манде! Это ты постовой, а не я! Откуда, я спрашиваю, этот старик придурковатый у Кремля появился? Убрать его немедленно, вызывай машину!..

Глава h.

- ...Я, ТЬфу ты, ну ты, смотрю, а он прет на меня, как Т-34, да ещё и орет при этом: "Ты как стоишь, холоп, перед государем? Царя не признаешь, разбойничья харя?.." Мне аж не по себе сначала стало - ну вылитый Иван Грозный, прямо, как из кино вышел... Еле вшестером в машину затолкали, такой здоровенный оказался. Да ещё какая-то палка дурацкая в руках. Если бы Сидоров ему по яйцам ногой не вмазал, того и гляди, пораскидал бы нас...