Мустай Карим - Помилование

По ту сторону холма дорога упирается в лес. Эти места немного знакомы ей. Позапрошлым летом они с Кондра-тием Егорычем ходили через этот лес в какую-то деревню покупать корову. Страшно было - а вдруг волк, и она все жалась к отцу. То-то обрадовалась, когда живы-невредимы вышли из леса. А возвращались - уже ни капли не боялась, а ведь корову-то волки могли учуять быстрей. (Ту безрогую корову прошлой осенью немец съел.) Вот и сейчас, уже перед сумерками, Мария Тереза без страха углубилась в лес. Она уже долго шла, когда ей в глаза бросился присыпанный палой листвой след железной гусеницы. Знакомый след. След Любомира. Значит, направление взяла верное. Она зашагала еще быстрее. Дорога, можно сказать, совсем пустынна. Пока шла через лес, только три грузовые машины обогнали ее. Одна машина, поравнявшись с ней, резко остановилась, из кабины высунулась рыжая усатая голова.

- Эй, красавица! Садись, домчу с ветерком, куда душа желает!

- С ветерком не надо, еще продует, поезжай!

- Безжалостная, белые ноженьки свои пожалела бы, пылинки с таких ног сдувать!- прокричал рыжий усач и нырнул обратно в кабину. Машина заурчала и тронулась с места.

Такой попутчик был бы, конечно, кстати. Рыжий, наверное, в сторону фронта едет, расспросила бы, хоть что-то разузнала. Но во всем остальном смелая, решительная, Мария Тереза побаивалась незнакомых мужчин. Держись от них подальше - и будет в самый раз. Свои ноги целы и голова на месте, как-нибудь доведут. И они с Любомиром - ну не глупые ли? Ни он своего адреса не сказал, ни она спросить не догадалась. Будто затем они встретились, чтобы навеки ни на час не разлучаться. Все на свете забыли. Но она хорошо запомнила: "капитан Казарин", "комбат Казарин".

Когда Мария Тереза вышла из леса, уже начало темнеть. Дорога лежала через голое, изрезанное мелкими оврагами поле. Еще сумраком не заволокло, как из-за горизонта выкатилась круглая красная луна. Поднявшись чуть выше, она поблекла, пожелтела и затем набрала свой исконный серебряный цвет. Такая надменная стала. Словно ища поддержки, глянула Мария Тереза на луну и оробела. Чужая равнодушная луна. Не та, не их тогдашняя. Под такой луной и совсем одиноко. Попробуй, пошагай в пустом безмолвном поле одна-одинешенька, а над тобой - вся толща, вся тяжесть ночного неба. Удивительное дело: днем ясное небо человека к себе тянет, а ночью к земле гнет. Совсем близко, в стерне прочирикали спросонок какие-то мелкие птахи. Наверное, перелетные. Сразу стало легче. Все-таки живые души рядом, тоже дышат.

До Чернявки Мария Тереза, и сама того не замечая, все время шагала по следу Зуха. Дойдя до проклятого того поворота, где, облитые лунным светом, кучей лежали развалины рухнувшего сарайчика, она, не раздумывая, повернула налево. Какая-то неведомая сила, пожалев девушку, сбила с пути, повела ее в другую сторону. Во всем хуторе не было ни огонька, да и был бы - дорогу спрашивать не стала. Она и сама знает.

Спасибо, ноги влево понесли Марию Терезу. Пойди она вправо - и стала бы очевидцем страшного события. Судьба миловала.

Хутор давно остался позади. Она прошла еще километров пять, если расчет верен, то уже немного осталось. Вон, чуть сбоку, в лунном свете выступил край леса. Часть Любомира, должно быть, там. Войска ведь всегда в лесу, в укрытии прячутся. Мария Тереза круто повернула к лесу. Только, шурша ветками, прошла пять-шесть шагов, прямо перед ней раздался сердитый окрик:

- Стой! Кто идет? Пароль?

- Я, Мария Тереза. - Она стала.

- Какая еще Мария? Какая Тереза?

- Невеста Любомира Зуха... жена.

- Такого пароля нет. Брось оружие! Руки вверх! Не то стреляю!

- Нет у меня оружия. Подумаешь, стрелять он будет. Меня пуля не берет.

- Ты не придуривайся. И мне мозги не морочь! Часовой, наставив автомат, подошел к девушке поближе.

- Елки зеленые! Так ты еще ребенок совсем. Что в мешке?

- Картошка и телогрейка, да мелочь всякая... Комсомольский билет есть, в кармане.

Часовой снова отступил назад. "Похоже, хитрая шельма. Хоть и молоденькая, а тертый, видно, калач. Наверное, шпионка. Начальника караула надо позвать", - решил он.

- А вторая где? Ты Мария? А другая? Как ее звать?

- Я и есть Мария Тереза. Больше никого нет.

- Товарищ старший сержант! Мамаев!- позвал он начальника караула. Там разберутся, какая из вас кто, - кивнул он в глубь леса.

- А Любомир Зух здесь?

- Зух? А кто это? Молчать! Не знаю я такого. Ни с места!

Прибежал начальник караула старший сержант Мамаев.

- Вот, товарищ старший сержант, неизвестную личность поймал, ходит тут с подозрительными намерениями.

- Как это с подозрительными? Я своего мужа, Любомиpa Зуха, ищу. Поймал ты меня, как же - я сама пришла и поймалась.

- То она Мария, то она Тереза - воду мутит, товарищ командир.

- У меня два имени, я в Испании родилась.

- А-а, испанка?!- в голосе старшего сержанта послышались настороженные нотки. - Дон-Кихот, Дульцинея Тобос-ская!- выказал он свою начитанность. К тому же и Франко! "Голубая дивизия"!- У начальника караула не было никаких сомнений, девица здесь явно неспроста.

Сначала сняли у нее со спины мешок, потом ощупали карманы пиджака. Оружия не нашли. Хотя, если подумать, шпиону оружие и не нужно. Так даже безопасней. Мария Тереза обыску не противилась и не пререкалась. Решила спокойно ждать - отведут, разберутся.

- Давай, Кармен, ступай впереди меня, - приказал начальник караула. Там тебе Хосе, там тебе Зух, там тебе и святой дух.

Мария Тереза, свернув от Чернявки не в ту сторону, попала в полк тяжелой артиллерии. Уполномоченный особого отдела находился в другой части, и никто девушку не допрашивал. До рассвета она просидела в землянке под охраной. Уполномоченный вернулся только утром. Мария Тереза все подробно рассказала ему: и как в Испании жила, и как, уже в Подлипках, во второй раз осиротела, и про первую свою любовь, и про то, как Любомир очертя голову приехал ночью на бронетранспортере, и про свадьбу их без венчания, и даже про капитана Казарина с бабушкой Федорой не забыла, упомянула и их. Видавший виды чекист сразу понял, что ничего подозрительного в этой девушке нет, - бесприютная душа мыкается в простодушной своей надежде. Он взял в ладонь комсомольский билет, удостоверение МОПРа, значок Красного Креста.

- За то, что сберегла это, спасибо, камарадо, - улыбнулся он. - Ты настоящая комсомолка. Коли есть желание в армии остаться, дело таким найдется.

- Желание-то есть, камарадо. Только я вместе с мужем воевать должна.

- Капитана Казарина я знаю. Найдешь его, отдай ему вот это. - Он написал на блокноте несколько слов, вырвал листок и протянул девушке. Потом объяснил, в какой стороне искать хозяйство Казарина. Мария Тереза ждала, не скажет ли он что-нибудь и про Зуха, но он ничего не сказал.

Марию Терезу хорошенько накормили, дали на дорогу хлеба, ломоть сала и большой кусок сахара. Навьючив ставший еще тяжелее мешок, около полудня она снова вышла в путь - и опять на Чернявку

* * *

В первый раз похоронная команда принялась за свою основную работу. Чуть забрезжил день, на краю большой четырехугольной поляны, покрытой жухлой травой, меж дубом и высохшей осиной начали рыть продолговатую, больше метра шириной, яму. Все семь человек команды были пожилые мужики или нестроевики с увечьями. Они даже толком не знали, кому роют эту могилу. Кому бы ни было, служба невеселая. Работали молча, не поднимая головы. Многих, оставшихся на поле боя, схоронят они завтра. Но там хоть известно, за что покойник жизнь отдал. А тут за что?

Земля была камениста. Работа не спорилась. Выкопав на две-три лопаты в глубину, наткнулись на толстый корень дуба. Солдат без большого пальца на правой руке вырубил его топором, вытащил из земли и отбросил в сторону. Но рубить было неловко, топор шел вкось и оставшийся в земле корень торчал из края могилы на пядь.

- Торчок-то сруби, - сказал самый среди них пожилой.

- Не боись, хоть двумя руками уцепится - с того света не вылезет, отмахнулся Беспалый и отбросил топор.

Когда яма была готова, команда прислонила лопаты к дубу и ушла. Распахнутая настежь могила осталась ждать вечного своего обитателя.

* * *

Только взошло солнце, в лесу началась обычная жизнь. Кто свое оружие проверяет, кто пуговицу к одежде пришивает, а кто-то заводит мотор. Исходят паром большие котлы на лужайке. В землянке связи пищат аппараты Морзе, бегут по телефонным проводам новые приказы. Командиры взводов обходят с проверкой шалаши и палатки. Но, при обыденности утренних хлопот, во всем чувствовалась напряженность. Уже близко дыхание боя.

Леня Ласточкин, вставши ото сна, в точности, как и думал Байназаров, первым делом протер кулаками свои голубые глаза. Осторожными шагами, чтобы не шуршать настеленной сухой травой и не разбудить приятеля, вернувшегося в шалаш только перед рассветом, он вышел на улицу. Накренил каску, служившую умывальником, плеснул воды в ладонь, вроде бы помыл руки, мокрыми пальцами провел по лицу. Но, как обычно - широко, от уха до уха, беспечно, словно во всем мире ни беды, ни горести, - не улыбнулся. Уж не настолько блаженный человек Леонид Ласточкин, чтобы и в этот день на весь мир смотреть так легкомысленно. Когда вчера приятель пришел и рассказал о случившемся, он подумал: "В худшую из бед попал Янтимер - в самую нелепую. На безвинного грех". Вздыхать, выражать приятелю сочувствие он не решился - только соль на рану сыпать. Напротив, чтобы внушить другу, что, дескать, не так все страшно, чуть не всю ночь напролет притворялся спящим, порою даже всхрапывал и причмокивал губами. Ненадолго только задремал, когда увидел сон про птиц, превратившихся в девушек. Славный был сон! В красную сатиновую косоворотку и в черные сапоги - во все, о чем мечтал с детства, оделся Леня в этом сне. О штанах он в детстве как-то специально не мечтал. Потому и во сне, ничтоже сумняшеся, расхаживал без штанов.