Николай Корсунов - Закрытые ставни

Он уходил, чтобы прийти снова - завтра, послезавтра, послепослезавтра. А что толку? Ну, иногда промелькнет во дворе Наталья. Ну, иногда выйдет или войдет во двор ее мелкорослый муж. А дальше что? Через забор лезть? В дверь дома ломиться? Ты очень уверен, что по душе ей, что решится она в конце концов разорвать с мужем? И с чего тебе все это в голову втемяшилось?! Втрескался, так терпи, не создавай треугольник. Не создавать? Отступить? Шиш! В этом треугольнике он намерен быть самым острым углом, чтоб напрочь развалить эту случайную семью. Нет и не может быть для него жизни без Натальи!

Вот напасть, скажи на милость. Двадцать три года прожил, всякого добра и лиха повидал, но такой напасти еще не знавал. Даже война стала меньше сниться.

Наталья, что ни ночь, к изголовью садилась, нашептывала всякие приятные разности, ласкала да целовала, так что он просыпался с мокрыми от счастья глазами и прислушивался к сумасшедшему гулу сердца. Поняв, что это всего лишь сновиденье, яростно переворачивался на грудь, давил в подушке стон.

Поиздевался бы, наверное, отделенный, узнав, как развозжался, рассентиментальничался кремень-солдат Леха Огарков. Поиздевался, да может быть, подсказал бы, как выйти целым из этой беды, он ведь ни в какой обстановке не терялся.

И приснился опять Алексею отделенный. Вроде бы вылез он из обвалившегося окопа, отряхнулся от пыли, даже чихнул со смаком, как умел это делать всегда, усмехнулся лукаво:

- Не взять меня фрицам, туды их в богородицу! Я им еще попущаю кровицы, в собственном дерьме захлебнутся... Больно мне хочется, Леха, на твоей свадьбе сплясать! Эх, сбацаю! - Притопнул трофейными сапогами, присвистнул:

За хорошим плясуном

Девки ходят табуном!

И-эх!.. Не унывай, Леха, все образуется! Говоришь, в следующее воскресенье встреча избирателей с кандидатами в депутаты? Вот и заставь свою зазнобу прийти на эту важнецкую встречу! А далее не учить тебя, ты фрица из разведки приволок, орден получил, а уж бабу и подавно уволочешь!..

Целый день каким-то шалым ходил после этой новой встречи с отделенным. Отец родной не так часто вспоминается да снится, как командир отделения, а ведь и отец сложил голову на войне. Отчего-то вошел в душу фронтовой побратим, до конца дней Алексея, верно, не выселится...

Конечно, Алексей и сам не раз и не два думал о том, как бы выманить Наталью. А тут и отделенный! Значит, кровь из носу, Леха, но случая не проворонь.

Однорукий руководитель агитколлектива в офицерской гимнастерке вручил пачку приглашений, строго сказал:

- Разнеси, товарищ Огарков, по всем избирателям, обеспечь стопроцентную явку. Встреча состоится в клубе пароходства. Действуй!

Оказывается, агитатором быть интересно. Ходишь по дворам, все тебя уже знают, приглашают как своего человека, даже за стол сажают: бери ложку, чем богаты, тем и рады! У самих не густо на столе, да видели, наверное: у хромого студента кишка кишке кукиш кажет, снимет он шинель - не бока, а стиральная доска. Только Алексей гордый, редко где приткнется на минутку-две, чайку пофыркает.

А послушать любит, интересного человека - особенно. Ныне ему кажется, в Куренях что ни дом - история, что ни семья - легенда, что ни человек судьбина. Да и не диво: отсюда, с Куреней, зачинался город более трех сотен лет назад, тут зарыто коренье казачьей вольницы. Вон бугор подворья, там стоял дом казака Толкачева, в коем Емельян Пугачев устроил свой императорский дворец. А в той вон угловой, чуть покосившейся избе под тесом выросла Устя Кузнецова, которую заприметил и взял в жены Емельян. А этот древний собор видел еще струги Степана Разина, поднимавшиеся по Уралу от Каспия. Далее, ближе к новому городу, дом на высоком подклете, в нем квартировал начдив Чапаев...

Хороший, интересный у Алексея участок для агитации! Интересно смотреть в чернющие, сатанинские глаза деда Агея, до бровей заросшего раскольничьей смоляной бородой, и угадывать: на чьей стороне ты шашкой махал в гражданскую? Не угадаешь. А дед ширяет туда-сюда иглицей, вяжет из суровых ниток рыбацкую сеть-восьмерик (наверняка собирается на севрюгу в мае выйти!), стреляет разбойными глазами то на "хлебающего" чай Алексея, то на свою бабку и ведет, вяжет байку о собственной женитьбе:

- Пришла беда - отворяй ворота. Остался я, стал быть, вдовцом, с двумя парнишками на закорках. Жил я тогда в Бударинской станице. Хозяйство, сам знашь, дети - жениться надо. Запрягли с товарищем лошадь, кинули в сани мою гармошку и загрунили по хуторам. И там советуют, и там. Расхороши, а не по душе. Айда, говорю, в незнаемые места! Много ехали, дорога - развилком. По какой править? Айда, какая шибче накатана! Поехали, а тут тебе маштак пристал. Кой-как, кой-как догреблись до какого-то хутора. Попросились на постой, хозяева - пожалуйста! И, само собой, соорганизовывают вечёрку жених приехал, как жа. Я на гармони играю, девушки танцуют. Хозяйка показывает на одну ягодку, шепчет: "Вон ту возьмешь? Сестрица моя..." "Перекрестись, - говорю, - чай, у нее Бог еще не отнял разум, чтоб за вдовца идти!.." - "А она согласна..." - шепчет хозяйка...

Так, матри-ка, и женился. А она на четырнадцать годков моложе. Народили с ней еще двух парнишков и дочку. Дононе, матри, живем за любо-мило, голосья вместе пойдем отдавать, будь спокоен, агитатор.

- Расхвастался! - нарочито хмурилась польщенная бабка, подливая Алексею свежего чаю. - Кабы знала, что такой бешеный, сроду б...

- Х-ха-ха! - хохотнул дед, осветив чернь бороды молодой кипенью зубов. - Матри, почти тридцать лет за плечи откинулось, а все не могет простить. Сцокнулись мы с ее дядей в бою. Увидал меня, глаза вылупил, орет: "А-а, краснопузик, стяс я те!.." Увертывался я от его шашки, увертывался надоело. Привстал на стременах, извернулся - и снес дядину башку начисто, под корень. - Дед Агей зыркнул на жену: - Аль мне свою надо было подставить под шашку твоего крестного? Кто б тебя взял опосля меня!

- Свет не без добрых людей, - постно пожевала бабка губами.

Алексею подумалось, что такие беззлобные баталии у них происходят часто, никак не сойдутся старики в цене: чья голова дороже - крестного или Агея. Если засидеться у них, то дед начнет рыбацкие байки рассказывать. Слаще их нет у него воспоминаний. Рыбак он, похоже, истовый, о таких говорят - в бударе родился или сетью-ярыгой в Урале "пуматый". Своей истовостью напоминал Агей родного деда Алексея.

И внезапно наворачивает память прошлое, полузабытое. Лето, зной. Артель рыбаков чалит к песчаной косе невод, все уже сходятся его крылья, все меньше петля его. Сазаны сигают через верхнюю подвору, в центре петли вулканическое кипение рыбы, а меж мелкоты этой - важный, как боярин в соболях, огромный сом. Десятилетний Лешка, взбивая голяшками брызги, мчит к нему, хочет схватить в беремя, а он хлобысть обмахом по рылу - и брыкнулся Лешка навзничь под хохот рыбаков.

- Ты, лопух, чао так хваташь! - стервенится дед. - Ты хватай яо за усы и веди, веди на мель!

Лешка хватает сома за упругие, скользкие усы и тащит на мель, тот идет покорный, лишь слегка хвостом-обмахом поводит, вроде бы помогая мальчишке.

"Какие пироги из сомятины с капустой маманя пекла! - Алексей, вспомнив, невольно проглотил слюну. - Обязательно летом поймаю сома и закажу мамане пирог! Во, скажу, Наталья, отведай, ты сроду таких не едала! - И разочарованно усмехнулся над собой: - Страшной самоуверенности человек ты, Леха Огарков. Тебя выгнали из дому, перед тобой ворота запирают, а ты... Страшной самоуверенности человек! - подумал так насмешливо, но сейчас же взыграла казачья спесь: - А хоша бы! - Не "хотя", а именно "хоша", как говаривали отцы и деды. - А хоша бы и прогнали. Прогнали в дверь - влезу в окно, оттуда шугнут - через трубу влезу! Моя Наталья! Не то подпалю этот треклятый дом с четырех углов, а Наталью в одной сорочке из огня-полымя выхвачу! И унесу в общежитие, и сниму квартиру, перейду на заочное, зарабатывать начну!.. Моя Наталья!"

Вот таким непутевым, таким осатанелым сделался Алексей из-за Натальи, чужой жены, почти совершенно незнакомой женщины. Но пока дело не дошло до вторжения через окно или, того хуже, через трубу, он наводит тень на плетень:

- Что у вас за соседи справа, дедушка Агей, сроду у них ворота на засове! - Потряс листком приглашения: - Собственноручно надо, а к ним не достучишься! Это что у вас за соседи, а?

- Мы их, матри, сынок, и сами толком не знаем, - вместо деда отвечает баба Ганя. - Откуда-то они из поселка, летось купили этот дом, да и переехали... Ни они к нам, ни мы к ним. Так, здрасьте - до свидания иногда и все...

- Я оставлю вам приглашение для них, будьте добры, передайте из рук в руки... иначе с меня голову по самые пятки снимут! Или стипендии лишат.

- Айда, давай, - посмеиваясь, забрал приглашение дед Агей. - Он по утрам завсегда дрова в избу несет - крикну поверх забора, передам...

Алексей ушел от стариков успокоенный, но не совсем. Для верности решил подключить соседку с другого боку. В Куренях все друг о друге знают, не осталась для Алексея тайной житейская история этой самой соседки с проворными, озорными глазами. Муж ее был бакенщиком на Урале, опытным бакенщиком, даже на войну его не брали - за бронью сидел. А насчет брони хлопотал какой-то важный начальник из пароходства. Хлопотал потому, что - и смех и грех! - влюбился в жену бакенщика. Ему б лучше в таком случае спровадить мужа, а он ему - бронь. Болтали, будто такое условие начальнику жена бакенщика поставила: будет бронь - будет и любовь моя! Муж - на бакены, а он - к ней, муж - на бакены, а он - к ней. Говорят, бывало, и заставал, да как-то полюбовно все обходилось, миром. На подначки бакенщик, болтают, вроде бы нисколько не обижался, дескать, не убудет, мол, от того море не запоганится, что пес полакал...