Олег Блоцкий - Ночной патруль

Если кошмар при виде разбитой колонны вселял в солдат некий абстрактный ужас, то прапорщик попросту дрожал от реального страха, стискивая потными пальцами теплый металл автомата.

Неделю назад он встретился с этим драконом и видел его смертельный оскал.

Горели и взрывались машины. Люди выпрыгивали, выползали из них, скатывались на обочину.

Пули свистели, визжали, скрежетали и роями носились над дорогой. Раскаленные осы рвали на части все, что попадалось им на пути. Впивались в броню, злобно отскакивали и вновь кидались в атаку. Насмерть укусить не получалось, и тогда на помощь осам из густых придорожных зарослей торопились маленькие смерчи - гранатометные выстрелы.

Пламя, копоть, гарь...

Мат, стоны, ярость...

Бочков, распластавшись на земле за колесами "Урала", под его днищем, безостановочно садил из автомата в ощерившуюся зеленую чащобу. Автомат дрожал. Ствол постепенно становился синевато-сизым.

В ушах давило, в голове звенело, а Бочков что-то бессвязно выкрикивал, стрелял и снова кричал, бросая молящие взгляды направо. Там отчаянные парни на боевой машине пехоты, вроде бы и не замечая огненно-свинцовых волн, которые часто и упруго накатывались на них, пытались столкнуть с дороги пылающие машины и освободить путь застрявшей в ловушке колонне.

Деревья и заросли кустарников - логово дракона - становились реже. Наконец они окончательно исчезли. Справа пошла безжизненная мертвая равнина с редкими опухолями холмов.

Бочков захохотал, дернул предохранитель вверх и опустил стекло. Густые теплые потоки воздуха загуляли по кабине.

Прапорщик высунул потное блестящее лицо в окно и три раза сплюнул. Слюны не хватило - горло пересохло, и Бочков закашлялся. Потом откинулся на дерматиновое сиденье, достал сигареты и долго взахлеб радостно матерился. Кровавого цвета пачка "Примы" дрожала в его руке.

- Что, Семен, скоро водовку будем пить и женщин гладить?

Прапорщик прикурил сразу две сигареты, одну воткнул в зубы водителю.

- Что молчишь?

- Не пью, поэтому и молчу.

Бочков даже взвизгнул.

- Знаю, где вы бражку гоните. Ничего, как созреет - так и конфискую. Но ты не расстроишься? Ведь не пьешь, да? - съехидничал Бочков и затараторил: А я вот - выпью. После такой, братан, дороги очень даже полезно. В прошлый раз страху здесь натерпелся! Как начали долбить душары, так думал - все, не вылезем. Точно ужака под колесами ползал. Сейчас на машины смотрел вспоминал, а сердце в самой глотке колотилось. Веришь, нет?

Семенов мотнул стриженой головой. Сам он в той колонне не был, но видел вернувшихся ребят и слышал их сбивчивые рассказы. Ходка, в самом деле, была страшная: семеро убитых и пятнадцать раненых.

- Теперь, Семен, к инфекции. Там наше место, - обмякал все больше прапорщик. - Отменная стоянка! Забор, а за ним в модулях сто баб - бесхозные и на любой вкус. Ой, есть там у меня одна. - Бочков сладко зачмокал губами. - Королева красоты.

Солдат с сомнением взглянул на маленького, круглого Бочкова. Прапорщик этого не заметил.

- В прошлый раз, когда уезжал, так расстроилась, так расстроилась. Места себе не находила! Чуть не плакала. Ничего - сейчас она будет рыдать от восторга.

Бочков залихватски подмигнул водителю и мечтательно замолчал. Выражение лица становилось сладостным.

Колонна остановилась на пустыре слева от инфекционного госпиталя. Еще не успели опасть на землю клубы поднятой колесами пыли, как к машинам со всех сторон кинулись афганцы. Здесь, впрочем, как и на другой стоянке Теплом Стане, они имели свой интерес.

По ценам гораздо ниже, чем на кабульских базарах, где можно было достать абсолютно все, торговцы скупали в приходящих советских колоннах ходовой и дефицитный товар: теплое нательное белье, матрасы, кровати, запчасти для машин, ящики говяжьей тушенки, топливо, муку, сгущенку, радиостанции, сахар, мешки риса, бушлаты и оружие, если находились смельчаки, которые отваживались его именно здесь продавать. Затем с большой выгодой афганцы все это перепродавали.

К Бочкову подскочил невысокий черноволосый парень в широченных штанах и длинной, как платье, рубахе. Он схватил прапорщика за руку и радостно затряс.

- Здравствуй, командор! Что привез? Товар есть? Давай! Беру!

- Э, Толик, - попытался вырвать руку из немытой ладони Бочков, - завтра приходи. Некогда сейчас - к ханум иду. Понял, да?

- Другому товар отдаешь? - испугался афганец и не только не выпустил руки прапорщика, а еще сильнее сжал ее.

- Да нет. Тебе отдам. Как всегда. Товар есть - два кондиционера, один тент камазовский, три палатки. Все новое - муха не сидела.

- Давай! Давай! Сейчас беру! - торопил афганец.

- Ну ты и бестолковый, - разозлился Бочков и высвободил наконец руку, завтра приходи. С деньгами.

- Не обманешь, командор?

Бочков достал чеки из кармана и помахал ими.

- К ханум тороплюсь. Водка нужна. Понял?

Услышав о водке, парень тут же поверил прапорщику и потянулся к деньгам.

- Сколько?

- Две большие.

Афганец мгновенно исчез, растворяясь среди машин и снующих вокруг солдат. Появился он так же внезапно, достав из-за пазухи бутылки.

- Только мне, командор, товар отдашь, - крикнул он напоследок, устремляясь в глубь колонны.

Бочков стал готовиться к походу в гости. Он достал из пакета новую, аккуратно сложенную форму и прямо у машины, демонстрируя синие солдатские трусы, переоделся.

Затем в ход пошли гуталин, щетка и бархотка. Прапорщик долго пыхтел, возился и громко чертыхался. Через некоторое время туфли сияли.

Бочков сгонял водителя за теплой водой и принялся тщательно скрести щеки и подбородок безопасной бритвой. Все из того же волшебного пакета он извлек белое вафельное полотенце: в середине оказался одеколон. Прапорщик закрыл глаза и принялся колотить по щекам ладонью, щедро поливая ее остропахнущей жидкостью.

Семенов сидел возле машины, курил и зачарованно водил глазами за суетящимся Бочковым.

Наконец прапорщик вскочил на подножку машины и заглянул в зеркало. Потом осторожно ступил на землю, чтобы не запылить туфли, и одарил солдата улыбкой: "Главное, Семен, в нашем деле - обхождение. Запомни, бача, женщины от этого теряют сознание и сразу падают на кровать. Особенно здесь. Любят они культуру".

"Культуру, - ехидно подумал водитель, ухмыляясь. - Деньги они любят поэтому и валятся, как подкошенные".

По рассказам более опытных ребят знал Семенов цены на многих госпитальных телок, которых они между собой называли - "чекистками".

Реденькие бровки Бочкова стянулись к переносице.

- Нечего лыбиться! Уйду - чтобы порядок был. Машину подгонишь к злобинской, состыкуешь задницами впритирку и всю ночь - сторожить. Пропадет что-нибудь - значит ты, собака, продал. Голову оторву! За оружием смотри. Если что - убью!

Перед лицом солдата заплясал кулак, резко отдававший одеколоном.

Водитель поскучнел - Бочков был скор на расправу и имел тяжелую руку.

А к прапорщику после такого дружеского совета вернулось отличное настроение. Губы растянулись в улыбке, и он похлопал Семенова по острому, худому плечу.

- Служи, сынок, как дед служил, а дед на службу хрен ложил. Жди утром.

Бочков схватил крепкий полиэтиленовый пакет, где кроме водки лежал какой-то аккуратненький сверточек, перевязанный чуть ли не алой кокетливой ленточкой, и рысью заспешил в "инфекционку".

Появился прапорщик значительно раньше названного срока. Еще во всю гремели магнитофоны в госпитале, где гуляла добрая половина колонны. Видимо, не у одного Бочкова была там своя "королева красоты".

Прапорщик шел, спотыкаясь, не разбирая дороги, и злобно ругался.

С трудом он заполз в кабину. Семенов включил свет и обомлел. Лицо Бочкова - сплошь свежайшие ссадины и царапины. Из толстенной вывороченной губы сочилась кровь. Куртка в нескольких местах разорвана. Спереди - темные крупные пятна, спина в пыли и грязи. Судя по всему, кто-то очень долго валтузил прапорщика и катал его по земле. Причем ногами.

- Твою мать, твою мать, - упрямо произносил Бочков, то и дело поднося разбитые руки к лицу. - Твою мать, обезьяна джелалабадская.

Семенов схватил котелок и вывалился из кабины.

- Твою мать в три погибели, шлюха подзаборная, - как заведенный, продолжал заклинать Бочков.

Возле него озабоченно суетился водитель. Опускал кусочек марли в теплую воду. Потом, закусив губу, осторожненько, слегка прикасаясь, водил им по лицу и рукам Бочкова, стирая засохшую корочку.

Пьяный прапорщик, как малое дитя, послушно поворачивался в руках Семенова и все твердил.

- Мать твою так, блядь кабульская.

Наконец солдат закончил. Оторвал кусочек марли побольше, окунул в котелок и протянул прапорщику.

- К губе приложите. Поможет.

- Сигарету и выключи свет, - простонал Бочков.

Мир раздвинулся и замелькал разноцветными всполохами на аэродроме, переливаясь бесчисленными огоньками далекого города.