Михаил Арцыбашев - Из дневника одного покойника

Я ушел в могилу удивленный и грустный… Почему мне не выпало на долю такое счастье?.. Я готов был весьма и весьма претендовать на Создателя!

И вот пошло время… Каждый день она приходила на могилу и плакала, и рассказывала о прошлой жизни… Могилка мужа осталась для нее святыней, единственной радостью и смыслом ее осиротевшей жизни… Целыми часами я принужден был слушать ее тихое, чуть слышное причитывание. Она жила только его памятью. То, что делалось на земле после его смерти, проходило мимо нее, она вся была в прошлом, только с ним, только в нем!

Я слышал, как, приникнув головой к земле, она шептала покойному ласковые слова, полные такой любви, нежности и даже страсти, каких и живому не услыхать… Слышал, как, уходя поздно вечером, — когда за оградой кладбища уже горела мрачно красная полоса заката и ветер гнул молчаливые верхушки кладбищенских тополей, она прощалась с ним и плакала о том, что он один остается здесь, на кладбище, в страхе и холоде темной осенней ночи…

Я, конечно, не художник и всего не могу передать, но клянусь чем хотите, что эта маленькая старушка, одинокая во всем мире, со своей огромной, вечной любовью, производила потрясающее впечатление и будила во мне смутное, тогда еще не выяснившееся сомнение в правильности своих выводов!..

Ах, как грустно было слушать ее всхлипывания, ее исступленные молитвы, ее ласковые слова в тишине кладбища, над морем могильных холмов и грудами человеческих костей…

А дни шли. Началась тоскливая пасмурная осень; целый день моросил и шуршал опавшими листьями бесконечный дождь. А старушка неизменно приходила и часами сидела на родной могиле, вся мокрая от дождя, убогая, жалкая и трогательная до слез.

А там, в могиле, уже совершался неизбежный процесс: понемногу отсырел и прилип к телу старый сюртук, сползла в зеленоватой массе гноя непрочная маска человеческого лица, тяжко и туго стоял в тесном ящике сладковатый страшный трупный запах и оседал на подгнившие доски гроба мутными каплями, как пар в бане…

Старушка ходила, плакала и шептала любовные слова…

Потом пришла зима, белая добрая зима, остановившая гниение в могилах и прикрывшая всех нас, бедных мертвецов, пушистым, белым, как невинность, одеялом. Днем качались на гибких кустах красногрудые снегири и пушистыми зелеными комочками падали на снег и взлетали на деревья проворные, безгласные синички… Черные кресты надели пышные белые шапки… Ночью в черном небе сияли и горели морозные звезды и блестел мириадами голубых искорок чистый крепкий снег. Какая недосягаемая вышина-это ночное морозное небо!..

И все ходила старушка и, дрожа от мороза в своей старой шубке, все плакала о том, что никогда не увидит она мужа, никогда не пригреет, не приласкает его, и лежит он один, в одном сюртуке в промерзлой земле.

По совести сказать, там уже не было ни дорогого покойника, ни сюртука… одна прогнившая и замерзшая дрянь — и больше ничего. Но с моей стороны было бы, пожалуй, жестоко намекнуть ей на это.

И опять пришла весна. Боже мой, как полезли из могил бойко зеленые Стебельки весенней травы. Кладбище засмеялось и обрадовалось. Наверху пахло травой и молодыми клейкими листочками, и весело дрались на могилах бойкие воробьи…

Но в могиле от тепла разогревшейся, разнежившейся земли пошло такое поразительное брожение, что с каждым днем я не узнавал трупа. Теперь из рукавов сюртука уже торчали только кости рук… череп уже начал понемногу, точно привыкая, улыбаться, во тьму…

А над могилой все плакала и убивалась, тоскуя, одинокая, покинутая старушка.

И она поколебала меня.

«Черт возьми, — думал я по, ночам, — не может же быть, чтобы такая страшная сила так-таки и ушла в пустоту!.. Какой смысл был бы тогда в ее существовании?.. Этого не может быть!»

И уже сам того не замечая, а потом и сознательно я ждал того момента, когда умрет, наконец, и старушка и свидится она со своим верным мужем!.. Боже мой, как страстно и нетерпеливо ждала она сама этого блаженного момента… С какой глубокой верой в эту встречу ждала!.. Как радости неизреченной, как избавления!.. И как радовалась она, что слабеют силы, что тускнеют глаза, что тише и тише бьется старое, любящее, столько страдавшее сердце…

— Подожди еще немного, милый, милый мой!.. — шептала она, как любовница, назначающая свидания… — Скоро, скоро я приду к тебе!.. Ты не забыл меня? Не забыл своей маленькой жены?.. Скоро, скоро увидимся!.. Теперь уже скоро!..

И она таяла на моих глазах, как свечка, но именно как свечка, — вся светясь тихой радостью и блаженным ожиданием!..

Пришла годовщина смерти… И вдруг я услыхал что-то новое. Сначала я даже не понял, только потом уразумел: видите ли, до сих пор, вспоминая мужа, она каждый день припоминала, что именно в этот день, год тому назад, делал он… Так живо и ярко рисовалось ей все, так отчетливо, как святыню, Сохранила память всякую подробность, что она как будто бы видела его живым и говорила с ним, как с живым… Но год прошел, и теперь, когда она старалась припомнить, вспоминалось, что в этот день, год тому назад, его уже не было… Не было так же, как нет и теперь… Что-то оборвалось… вскрылась последняя и уже окончательная пустота…

Жить было уже нечем окончательно, и я понял, что теперь она уже скоро должна умереть, ибо оборвалась последняя ниточка, хотя бы и только воображаемая, но связывающая ее с землей… Дальнейшее ее существование уже было бы бессмыслицей полной… До этого момента она жила, как живая память об умершем… Теперь все было кончено, и нечего было больше хранить.

И вот однажды старушка не пришла… И день, и другой, и третий ее не было…

Похоронили ее рядом с мужем, не далее как в двух шагах… И когда удалились немногие провожатые и затихли в глубине кладбища их равнодушные шаги, я стремительно вылез из гроба и опрометью кинулся туда…

Момент наступил, мне хотелось присутствовать при встрече… В это время, очень может быть, я уже верил, что встреча будет… Я не хотел пропустить этого величественного, все объясняющего и все примиряющего момента, чтобы в сиянии вечной радости, в бесконечном умилении перед высшей Мудростью и Благостью, восторженно и самозабвенно вместе со всем миром возопить: Осанна!..

Это был момент потрясающий!.. Я уже чувствовал приближение восторга, который сотрясет землю и небо!..

Старушка лежала в новеньком гробу, маленькая, чистенькая, прибранная, даже и в смерти сохранившая выражение величайшей радости, точно осиянная неким тихим светом изнутри… Немного только крышкой гроба ей придавило нос… Но помню, что в тот момент я этой совершенно неуместной подробности не приметил… Я весь дрожал от предвкушения, я горел и готов был завопить «осанну» прежде времени…

Хорошо, что не поторопился…

Старушка лежала смирно, блаженно взирая на крышку гроба, придавившую ей нос… А рядом в могиле лежал также смирно маленький желтый скелетик и глуповато улыбался желтым черепом во тьму…

Ничего…

Скелетик стал разваливаться… Старушка уже сильно припахивает…

От скелетика осталась кучка рассыпавшихся костей… Рядом лежит другой чистенький, новенький скелетик и тоже улыбается… Мне начинает казаться, что «осанну» вряд ли придется вопить, и потому…

Нет, я не могу продолжать в этом тоне!.. Он издевается, он явно издевается над всем, что у нас есть самого святого и дорогого!