Владимир Савватеев - Без названия

ПОСЛЕ ЗОНДИРОВАНИЯ

Дней через пять или шесть я сказал Ветвицкому (один из моих хирургов, сейчас живет и работает в Америке) про боли в коленях и спине , и он назначил мне индометацин.Это было знаменательное событие.

Дело в том что с некоторых пор вся моя жизнь проходила под знаком боли. Боль была моей постоянной спутницей. И все что я делал мне приходилось делать с поправкой на это.

В тот же вечер мне дали первую таблетку.Ночью я сильно вспотел ,а наутро проснулся другим человеком.Боль почти отсутствовала.Первое что я подумал - это обезболивающее лекарство. Но Ветвицкий сказал что оно противовоспалительное.Я воспрянул телом и духом.Распрямился. Удивительное,полузабытое ощущение.Мышцы конечно ослаблены ,но уже то что каждое движение не отзывалось болью , перехватывающей дыхание, заставляло меня летать как на крыльях.

Днем пришли Мама с братом. Мама собирается отвезти Юру к тете в Кинешму.Он там будет учиться в школе.Я сообщаю им о своем чудесном исцелении.Они радуются и не верят.Фотографируемся у входа в ВНЦХ. Я сносил фотоаппарат на этаж.Сфотографировал Витьку и виды с балкона. Потом я спускаюсь вниз к Маме с Юрой и демонстрирую им как я бегаю. Пробежал от колонны до двери .Мышцы забыли когда они последний раз бегали и аллюр получается у меня довольно нелепый.

Мама с Юрой уходят к остановке. Я долго смотрю им вслед.

Мы с Витькой идем курить.Вернее ,он идет курить , а я иду гулять. Уходим далеко в парк.Окруженная густыми ,замусоренными кустами, стоит скамейка.Витька садится, курит.У меня после зондирования немного побаливает нога.Я разминаюсь и, пользуясь своими новыми возможностями, играю мусором в футбол. Левой ногой.Витька опять исповедуется.Мимо идет старушка. Она собирает грибы.В целлофановом мешке у нее уже перекатываются два или три гриба. На мой , дилетантский взгляд, это мухоморы или, в лучшем случае, бледные поганки. Старушка считает что это шампиньоны. Витька тоже с ней не согласен. Я захожу в куст и вижу белую шляпку гриба. Поддеваю его ногой - так и есть - поганка. Я осторожно беру ее в руку и выхожу к скамейке. Мой гриб гораздо крупнее тех, что попались доброй старушке и она так смотрит на него что я молча отдаю ей свою добычу.

СЛАВКА

Первый раз я увидел Славку возле медсестринского поста. Нескладный, белобрысый, тощий пацан - таким он мне показался с первого взгляда. Славка еще ни с кем не был знаком и потому был немного скован. Он стоял у стеночки и близоруко щурился на всех. Мама его уже ушла и он остался один среди взрослых, незнакомых, больных людей. Было от чего упасть духом человеку неполных одиннадцати лет. Правда дети в отделении были, но все какая-то мелюзга, лет пяти. В тот день Славка был тих и скромен, он еще осваивался, привыкал к новой обстановке.

Правда, в глубоком детстве он уже лежал здесь. Лет пять назад ему не рискнули делать радикальную операцию, а сделали анастемоз т.е. предварительную операцию, которая облегчила его состояние и дала ему возможность дожить до нынешнего возраста, когда радикальная операция стала возможной.

Больше о дне появления Славки на этаже я ничего вспомнить не могу. Я просто больше не обращал на него внимания. Ну бегает тут какая-то мелкота. Мешается под ногами. Если бы кто-нибудь сказал мне, что этот пацан впоследствии станет мне другом, я был бы в большом недоумении. Тем более, что отношения наши складывались непросто. Мое тогдашнее состояние отрицательно сказывалось на моем характере. Я был раздражителен. А Славка очень скоро показал себя ребенком шумным, подвижным и непосредственным. Я же склонен был видеть в этом только дурость,невоспитанность и нахальство.

Приведу несколько эпизодов того периода, воспоминание о котором совершенно не вызывает у меня чувства гордости.

На следующий день или позже, я пришел в столовую первым и сел есть в одиночестве. Через некоторое время пришел Славка. Проходя мимо он станцевал цыганочку с прихлопами и притопами. Я строго, как только мог, посмотрел на него. Ему до лампочки.

Вечером, насмотревшись телевизора, я возвращался в палату. Проходя прихожую, я заметил под раковиной чей-то тапок. Не обратив на это особого внимания, я взял книгу и завалился почитать. Углубляюсь в чтение, тут врывается разутый Славка и орет на меня:

--Где мой тапок?!! --Откуда я знаю!! -- ору я в ответ.

Славка замолкает и уходит. До сих пор, когда я вспоминаю об этом, меня мучает совесть.

Продолжу самобичевание следующим эпизодом, характерным для того времени.

Я сижу и смотрю КВН. Это один из первых КВН-ов - буревестник перестройки. Играют одесситы. Подходит Славка.

--Дядя Саша зовет вас в карты играть.

Дядя Саша, это Санька Васильев, упомянутый в начале. На днях ему сделали операцию, через два дня после которой он вышел в коридор. У него, через расстегнутый вортник, я впервые увидел шов. Он был густо намазан чем-то коричневым и из него торчали нитки. Помню, мне стало немного не по себе.

Я встаю, с неохотой отрываю взгляд от экрана и иду со Славкой. В Санькиной палате на его кровати сидят: он сам, Наташка и ее подруга с вшитым стимулятором. Тут же мостится и Славка. Он тоже хочет играть, но нас уже четверо. Он настырно лезет и закрывает мне своей головой весь обзор. Славку все игнорируют, колотят и ставят шалбаны. Потом роняют с кровати и он обижается. Я ему нисколько не сочувствую. Играю с неохотой. Быстро проигрываю и иду досматривать КВН.

Славка. Больше двух недель ушло у меня, чтобы понять его сложную натуру.

Я, Санька, Славка и Наташка сидим на диване и читаем детские книжки. Санька читает вслух. Он изменяет текст сказки, вставляя в него новых персонажей, взятых прямо из жизни. Славке становится сильно смешно, когда из-под печки в доме Бабы-Яги вылазит не мышка-норушка, а Садыков - вполне реальный человек, лежащий в 905 палате. Когда Славке становится смешно он широко открывает рот и начинает гоготать изо всех сил. Я сижу, молчу и улыбаюсь. Санька доходит до места где два главных героя прячутся в печку, он заменяет печку на пост. Я бы лучше вставил здесь холодильник, но как всегда я поздно это сообразил. Вставлять уже поздно. Санька читает дальше.

Однажды, проснувшись утром, мы с Витькой обнаружили на стекле балконной двери череп. Череп был нарисован зубной пастой, довольно аккуратно с двумя косточками снизу. Витька сразу стал грешить на девушек из 907. Я тоже припомнил что они о чем-то там смеялись вечером на балконе, а утром они с хихиканием проходили мимо нашего окна ( жалюзи были опущены и мы еще не видели этого художества ).

Мы с Витькой идем звонить. Позвонили. Решили погулять. Идем по аллее к школе. Обходим ее вокруг. Возле стены лежит какая-то ржаво-железная вещь. Я предлагаю ее взять - пригодится. Идем дальше. Двор старой школы. Какое-то пепелище у стены. Видимо навес сгорел. Пацаны играют в футбол. Ворота поставлены удобно: сзади вплотную стенка. Я предлагаю Витьке сыграть со шпаной. Он отказывается. Мы подходим к спортивным снарядам. Витька садится и курит. Я хожу вокруг и пытаюсь залезть на шведскую стенку. Витька перечисляет свои профессии ( сварщик и т.д. ). Он докуривает. Я подхожу к железным решетчатым воротам. За ними дорога, идущая под уклон. Она ведет к набережной Москва-реки. Мы идем обратно, завершая круг около школы. В траве проложена дорожка из бетонных плит, идем по ней. Это было примерно за неделю до Витькиной операции.

Непрост и извилист был путь, по которому развивалась наша со Славкой дружба. Но я совершенно определенно могу указать пункт с которого этот путь стал необратим. Это был день когда Витьку увезли на операцию.

Витьку погрузили на каталку и увезли, оставив дверь палаты открытой.(Дверь нужно держать открытой все время, пока длится операция - есть такая примета) Через некоторое время пришла санитарка, собрала Витькины вещи и унесла. Постель переменили и я понял, что ко мне кого-то подселят. Чуть позже, я сидел с Мамой в вестибюле и увидел предполагаемого кандидата на подселение. Кандидат был с родителями и всем своим видом показывал, что не намеренен ложиться в эту больницу.

Я оказался прав в своих предположениях - в этот же день медсестра привела его за руку ко мне в палату.

--Вот это Максим.

--А сколько ему лет?--я изображаю гостеприимство , хотя и не очень доволен ситуацией, я расчитывал, что из реанимации Витьку привезут обратно на прежнее место. Кроме того я видел, что парень на грани истерики и слез.

--Пять.--медсестра усадила Максима на кровать, поставила пакет с его скарбом на тумбочку и стремительно вышла из палаты.

Мы помолчали.

Первым заговорил он. Дрожащим голосом, но с каким-то вызовом он сказал мне, что скоро, может быть даже сегодня, приедет его папа и заберет его отсюда. Мне стало его жалко. Я вспомнил как мне было плохо и тоскливо, когда примерно в его возрасте я лежал в больнице на первой операции. Маму ко мне не пускали, а больному ребенку без мамы вдвое труднее, чем здоровому. В этом отношении правила ВНЦХ отличались большой либеральностью. Некоторые родители просто жили в палатах своих детей.